Речь В.В. Игрунова на Международной научной конференции "Диссидентское Движение в СССР. 1950-е – 1980-е."¹

Мне выпала удивительная роль выступить здесь с неким исследованием собственных взглядов, и я принял это предложение. Сев вчера за подготовку, я понял, что этого делать не следовало прежде всего потому, что не в состоянии сохранить равновесие и объективность взгляда. Но что-либо менять было поздно.

Впрочем, сам предмет исследования уже содержит аберрации, вызванные тем, что текст, который мне придется анализировать, написан человеком, пытавшемся конструировать общественное движение, без остатка вовлеченным в это движение, и поэтому Движение в рассматриваемой работе описывалось не с точки зрения нейтрального наблюдателя, а с точки зрения пристрастного активиста. В конце шестидесятых - начале семидесятых мне было важно уяснить даже не то, каким Движение было, а то, каким оно не было или должно было бы быть. Спустя двадцать лет интересно заново взглянуть на него как бы теми же глазами, но знающими будущее и Движения в целом, и автора, и той концепции, которая побудила взяться за перо.

Работа "К проблематике общественного движения" вышла в самиздате под псевдонимом ЭГО. Это было время после многочисленных арестов весны-лета семьдесят второго, особенно обильных на Украине, где я тогда жил, но и очень значительных в Москве. В то время не я один испытывал ощущение опустошения, тем более, что начавшийся в семидесятом году всплеск еврейской эмиграции в семьдесят втором был подхлеснут острым чувством опасности. Движение переживало спад и многим казалось, что оно обречено на исчезновение. И статья, о которой пойдет речь, хотя и была задумана задолго до этого, в моих глазах представлялась как бы подведением итогов целому историческому периоду, поэтому ее лейтмотивом стала мысль о том, что "Демократического движения, по сути дела, больше не существует..."

Мне приходилось иногда слышать, что я поторопился с таким выводом: после некоторого затишья Демократическое движение вновь заявило о себе и развивалось с нарастающей силой, достигнув известности и влияния, немыслимых для описываемого периода. И, тем не менее, само название "Демократическое движение" во второй половине семидесятых в среде диссидентов иногда звучит как ироническое "Демдвиж", а к началу восьмидесятых практически выходит из употребления. И я бы хотел задержаться на этом феномене, поскольку язык чрезвычайно чувствителен к реалиям и фиксирует изменения зачастую раньше, чем эти изменения осознаются и объясняются рационально.

Я упомянул слово "диссидент" и оно прозвучало совершенно естественно, но я помню, как оно резануло мой слух, будучи впервые услышанным из уст кого-то из моих друзей. Это произошло в сумасшедшем доме, куда я попал после года предварительного заключения в КГБ, сохранив лексику предарестного периода.²  В конце шестидесятых - начале семидесятых и внутри Движения, и в русскоязычных передачах зарубежного радио было в ходу самоназвание "инакомыслящий". Но должен сказать, что оно вызывало некоторое внутреннее сопротивление у многих участников Движения своей недостаточностью. Следовал вопрос "а како мыслящие?". Ответить на него было трудно, и состояние неопределенности было мучительным.

Слово "диссидент" стало появляться в зарубежных радиопередачах еще до моего ареста и настолько закрепилось в языке, что к 1976 году практически вытеснило слово "инакомыслящий" даже внутри Движения. Приблизительно то же происходило с самоназванием "Демократическое движение". Возникали всевозможные альтернативные варианты и, в конце концов, название "Правозащитное движение" стало практически единственным для той ветви общественного движения, к которой относится описываемая традиция.³

Такая смена самоназвания глубоко внутренне мотивирована, и сейчас, двадцать лет спустя, мне кажется, что именно тогда в 72-73 годах произошло нечто такое, что имело глубокие психологические последствия, сказавшиеся на развитии и характере Движения. И здесь необходимо остановиться на предмете, без краткого рассмотрения которого, нам невозможно будет двигаться дальше. Я имею в виду периодизацию движения по его историческим этапам, по смене основных характеристик и установок.

На мой взгляд, общественное движение шестидесятых - семидесятых годов восходит своими корнями к послевоенному периоду, когда в стране сформировалась новая ментальность, новая самоидентификация граждан СССР. Впрочем, надо отметить, что традиция сопротивления Советской власти непрерывна, начиная со времени разгона Учредительного собрания, однако существенные различия между сопротивлением большевизму и общественным движением послевоенного времени требуют проведения границы. Разумеется, эта граница не только хронологическая. Сопротивление оккупации на Украине и в Прибалтике также исходило из того, что чуждый коммунизм захватил страну и узурпировал власть. Не из этого сопротивления возникают идеи Демократического или Правозащитного движений, несмотря на то, что мы можем обнаружить переплетение человеческих судеб и взаимное влияние на развитие взглядов отдельных представителей разных эпох.

Напротив, участники новых движений воспринимают себя полноправными членами советского общества, и их протест основывается на этом незыблемом факте. В 1966 году в своем последнем слове Юлий Даниель говорит: "не на парашютах же нас спустили", - как бы настаивая: мы здешние, свои, плоть от плоти, кровь от крови. А несколько позже Сахаров, Турчин и Рой Медведев пишут в письме руководителям партии и правительства о необходимости демократизации, поскольку демократия свойственна социализму. Эта амбивалентность настолько характерна, что нельзя ее не учитывать, пытаясь понять генезис и смысл движения. Это действительно было движение не врагов, но "своих". Не случайно Даниель вместе со своим народом воевал против гитлеризма, Сахаров делал бомбу, а Медведев до сих пор мужественно защищает социализм.

Таким образом, я исхожу из того, что общественное движение зарождается в сороковых-пятидесятых годах в небольших и малочисленных родниках кухонных бесед и подпольных групп и достигает вполне ощутимого размаха после XX съезда партии. Этот период тянется до 1965 года, когда, собственно, и зарождается Демократическое движение. Приемлемого названия этому двадцатилетнему периоду не дал никто. Условно его можно назвать периодом революционно-марксистских кружков, ибо именно подпольные революционные кружки были наиболее характерной чертой этого периода. И главной целью этих кружков было изменение политической системы в СССР.

Одновременно с развитием подпольных групп в советском обществе происходит множество процессов, ведущих к энтропии системы. Здесь нет времени останавливаться на многих из них , отмечу только процесс формирования "культурной оппозиции", описанной Андреем Амальриком в его прекрасной книжке "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года". Именно в этой среде возникает нечто новое, ставшее основой будущего движения 60-70 годов.

Прежде всего, это самиздат. Появление такого явления было бы невозможно в среде, сознательно бросившей вызов враждебному окружению. Заметим, что этим окружением, в первую очередь, был репрессивный советский режим. Надо было быть довольно наивным человеком, чтобы открыто перепечатывать и распространять стихи, не вышедшие в подцензурной печати. Надо было действительно не видеть ничего дурного в этом, чтобы самиздат стал массовым явлением. Александр Солженицын или Василий Гроссман, отлично понимавшие с каким противником они сталкиваются, тщательно прячут свои романы, и не они, как и не произведения подпольщиков, становятся почвой для самиздата.

Распространение самиздата неразрывно связано и с другой чертой, которую следует отметить отдельно. Это открытость.

Начало второго периода общественного движения большинство исследователей относят к 1965 году. Например, Людмила Алексеева⁴ называет 5 декабря 1965 года, когда состоялась первая демонстрация на Пушкинской площади. Мне кажется более естественным связать начало Движения с арестом Синявского и Даниеля. Тем не менее, речь о 1965 годе.

Вместе с тем, Григорий Померанц⁵, например, склонен видеть начало на рубеже пятидесятых-шестидесятых годов. Он рассказывал мне, как его поразила открытость, с которой Александр Гинзбург⁶ готовил свой "Синтаксис". "Конечно, - добавляет при этом Померанц, - стихи, которые туда входили не были антисоветскими, скорее они были просто хулиганскими, но смелость, с какой он действовал была ошеломляюща".

Именно в этой открытости Померанц видит и начало третьей характерной черты Демократического движения: приверженности не-насилию. Вероятно, он прав, и существует глубокая психологическая связь между открытостью и ненасилием, однако она настолько неочевидна, что требует специального исследования.

Итак, второй этап общественного движения, начавшийся в 1965 году, известен нам, как "Демократическое движение". После многочисленных арестов, достигших апогея в 1972 году, после постыдного поведения Красина и Якира⁷ во время следствия, инакомыслие испытало нечто вроде шока, от которого оно постепенно начинает оправляться летом 1973 года. Но теперь оно трансформируется в Правозащитное движение.

В период революционно-марксистских кружков люди, сознательно вступившие в борьбу с существующим режимом, точно представляли не только свою цель, но и путь, которым эту цель можно достичь. Эта цель, как правило, представляла собой одну из модификаций социализма, а путь, который вел к ней, был так или иначе связан с не-насилием.

Демократическое движение было более плюралистическим. Начинавшие его люди, скорее всего, вовсе не задумывались над тем, к какому обществу они стремятся. Одним просто надоело жить в казарме, другие не готовы были смириться со свернувшимися границами их личной свободы. Третьи были оскорблены нравственно. Однако их протест носил общественный характер и вовлекал в свою орбиту людей, которые готовы были искать новые - пути к зияющим высотам. Не случайно таким мучительным для многих из них был вопрос "а како мыслящие?". И здесь, разумеется, рождались многочисленные проекты будущего мироустройства.

Это мироустройство уже не было однообразно социалистическим. К концу периода были выработаны все главные направления, так ясно предстающие сегодня в политическом спектре России. Но проекты носили довольно туманный, зато откровенно утопический характер.

Еще менее ясности было в путях движения к новому общественному и политическому порядку. Статья "К проблематике общественного движения" в значительной степени была посвящена вопросу, каким должно быть общественное движение и как оно должно действовать, чтобы достичь своих целей. В самом начале семьдесят четвертого года Лариса Богораз говорила мне: "Я знаю три программы для Демократического движения. Ваша, пожалуй, самая реалистичная из них, но и она нереализуема".

В следующий период именно Ларисе Богораз принадлежит попытка ввести в оборот название Движение Сопротивления. Еще находясь в психиатрической больнице я услышал от Александра Даниеля квинтэссенцию ее концепции. Это выглядело так: "Мы ничего позитивного предложить не в состоянии. Мы можем только оказывать сопротивление беззаконию и насилию."⁸

Название "Движение Сопротивления" не прижилось ни в СССР, ни за границей, однако его обоснование выявляет характернейшую черту движения, называвшегося Правозащитным, во второй половине семидесятых годов Правозащитное движение в принципе отказалось от достижения каких бы то ни было политических целей. Хотя и во времена Демократического движения очень часто можно было услышать или прочесть: "мы не являемся политическим движением, мы являемся движением моральным",- аморфность этого движения была настолько велика, а границы столь неопределенны, что если подобные выражения и не оставались только декларацией, то они касались лишь небольшой группы людей.

После 72 года реформаторские попытки становятся значительно более тусклыми и все более редкими. Напротив, общественное движение , приобретшее мировое звучание и очень серьезную политическую роль, сосредоточилось почти исключительно на проблемах правозащиты. И, несмотря на то, что в правозащитной идеологии имплицитно содержится проект демократического и плюралистического общества, Движение в целом отказалось от рассмотрения этого проекта и пути, ведущего к нему. И в этом смысле отказ от самоназвания "Демократическое движение" в высшей степени характерно.

Таким образом, на протяжении нескольких десятилетий своего развития общественное движение в СССР последовательно утрачивало политическую направленность и волю к созданию проекта будущего общественного устройства. И именно это тревожило меня в конце шестидесятых - начале семидесятых годов. Мне часто приходилось слышать, что отсутствие Проекта, идеала, если угодно - утопии, сопряженное с многочисленными арестами, лишениями и поражениями приведут Движение к краху. Меня же тревожило другое: опыт российской истории и опыт многочисленных революций. Мне казалось, что упрямая антиреформаторская позиция советского руководства приведет страну к тупику, за которым рано или поздно последует катастрофическая и кровавая революция. Такой конец советской истории мне казался ужасным и, пожалуй, еще более страшным чем она сама.

С моей точки зрения, общественное движение должно было не только содействовать крушению советского режима, но и должно было действовать таким образом, чтобы предотвратить революцию. Выбрать такой путь возможно было бы только при очень серьезном изучении советского общества. А именно от этого отказывалось, на мой взгляд, Демократическое движение.

Первый раздел работы был посвящен критике требований немедленной демократизации советского строя. Отложив вопрос о силах, которые могут дать начало демократизации (хотя из статьи можно понять, что источником демократизации может стать только высшее руководство страны), я сосредоточился на выявлении последствий такой немедленной демократизации.

С моей точки зрения немедленная демократизация должна была привести к хаосу в общественной и экономической жизни из-за:

- неумения нашей бюрократии работать в демократических условиях, ее неспособности к принятию решений;

- отсутствию опыта у интеллигенции;

- безудержной критики и демагогии в условиях свободы слова;

- враждебного отношения к правительству народа, озлобленного прежним положением.

Особое беспокойство вызывала неготовность интеллигенции единственного слоя активно требовавшего реформ, - к проведению этих реформ." Создается такое впечатление, - писал я, - что на большой российский город не сыщется и одного грамотного экономиста..." Напомню, что это было двадцать лет назад, когда большая часть команды Гайдара едва ли не пешком под стол ходила. "Следует признать, - этими словами заканчивался второй раздел статьи, - что не только государство, но и оппозиционная интеллигенция не обладает не только достаточным количеством образованных людей, но и достаточным количеством конкретных идей, могущих стать основой действительной демократизации общественной жизни."

Я полагал, что правительство, начавшее реформы, вынуждено будет уйти в отставку, а власть, в конечном итоге, станет авторитарной. Но путь к авторитарной власти будет лежать, через социальную демагогию и, скорее всего, через реставрацию идеи классовой борьбы. Таким образом, - делал я вывод, - требование немедленной демократизации следует рассматривать только как лозунг и ни в коем случае нельзя ограничивать движение подобными лозунгами.

Что же, в таком случае, является задачей Движения? Их несколько, но все они тесно связаны между собой. В общем, я, как и ряд авторов, цитируемых в работе, исходил из убеждения, что общественные протесты могут достичь цели только тогда, когда за ними будет стоять новая культура. При этом я критически оценивал культурные достижения ДД. Особенно пугающим мне казался культурный уровень многочисленных "оппозиционеров", начавших в то время тянуться к Движению.

Вот два высказывания, которые цитируются в статье: "И так все ясно - надо действовать!" и "Сейчас не время заниматься теорией - время говорить пулеметной строкой!" "Можно себе представить, какие рекомендации заготовит правительству подобная оппозиция на случай "демократии"!"- заключал я. Разумеется, такие взгляды не были характерны для интеллигентов из Демократического движения, однако меня пугал возможный стремительный рост Движения в период реформ. Да и среди интеллигенции отталкивал культ героев, который складывался вокруг Солженицына, например.

Из сказанного следовало, что "наследники Демократического движения" должны будут сосредоточиться на теоретической работе, так же как и на образовании. Тогда я носился с идеей создания летнего университета в Одессе, наподобие летучих университетов, возникших в Польше на основе исторических традиций несколько позже.

Однако, рассматривая традиции российской интеллигенции и ее способ мышления, я настаивал на том, что нельзя ограничиваться работой в аудитории или в кабинете. Теоретических знаний совершенно недостаточно ни для реформ, ни для решения задачи, как заставить правительство пойти на реформы. Необходимо было не только оставаться в школах, университетах, НИИ, на заводах, но и пытаться решать самые ответственные задачи, тем самым разделяя ответственность за происходящее. Только так можно было получить адекватные знания об обществе и его экономике.

И при этом необходимо было сохранять свою нравственную позицию, которая могла приводить и на митинг протеста.

Однако рыхлое движение, не имеющее четко организованной струткуры, не могло бы справиться с такой задачей. Именно поэтому я стремился к созданию политической оппозиции, организованной не по партийному принципу, но объединявшему людей с близкими моральными нормами и ясно политически ориентированными установками. Только такая оппозиция на мой взгляд могла быть достаточно целеустремленна, чтобы интегрировать разрозненные усилия и в течение долгого времени реализовывать единую программу.

"Впрочем, следует указать на то, что политическая оппозиция является наиболее нетерпеливой частью общества, - это цитата, - что ее деятельность не всегда является достаточно осторожной и ответственной. Это чрезвычайно опасная сторона политической оппозиции, могущая привести общество на грань катастрофы. И именно поэтому хотелось бы, чтобы возникновение и развитие политической оппозиции, уже неизбежной в нашем обществе, происходило в рамках , определенных культурной оппозицией. - Только в этом случае политики будут обладать высокой культурой, необходимыми знаниями и будут располагать явной или неявной поддержкой всей интеллигенции. Только в этом случае они будут контролируемы не только госбезопасностью, но и в первую очередь - всей сферой новой культуры."

Таким образом, будущее движение виделось мне трехслойным явлением.

С одной стороны, культурная оппозиция должна была стать основой преобразования общества. Ее задача - "превращение культурных достижений в культуру целого слоя , сохранение, тем самым темпов развития культуры, ее открытости". "Пронизывая всю деятельность интеллигента, создавая подкладку его проявлениям в обществе чуждой культуры, консолидация культурной жизни будет той лабораторией, в которой возникают идеи и новые ценности, в которой рождаются новые произведения, переливающиеся затем во внешнюю культуру."

Существование культурной оппозиции с неизбежностью должно привести к протестным движениям, к попыткам самоорганизации, т.е. к тому, что можно было бы назвать основами гражданского общества. И этот внутренний слой я называл общественной оппозицией. Общественная оппозиция - это самопроизвольная, стихийная деятельность людей.

Следующим, самым глубинным слоем оппозиции должно было стать сознательно организованное движение, скорее всего даже не движение а совокупность организаций, стремящихся к изменению существующего политического строя.

Развитие такой структуры и такого движения требовало "отказа от немедленной реорганизации общественно-государственных структур". "Но обрекая движение на долгие годы медленного роста, на годы незаметной работы, лишенной внешнего эффекта, мы должны помнить, что создание новой культуры, тотальное преобразование самих себя - медленный процесс, но без него невозможны никакие серьезные и устойчивые результаты.

Нынешнее государство, безусловно, терпит жестокий кризис. Несомненно, что годы его сочтены. И от того, на какой путь станет инакомыслящая интеллигенция, зависит структура будущего государства и будущего общества. Тройственная структура оппозиции, быть может, освободит нас от тяжелой политической борьбы, от узколобого противостояния партий. Но откажись мы от такой постановки работы, общество, вероятно, станет свидетелем жестокого подавления инакомыслия, когда, с одной стороны, идея уничтожения "врагов социализма, народа и советской власти" станет достоянием широких масс, а с другой - оппозиция не будет видеть выхода из создавшегося положения, кроме прямой политической борьбы (возможно, доходящей до террора), что, безусловно, не будет способствовать рассасыванию культа насилия, широко распространенного у нас в стране и еще больше навязываемого обществу правительством".

Так заканчивается эта статья.

 Примечания редактора:

1. Конференция была организована обществом "Мемориал" при участии Питера Реддавея (Питер Реддавей - англичанин, член правозащитной организации  "Международная амнтистия", в прошлом редактор "Хроники защиты прав в СССР") и проходила 24-25 августа 1992 года в здании РГГУ. Среди участников были Ю. Афанасьев, А. Даниэль, П. Литвинов, Л. Богораз и др. Стенограмма была любезно предоставлена архивом общества "Мемориал".
Вернуться

2. Об аресте см. рассказ "Об аресте и заключении".
Вернуться

3. О Движении см. также письма Вячеслава Игрунова, например письмо к М.Я. Гефтеру от 9 июня 1981 года, <Размышления о Демократическом Движении и политике...>, 1992 г.
Вернуться

4. Людмила Михайловна Алексеева (р. 1927)- член-основатель Московской Хельсинкской группы, правозащитница. В 1977 году была вынуждена эмигрировать в США. Автор фундаментальной монографии "История инакомыслия в СССР. Новейший период.", вышедшей в 1984 году.  С 1993 года снова живет в России. В мае 1996 года избрана председателем Московской Хельсинкской группы. С ноября 1998 года - Президент Международной Хельсинкоской федерации.
См. раздел сайта Людмила Михайловна Алексеева.
Вернуться

5. Григорий Соломонович Померанц (р. 1918) -  философ, писатель, культуролог, автор многих литературно-философских эссе и статей, одна из которых - "Нравственный облик исторической личности", впервые вышедшая в самиздате - особенно сильно повлияла на многих участников диссидентского движения и, в частности, на Вячеслва Игрунова. См. о нем подробнее в рассказе Игрунова  "О Григории Померанце", раздел сайта Григорий Соломонович Померанц.
Вернуться

6. Александр Ильич Гинзбург (1936 - 2002гг.) - один из ведущих диссидентов-правозащитников. В 1959-1960 основал один из первых самиздатских журналов "Синтаксис". В 1966 издал сборник материалов по делу А.Синявского и Ю.Даниэля под названием "Белая книга". Один из основателей Московской Хельсинкской группы. Неоднократно политзаключенный. В 1968 процесс "четырех", по которому проходил и Гинзбург, послужил символом единения правозащитников. В 1979 году был выслан из СССР в обмен на советских шпионов. Большую часть времени до своей смерти жил в Париже, был сотрудником "Русской мысли". [Справка дается с использованием материалов книги "К истории Московской Хельсинкской группы", Москва, 2001 г.]. См. о Гинзбурге также раздел сайта Александр Ильич Гинзбург, в мемуарах В. Игрунова "Александр Гинзбург" и в главе из мемуаров Г. Померанца "Корзина цветов нобелевскому лауреату" (из книги "Записки гадкого утенка"), заметку Г. Померанца Памяти Алика Гинзбурга, а также здесь.
Вернуться

7. Петр Якир - сын репрессированного коммуниста Ионы Якира. Правозащитник, член "Инициативной группы защиты прав человека в СССР". Был арестован (вместе с Виктором Красиным и другими правозащитниками) в 1972 году, раскаялся, в результате получил относительно мягкий приговор (фактически лишь 3 года ссылки в Рязани). "Дело Якира и Красина", раскаявшихся и признавших себя виновными, спровоцировало длительный кризис правозашитного движения. См. об этом подробнее в книге Л. Алексеевой "История инакомыслия в СССР", часть "Кризис".
Вернуться

8. Лариса Иосифовна Богораз-Брухман (р. 1929) - участница правозащитного движения. Общественный деятель, лингвист. Политзаключенная 1960-х годов. В настоящее время живет в Москве, участвует в современном правозащитном движении, является членом Московской Хельсинкской группы. - справка "Мемориала". В 1968 г. Лариса Богораз была одной из участниц демонстрации протеста против вторжения Советских войск в Чехословакию. См. также "О Ларисе Богораз", "Карабаново", а также книгу Л. Алексеевой "История инакомыслия в СССР" .  
Вернуться