 |
 |
 | |||
|
Об аресте и заключении(Cм. также выдержки из "Хроники текущих событий", выпуски 35 - 38 и 40 - 44, рассказ Л. Алексеевой "Русско-русский разговорник" и почти документальный рассказ В.Игрунова <На пересылке>- прим. ред.)"Семь плюс пять для меня - гораздо более верный путь к компромиссу, чем сдача, потому что предложение компромисса от того, кто достаточно твердо в состоянии себя вести, гораздо более морально оправдано, чем для тех, кто компромисс рассматривает как форму облегчения собственной участи. Поэтому, естественно, я занял самую жесткую из всех возможных позиций. Я просто отказывался с ними хоть как-нибудь разговаривать по следствию, в том числе подписывать первый лист с биографическими данными, с паспортными данными..."
Итак, 22 февраля мне стали демонстрировать - по крайней мере, слежка была такая, от которой было невозможно уйти, массированная, которая бросалась в глаза. Говорят, что перед арестом КГБ умышленно практиковал такую слежку, чтобы нервировать человека и вынудить его делать ошибки, дать достаточно поводов для арестов, для собирания улик и так далее. Я, естественно, был человеком грамотным и на такую легкую приманку попасться не мог. Все, что я сделал, это, полагая, что арест может состояться прямо немедленно, я пошел на Почтамт, и с Почтамта позвонил в Москву, по-моему, Татьяне Ходорович4, рассказал ей об обыске у Резака, о допросах. Его вывезли, по-моему, в Белгород или в Симферополь из его Золотого Поля, где он работал. После этого я попытался дать информацию моим товарищам, для этого попытался уйти от слежки - не знаю, насколько мне это удалось. Тем не менее, все уже знали, что я должен быть арестован. Любопытен разговор с тем самым Херсонским, который написал мемуары5. Встретился я с ним 28 февраля. И я пришел к нему, чтобы предупредить его. Мы с ним гуляли по улице - я уж не знаю, следили за нами или нет - мне показалось, что я пришел к нему чистым. Вообще в этот день я как-то удачно сумел избавиться от хвостов, и мы с ним ходили по улицам, и я ему говорил, что ему следует делать с теми книгами, которые есть у него. Дело в том, что у меня библиотека была построена "звездочками": у меня была некая группа распространителей - человек семь-восемь, которые были вокруг меня и вокруг которых были свои, следующие, круги распространителей. Вот Борис Херсонский был одним из таких распространителей, в круг которых входил и Шурик Южный6, о котором тоже у нас есть публикация, и Шурик Чернов7, и Бэби Вайн, и многие-многие другие. И поэтому, естественно, инструктаж Бориса Херсонского перед моим арестом был необходим - там была довольно большая серия книг. Я ему сказал о том, что к Пете Бутову8 переходят права распоряжения библиотекой, и чтобы контакты были через Петю Бутова: за эту неделю я как бы переориентировал всю структуру на Петра, проинструктировал его, как работать. Но разговор принял любопытный характер. Боря Херсонский сказал: "Вячек, ты знаешь, это мания. Ты знаешь, в прежние времена люди, у которых начинались нарушения психики, говорили о том, что им газ подпускают сквозь замочную скважину - были такие характерные болезни. Вот сейчас характерный бред - это слежка КГБ. Мания преследования. И люди начинают об этом рассказывать, и это доходит до органов, и органы, естественно, делают из этого выводы и таки действительно арестовывают. Поэтому я думаю, что раньше или позже, когда тебя арестуют, ты попадешь в сумасшедший дом. Я тебе рекомендую успокоиться и попить немножечко седативные препараты. Вот элениум было бы хорошо тебе попить". Херсонский - психолог, и потом он работал в психиатрической больнице психологом. Да, так вот, он говорил: "Я думаю, что тебе следует попить, никакого ареста не будет". Потом он очень гордился, когда говорил: "Я же тебе предсказывал, что у тебя будет сумасшедший дом". Он забывал о мотивах, по которым…
После Херсонского я пошел к Шурику Чернову и попросил сделать несколько снимков для того, чтобы дочери можно было повесить что-то, так как я расчитывал, что я улечу лет на пять - на семь. По тем временам за мои деяния давали семь плюс пять - двенадцать лет отсутствия - значит, я возвращаюсь к взрослому ребенку. Мне хотелось, чтобы у ребенка что-то было. И в ночь с 28-ое на первое число Шурик Чернов сделал несколько моих фотографий, в том числе, и самую лучшую мою фотографию в жизни, которую я подарил Дине Самсоновне Точиловской9 из психиатрической больницы уже. Я не хотел дарить именно эту фотографию - вернее, хотел дарить эту фотографию, но остерегался, потому что она мне очень понравилась. Я попросил Шурика Чернова сделать еще. Он мне сказал: "Спокойно дари, у меня есть пленка". Я подарил эту фотографию Дине Самсоновне, а потом у Шурика не оказалось этой пленки. Именно этот кадр он потерял, его не было. Но, тем не менее, та фотография, которая есть у меня в "Пражской весне", в книжечке, она сделана именно в эту ночь - в ночь с 28-е на 1-е марта. Первое марта, если я не ошибаюсь, была суббота. Обычно в это время я ходил на Староконный рынок и продавал книжки. В этот раз я, естественно, не пошел, потому что, готовясь к словарю-справочнику общественных движений в СССР, я обрабатывал 32-й номер "Хроники текущих событий"10 . Мне оставалось страничек 8 - 10 доработать, и я решил, что в этот день я это сделаю. Естественно, с утра у меня ничего не было. Как правило, кэгэбисты приходят с утра. Я дождался часиков 12-ти, по-моему. Никого не было, никаких задержаний я не предполагал. У родителей я хранил 32-й номер "Хроники текущих событий" и где-то штук 90 карточек именных... Как я работал - я, естественно, вычитывал текст, составлял к нему именной указатель, все это заносил на карточки... Поскольку ареста не предполагалось, я с дочкой съездил к бабушке, посидели, потом вернулись. Я думаю, что я был где-то ближе к 2-м часам уже дома и сел работать над "Хроникой текущих событий". Когда оставалось странички 3 или 4, а может быть, и того меньше, а может быть и две, я уже не помню,- буквально почти ничего, кто-то вошел в дом. Это было довольно странно. У меня специально горела печка, на всякий случай, была собака, которая должна была предупредить. Никакого лая не было, а дверь у меня, как всегда, была не заперта… А нет! Вспомнил - дверь была заперта! На крюк. Дверь была заперта на крюк, но собака не лаяла. Поэтому когда кто-то постучался в дом, я пошел ему открыть, вовсе ничего не подозревая - ну постучался, может, соседи, может, кто-то из своих. И открыл. В дверях стоял следователь КГБ Александр Сергеич Алексеев. Я не помню - что-то очень ироническое он сказал. Я настолько растерялся, что спросил: Такая история была с обыском. Так что я вполне готовился. Если б они пришли как обычно, скажем, с утра, ничего бы не случилось. Если бы они пришли вечером, спустя пару часов, они бы тоже ничего дома не застали. Буквально на 2-3 часа я привез тексты домой. И как раз в это время… На вопросы следователей я ни на какие не отвечал. Я с ними беседовал, охотно. Я им рассказывал о неизбежном падении режима, о неизбежном разрушении государства. И чтобы спасти это государство, необходимо сотрудничество государства и интеллигенции, необходима выработка программ. Я понимаю, что здесь нужны компромиссы, что действительно, наверное, и интеллигенция должна как-то ограничивать себя, та, которая готова работать над программами выхода. Но и государство должно идти навстречу, предоставляя свободу получения информации, свободу мысли, потому что без этого невозможна выработка подходов к разумному реформированию государства - так что, нужны перемены. А мне говорят: "Ну что ж, раз нужен компромисс, давайте топтать дорожку навстречу друг другу". Я говорю: "Давайте". "Ну так вот, - задавал мне вопрос следователь Шалагин, - скажите, пожалуйста, кто Вам дал…" Так они понимали компромисс. Компромисс, это значит - я им дам показания, а они, возможно, в виде компромисса мне сделают слабое наказание. Я не об этом компромиссе беспокоился. Этот компромисс был потом для Сокирко, для Павловского, но это не был компромисс для меня. Семь плюс пять для меня - гораздо более верный путь к компромиссу, чем сдача, потому что предложение компромисса от того, кто достаточно твердо в состоянии себя вести, гораздо более морально оправдано, чем для тех, кто компромисс рассматривает как форму облегчения собственной участи. Поэтому, естественно, я занял самую жесткую из всех возможных позиций. Я просто отказывался с ними хоть как-нибудь разговаривать по следствию, в том числе подписывать первый лист с биографическими данными, с паспортными данными. Но когда меня приводили на очную ставку или на опознание, я, естественно, выступал, показывая, какие процедурные нормы они нарушили, из-за чего вот те или иные следствия не имели значения. Люди, тот же Валерий Резак, брали свои показания и их меняли во время очных ставок со мной. Резак себя вел достаточно нормально. Он, естественно, дал показания… еще в Крыму. Но на следствии, при встрече со мной и он, и его супруга Татьяна меняли свои показания. Становилось ясно, что мое участие в следствии должно будет вынести целый ряд показаний, взятых ими, из оборота, потому что они по процедурным нормам никак не подходят. Кстати, процедурная борьба в те времена была не бессмысленной, не беспредметной. И вот, занимая такую жесткую позицию, я при этом с ними очень охотно разговаривал об условиях компромисса. Так как их это не устраивало, так как это было всего-навсего следствие, на этом мы и разошлись. У них были многократные попытки еще меня сломить. Я не буду говорить о том, что было после психиатрической экспертизы. Я скажу, что когда я вернулся после психиатрической экспертизы, я уже знал, что у меня будет спецпсихбольница - это наказание, по-видимому, пострашнее лагеря, но я на него был готов по одной простой причине: я считал семь плюс пять - это двенадцать, а психиатрическая больница - от силы три. Я был уверен в своем интеллекте, я был уверен в том, что я сумею правильно сыграть в психиатрической больнице, я был уверен, что я сумею найти подходы к врачам и выйти через три года. Судьба мне преподнесла подарок: были подписаны Хельсинкские соглашения11, был обменен Буковский12, была развернута активная кампания по борьбе с психиатрическими преследованиями в политических целях. Наташа Горбаневская13 очень много работала в мою поддержку и итогом этого случился отказ, причем с нарушением их же процедурных норм, отказ от моего помещения в спецпсихбольницу.
Я попал в больницу общего типа. Контакт с врачами у меня был идеальный, ни один из них меня сумасшедшим не считал, и я вел достойный образ жизни, даже мог работать над такими книгами как "Из под глыб". Там, правда, случился конфликт, который потом мы все равно уладили - он случился с медсестрой, которой не нравилось, что моя тумбочка заперта на ключ - мне врачи - мой лечащий врач и одновременно зав. отделением разрешили запирать мою личную тумбочку - я добился такой привилегии. Но пришла новая сестра, которая, естественно, подняла скандал и требовала, чтобы я выдал ключи. Я их, естественно, не выдал, но при первой же возможности я передал "Из под глыб" на волю, вернул эту книгу и больше занимался там биологией, психологией, лингвистикой. Там я прочел книгу Сепира "Язык", там, по-моему, Майра - это была первая большая книга, "Зоологические виды и эволюция", кажется, называлась эта книга.
То есть, мне повезло, и выбранный мною стиль поведения оказал мне огромную услугу. Вместо семи плюс пять я со своими подходами к диалогу с властью получил всего два года, год из которых был, фактически, льготным. В психиатрической больнице десять месяцев я провел, в общем-то, очень неплохо. Джон Иосифович Майер14, председатель комиссии, которая освидетельствовала меня в Одессе, в 14-м судебном отделении, встретил меня как-то - у меня тогда уже был свой ключ, я ходил по отделениям, занимался социологическим опросом персонала, и у меня был свой ключ от отделения. Я открываю дверь, и он с другой стороны открывает. Мы оказываемся в тамбуре. Мы закрываем с обеих сторон, он со своей, я со своей, он мне пожимает руку, и когда никто не видит, он говорит: "Вы молодец, Вы очень правильно выбрали тактику, я Вас поздравляю" - и тут же вышли в противоположных направлениях. Краткая, буквально секундная такая встреча - и мы разошлись в разных направлениях. То есть, с врачами у меня был отличный контакт, поэтому, естественно, я готов был на все это…  Так вот, когда было уже ясно, что я иду в спецпсихбольницу, и Шалагин знал, что мне это ясно, он мне предложил очередную сделку: "Давайте как бы пройдемся по легкой, и Вы дадите нам минимальные формальные показания". Им тоже не хотелось меня в сумасшедший дом отправлять - тогда уже шла довольно сильная кампания в мою защиту. Я его просто послал. Честно говоря, мне очень не хотелось семь плюс пять. Не говоря о том, что я уже не должен был отклоняться от собственной жесткой линии. Тем не менее, я считал для себя более выгодным сумасшедший дом. И я, естественно, его послал. Это был мой последний разговор со следствием. Шалагин как шмякнул трубкой по столу! - она чуть не разлетелась, он потерял равновесие, на этом мы закончили и больше никаких разговоров в течение полугода, или почти полугода - скольких там, четырех, месяцев - у нас просто не было. И я был уже спокоен, свободен, читал, писал, думал. Тогда я больше всего думал как раз и о будущей группе содействия культурному обмену, и главным предметом моего внимания тогда стала экология, экологические проблемы15. Тогда начали довольно много писать, и я стал отыскивать в разных изданиях, какие мне были там доступны и фиксировать это. Ну и конечно, огромное чтение Герцена, Герцена, Герцена, Герцена16 !.. Это фантастическое чтение для меня было. Впрочем, Герцена я, в основном, прочел до экспертизы, потом уже, после экспертизы, читал в меньшем количестве. Тогда же я выучил английский язык - мне дали словари, позволили дать словари, и выдавали внутренние книги, причем замечательные книги, которые мне тоже много дали. Это было хорошее время. Запись и редакция Шварц Е.
Примечания:1. Валерий Резак - один из составителей подпольной библиотеки самиздата в Одессе. См. о нем также в автобиографии Игрунова, в рассказе "О Григории Померанце". Более подробная справка готовится. 2. Группа содействия культурному обмену - культурный центр, задумывавшийся В. Игруновым, начиная с 1974. Первые попытки реализовать данный проект были предприняты в 1977 году в форме создания толстого литературно-научного журнала "Альманах-77". См. об этом в рассказе "О Ларисе Богораз", "Об Альманахе-77", а также "О Григории Померанце". 3. "Homo sapiens?" - несостоявшаяся книга Вячеслава Игрунова. К ней сохранилось несколько набросков: "Почему вымирает Homo sapiens?", "Динамика отбора", а также <О работе 73 года "Homo sapiens?">. 4. Татьяна Сергеевна Ходорович - активная правозащитница, член "Инициативной группы защиты прав человека в СССР", образованной в 1969 году. Началом деятельности Группы считается письмо, адресованное в ООН, с жалобой на многочисленные нарушения прав человека в СССР. Под письмом подписалось 15 человек. См. об этом подробнее в книге Людмилы Алексеевой "История инакомыслия в СССР", часть "Становление" . 5. Борис Херсонский - одесский поэт. См. также здесь. 6. Александр Южный (Бирштейн) - одесский писатель, поэт. См. также здесь. 7. Александр Чернов - в диссидентские времена занимался размножением и распространением самиздата. См. о нем в заметке Михаила Кордонского "Мой друг Шура Чернов". 8. О Петре Бутове см. также "О 82-м годе", Беседу с Борисом Херсонским и в книге Людмилы Алексеевой "История инакомыслия в СССР" (Глава "Хельсинкский период": "...В 1982 г. арестовали физика Петра Бутова. Этому аресту предшествовали обыски, начиная с лета 1981 г. — у самого Бутова и его знакомых. Изъяли "Хроники текущих событий", "Хроники Литовской католической церкви", фотокопии многих произведений самиздата и тамиздата. На допросах выяснилось, что следователи хорошо знают содержание разговоров в комнате, где работал Бутов. Видимо, там был установлен подслушивающий аппарат. После ареста Бутова жене его объяснили, что причина ареста — отказ выдать "библиотеку и архив — пленки с антисоветской литературой", и назвать человека, делавшего фотокопии. Бутов был осужден на 5 лет лагеря строгого режима и 2 года ссылки. Библиотека, видимо, продолжает действовать"). 9. Дина Самсоновна Точиловская - классный руководитель Вячеслава Игрунова. В годы создания подпольной библиотеки хранила у себя в доме пленочный архив библиотеки. См. о ней также в рассказе Беседа о «Хронике текущих событий» и библиотеке самиздата 10. "Хроника текущих событий" - информационный бюллетень правозащитного характера, начавший выходить в Москве 1968 году и прекративший свое существование в 1983 г. Первым его редактором была Наталья Горбаневская (см.). О "Хронике текущих событий" см. подробнее на сайте "Мемориал". 11. Хельсинкские соглашения - летом 1975 года в Хельсинки был подписан так называемый заключительный акт, по которому СССР сохранял за собой послевоенные границы. В свою очередь СССР обязывался соблюдать права человека в СССР. Текст Хельсинкских соглашений был опубликован без купюр. Это дало повод правозащитникам апеллировать к Хельсинкским соглашениям как к документу, гарантирующему права и свободы граждан. В период разрядки, до конца 70-х, такая апелляция могла иметь смысл, однако, после окончания детанта стала усугубляющим фактором. Подробнее об этом см. в книге Людмилы Алексеевой "История инакомыслия в СССР", часть "Хельсинкский период" . 12. Владимир Константинович Буковский (р. 1942) - один из ветеранов диссидентского и правозащитного движения, неоднократно политзаключенный и узник спецпсихбольниц. Автор книг "И возвращается ветер...", "Письма русского путешественника", а также многих статей. В 1976 году был освобожден из заключения и выслан из СССР в обмен на чилийского коммуниста Луиса Корвалана. В настоящее время живет в Лондоне, занимается биологией, проблемами мозга. См. о нем также в книге Л. Алексеевой "История инакомыслия в СССР", а также справку "Мемориала". 13. Наталья Евгеньевна Горбаневская (р. 1936)- поэт, переводчик, одна из ветеранов правозащитного движения, член "Инициативной группы защиты прав человека в СССР", первый редактор информационного самиздатского правозащитного бюллетеня "Хроника текущих событий" (до своего ареста в декабре 1969 года). См. о ней в книге Л. Алексеевой "История инакомыслия в СССР" (часть "Становление"). 14. Джон Иосифович Майер - настоящее имя Джункин Иосифович, был главным врачом Одесской психиатрической больницы. См. о нем также в рассказе Бориса Херсонского. 15. Экологические проблемы - см. об экологических проблемах "Медицина как источник генетического груза", "Почему вымирает Homo sapiens?", "Динамика отбора", <О работе 73 года "Homo sapiens?"> , письма к Павловскому, "круглый стол" в Черкизово 2 сентября 2000 г., "круглые столы" 18 и 21 августа 2001 года. 16. Герцен - см. письмо В. Игрунова от 21 января 1985 года и рассказ "О Григории Померанце".
Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
|
||||
 |
 |
Мне стало ясно, что меня арестуют, приблизительно 22 февраля 75 года. Я увидел за собой достаточно плотную постоянную слежку. Она началась, в сущности, после того, как у Валеры Резака