Сейчас на сайте

Виктор Матизен в беседе с депутатом Государственной думы, заместителем председателя думского комитета по делам СНГ Вячеславом Игруновым. 1994 г.

ПРОФЕССИЯ: ПОЛИТИК

Моего собеседника я знаю с 1970 года. К тому времени (а было ему тогда неполных 22 года) он уже стал законченным "анти" - антисоветчиком, антикоммунистом, антисоциалистом, и даже (что среди оппозиционеров встречалось реже всего) антимарксистом. За активную пропагандистскую деятельность (идеологический растлитель он был действительно отменный) и за создание подпольной библиотеки антисоветской литературы в Одессе был в 1975 году арестован, судим и направлен на принудительное психиатрическое лечение - проще говоря, посажен в психушку на два года1. Работал грузчиком, электриком, снабженцем. Был руководителем (в начале 70-х годов!) хозрасчетной мастерской, фактически - кооператива2 . Но, главное, всегда был антибольшевиком, то есть противником революционных пертурбаций - через час после знакомства с ним я уже усвоил, что "революция - это переворот, при котором главенствующий и уголовный классы меняются местами". При всей "модельной" упрощенности подобных суждений они, как можно заметить, неплохо применимы к нашей родной действительности. Поэтому борьба с режимом, историческую обреченность которого он сознавал, была для него прежде всего культурно-политической борьбой, постепенным наращиванием контркультуры, которая рано или поздно должна была стать культурой и без натуги сбросить омертвевшую оболочку советской власти. Одним словом, это был теоретически готовый политик уже тогда, когда о политической деятельности внутри СССР и подумать было нельзя.
В 1987 году он перебрался в Москву, где сразу же включился в начинавшийся политический процесс. Время от времени я встречал его на дискуссиях клуба "Перестройка", на учредительном собрании "Мемориала", на заседаниях МДГ (межрегиональной депутатской группы), и, будучи сам слегка заражен экстремизмом, с некоторым скепсисом слушал его предостерегающие речи - что, впрочем, не мешало мне изредка публиковать беседы с ним в лишенных снобизма изданиях, которые больше ценили то, что говорится, а не то, кто говорит. Мне казалось, что по своим данным, своей биографии и своим убеждениям он может рассчитывать на видное место в структурах новой власти, но, похоже, он попал меж двух лагерей - для коммунистов был неприемлем из-за прошлого, для радикальных демократов - из-за принципиальной умеренности, опиравшейся не на "бурю и натиск", а на расчет политических последствий. В результате, к некоторому моему разочарованию, от непосредственной политики он отошел, создал Институт гуманитарно-политических исследований, работал в Госкомнаце, иногда выступал с комментариями по разным "голосам". Уже проголосовав на декабрьских выборах за "Яблоко", я узнал, что в его избирательном списке был и он. Некоторое время спустя я попросил его встретиться со мной, чтобы поговорить о призвании и профессии политика.

- Почему, отойдя от активной политики, ты вернулся в нее в новом качестве?

- Ситуация изменилась. Все мои инициативы в общественном движении, как в диссидентское время, так и позднее, были направлены на профессионализацию демократического движения. Но к концу 1989 года я понял, что та группа деятелей, которую я обслуживал как эксперт, и которая реально вошла в политическую сферу, ориентирована не на профессионализм и не на интересы России, а на реализацию узких и часто корыстных интересов. Это были незрелые политики и "прозревшие" люди за пятьдесят, перескочившие из КПСС в ДД нувориши.3

- "Новые богачи"? В каком смысле?

- Мне бы не хотелось называть их неофитами, то есть новообращенными приверженцами демократии и либерализма. Если угодно, это капиталисты, сменившие форму капитала, поскольку причастность к компартии и к ДД была для них капиталом. Сегодня он редактор журнала "Коммунист", завтра лидер демократов - и всегда в порядке. У диссидентов столь резкой смены идеологии и системы ценностей не было - они давно думали над тем, что такое человеческое общество и как к нему придти. И это была не пустая калька с западных образцов, а вполне осознанные представления.

- Но с ними не считались?

- Когда в 1987 году мы стали двигаться в разрушительном направлении, никто не хотел слушать предупреждений. Практически все редакции отвергли мою статью, предупреждавшую о грядущем развале СССР, о кровопролитии, о событиях, которые выйдут из-под контроля. Это не воспринималось вовсе или воспринималось как нечто реакционное: все демократы тогда дергали поводья.4 Попыток осознать проблемы просто не было, и к концу 1989 года мне стало ясно, что с тем слоем людей, который пришел в политику, бессмысленно продолжать что-то делать: они не готовы к настоящей политической деятельности, которая предполагает расчет последствий. И я решил от политики отойти, чтобы снова заняться работой впрок, которая могла бы пригодиться в более благоприятный политический момент...

- Значит, ни как советчик, ни как антисоветчик ты не был тогда по-настоящему востребован. Но почему ты не стал претендовать на самостоятельную политическую роль? Мне, да и не только мне долгое время казалось, что у тебя есть амбиции и данные политического лидера...

- Если бы в советское время я был благополучным человеком и стал бы, допустим, профессором-экономистом, то имел бы все возможности пустить в дело этот капитал. Но я сидел в тюрьме, был чернорабочим и никакого имени, значимого для сменившей ориентацию политической массы, у меня не было. Приходилось все начинать с нуля.

- Тут возникает вопрос: было ли с политической точки зрения разумно выбирать диссидентуру вместо, допустим, аспирантуры?

- Мне предлагали и карьеру, и партию, но выбора у меня не было. Я хотел быть свободным человеком, говорить, что думаю, влиять на людей и готовить альтернативу советской власти, а такой образ жизни исключал высокий социальный статус...
Кроме того, я сделал ошибку, приведшую к поражению: нельзя было полностью ставить на новых политиков старой генерации типа Афанасьева, Попова, Баткина. Нужно было побеспокоиться о собственном положении. Ведь войдя в большую политику, эти люди мгновенно поставили барьер между собой и теми, кто им помог туда войти5 . Что касается амбиций и способностей, то я думаю, что мои ресурсы как самостоятельного политика не слишком велики. Это в конце 70-х годов мне казалось, что никто, кроме меня, не знает, как вывести страну из тупика, а раз я знаю, то я и должен когда-нибудь возглавить этот процесс. Но в 1982 году я в результате некого озарения понял, что есть два типа лидеров - вождь и шаман, и что я отношусь ко второму типу.

- Что за первобытная терминология?

- Конечно, она условна, но удобна. Шаман, как правило, находится в тени процесса и играет нормализующую роль. Но когда наступает кризис и смена парадигмы, когда вождь, обычно действующий стереотипными методами, оказывается перед тупиком, шаман указывает выход, но действовать предоставляет вождю. Грубо говоря, шаман сидит под деревом и только когда племя к нему прибегает, ударяет в свой бубен...6 Тогда же я понял, что мне не надо быть организатором и первым лицом, не надо играть несвойственную мне роль. Я кабинетный человек и только сложившаяся ситуация заставила меня выйти на политические подмостки. Я бы предпочел предлагать свои рецепты серьезному политику, но у нас все дело в том, что политик, пришедший к власти, питает иллюзию, что сам все знает. Поэтому тот, кто хочет реализовать свои знания, вынужден делать это сам и на том уровне, на котором ему удается отбить политическую площадку, то есть вынужден работать сразу как политик и как интеллектуал. Хотя для многих интеллектуалов политическая борьба - вещь неудобная: борьба и мышление требуют разных качеств. Может быть, если бы те возможности, которыми я обладаю сейчас, появились у меня, когда мне было лет на 15-20 меньше, то и амбиции были бы больше. Мой возраст не столь уж велик для политика, но учитывая жизнь, которую я прожил и цену, которую я заплатил, я не могу себе их позволить: у меня просто нет физических сил для слишком больших амбиций...

- Можно ли заключить, что ты вышел на новый политический уровень потому, что пришло подходящее время для политической работы?

- Не совсем так. Просто в конце 1992 года я уже не как политолог, а как человек понял, что не могу спокойно смотреть на то, как рушится страна, как надвигается неэффективная и бесчеловечная диктатура, как все идет к тому, что все наши идеи окажутся почти такими же невостребованными, какими были в тоталитарный период. И я стал искать возможность возвращения в политику, что было непросто, потому что три года отсутствия в эпоху быстрых перемен - это очень много: сменилось государство, пришли новые люди.

- Почему ты вошел в команду Явлинского и Болдырева? Они из другой генерации? Более молоды и понятливы?

- Не уверен, что из другой. Но, конечно, они гораздо моложе. А скооперировался я с ними потому, что предложения Явлинского в начале 1993 года стали близки к моим. Я был критиком "500 дней", но теперь сам Явлинский заговорил о том, что серьезные перемены в нашем обществе должны занять от 5 до 15 лет, и что социальные последствия экономических реформ должны быть неотъемлемой частью самих реформ. В отличие от Гайдара Явлинский был сторонником Содружества, он не считал, что Россия должна отгородиться каменной стеной от нищих просителей из Закавказья и Средней Азии, а полагал, что мы вместе должны выходить из кризиса. Все это близко к моим позициям. Болдырев же - один из тех политиков, чьи нравственные качества прошли проверку на прочность.

- Ты всегда требовал от политики честности и нравственности. Не устал?

- Политика, лишенная этих атрибутов, обречена7 . Она может быть успешной, но она не может создать цивилизованного государства.

- "Разрушение страны" - это образ. Что конкретно ты имеешь в виду? Не только же утрату былых мускулов и территорий?

- Связующий фермент российского этноса - представление о великом государстве, несущем цивилизующую роль. Эта идея, в разных модификациях прошедшая через века, была разрушена и не заменена ничем. Нет ничего возвышенного, ради чего люди могли бы действовать в общем направлении. В наших условиях ослабление государства влечет за собой борьбу за выживание, кровопролитие и вражду. Сам по себе распад на мелкие государства не страшен: в Дании и Люксембурге человеку лучше, чем в нашем огромном государстве. Все дело в том, как он происходит. Наш распад был сопряжен с попранием личности, которая опять была подчинена коллективным ценностям. Империя хороша тем, что в конце концов вырабатывает стереотип равенства людей независимо от этнического происхождения.

- Но это равенство распространяется только на подданных империи, а не на "варваров"...

- Сначала на подданных, а потом и на всех. Я говорю не о том, что империя совершенна, а о том, что при ее разрушении этнические, национальные права были поставлены выше прав человека, что привело к дискриминации огромных масс людей. Разложение советской империи было неизбежно, об этом писал еще в 1969 году самый талантливый наш политолог Андрей Амальрик8 в своей классической работе "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?", но я не согласен с тем, что столь же неизбежными были и те дикие и кровопролитные формы, в которые оно вылилось. Можно и нужно было достичь цивилизованного развода, а не кричать: вы не можете без нас существовать, мы вам перекроем газ, перекроем нефть и т.д. Как может великое государство так обращаться со своими соседями, с которыми только вчера жили одной семьей?! Сама эта угроза, исходящая из Москвы - чудовищное подстегивание местного национализма и, в ответ, русского национализма. Ведь когда начались интердвижения в республиках Прибалтики, наши демократы просто оттолкнули их, оттолкнули русскоязычное население, предупреждавшее, чем это закончится. Если бы демократы, поддерживая освобождение Латвии, Литвы и Эстонии, при этом нажимали не столько на Горбачева, сколько на лидеров освобождения, ситуация была бы иной. Если бы Россия не признала мгновенного отделения Украины, его не признало бы его мировое сообщество, и мы бы имели длительный срок для урегулирования отношений. Какое там - шла борьба за власть, ради которой были готовы погубить что угодно, не только Советский Союз. С политической точки зрения акт роспуска всем нанес катастрофический ущерб. Это была фикция развода, потому что осталась единая система, неполные суверенитеты, масса неразрешенных вопросов, ведших к столкновениям: Крым и Севастополь, вывод ядерных боеголовок, урегулирование границ с Казахстаном... Этого шага можно было избежать, если бы вокруг президента были старые диссиденты и разумные люди, а не "вчерашние" вроде Бурбулиса, Шахрая и Старовойтовой. Но в том-то и дело, что новая политическая элита отказалась от рассмотрения диссидентских программ... 9

- Да, но что сделано, то сделано - назад не вернешься.

- Вот именно. В политике есть необратимые шаги, и политик обязан думать о последствиях каждого шага в самых разных областях. Достаточно было несколько месяцев вести антиалкогольную кампанию, как сформировалась огромная теневая империя, построенная на продаже алкоголя, и с отменой указа ее уже было не отменить. И так все время: в результате непрофессиональных политических шагов мы опускаемся туда, откуда выбраться все тяжелее и тяжелее. Политик также не должен быть заморенным одной целью. Чем плох Козырев? Тем, что когда он за демократическую идею, то не понимает национальных интересов и действует по принципу "что хорошо для США, хорошо для России", а когда сменилась парадигма, начинает гнуть патриотическую линию, становится большим ястребом, чем самые ярые патриоты и совершает ошибки, которых патриот не совершит.

- Ты с осуждением говорил о "корыстных интересах" некоторой части политиков. Но разве в политике не действует принцип Адама Смита, согласно которому индивидуальное стремление к наживе ведет к общему благу?

- Нет. Политика - это сфера достижения согласия между разными людьми и группами. Поэтому тот, кто идет в политику, должен действовать не во имя собственных интересов и не во имя интересов одной группы, а во имя согласия. Эгоизм в политике безнравственен, политик не может любой ценой стремиться к получению выгод для своей стороны или ради процветания собственной группы нарушать общечеловеческие нормы...

- Последние новости с большой политической кухни дают богатую пищу для суждений о том, что здесь нравственно и что нет...

- Да уж конечно, если президент назначает генпрокурором человека, подозреваемого в фальсификации документов о коррупции, а тот соглашается, это безнравственно и со стороны президента и со стороны Илюшенко. Высшие лица государства, как жена Цезаря, должны быть вне подозрений. Но когда Казанник выполняет противное его убеждениям, но законное решение Думы, причем выполняет несмотря на нажим президента, и затем уходит в отставку, то я приветствую этот поступок как нравственный, притом что никак не могу приветствовать смену Казанника на Илюшенко.

- Может быть, политичнее и полезнее для дела было бы, если бы он остался на посту и не дал заменить себя на сомнительного человека?

- Если бы Казанник получил пост естественным порядком, а не в дар от президента за памятную услугу, он мог бы остаться. Но политик не должен кусать руку, которая дала ему место. Когда Руцкой оставался вице-президентом, он, на мой взгляд, поступал правильно, поскольку Ельцин выбрал его не в знак благодарности, а потому, что нуждался в связке с ним, чтобы выиграть выборы. Тут нельзя было говорить: уходи в отставку, потому что твоя линия противоречит линии президента.

- Нравственность бескомпромиссна, а политика - сплошной компромисс. Как же можно снять это противоречие? Ведь союзы с безнравственными людьми и уступки им сами безнравственны.

- Если союзы ведут к снижению напряженности, к общественному согласию, они нравственны, даже если это союзы с партиями, цели и методы которых ты не разделяешь. Победоносцев говорил, что раз евреев нельзя столкнуть в Черное море, нужно учиться с ними жить. Если не понимать этот сомнительного вкуса тезис буквально, он имеет резон. Экстремистов нельзя устранить из общества, поскольку оно само их порождает, а можно лишь загнать в подполье и вынудить перейти от лозунгов к практическому террору. Если говорить менее абстрактно, то я не вижу места для компромисса между нами и Жириновским. Но чтобы избежать такого компромисса, нужен союз с другими. Тут все взаимосвязано: если "Выбор России" отказывается от компромисса с коммунистами, возникает компромисс между коммунистами и жириновцами. Компромисс, который привел к формированию структуры Думы, ее комитетов и комиссий, в значительной степени безнравственен. Я считаю недопустимым, чтобы у Жириновского был комитет по геополитике: это порочит нашу страну и перекрывает ей многие пути. Но уж коль скоро он достигнут, значит, есть некое поле, в котором даже с жириновцами можно работать вместе. Не поддержи они идею амнистии, она бы не прошла. Пакт о согласии в Думе - фикция, но он позволяет создать этику межпарламентских соглашений, а за пределами Думы создает конкурентов Жириновскому. И если нам предстоит голосовать за Руцкого и Жириновского, понятно, кого я предпочту.

- Из двух зол выберешь меньшее?

- К этому приходится прибегать гораздо чаще, чем делать выбор между хорошим и лучшим. В конце 1991 года я предпочел бы сохранение Горбачева при противовесе Ельцина, а прошлой осенью был противником и разгона ВС и устранения президента не потому, что они были хороши, а потому, что эти малосимпатичные мне силы уравновешивали друг друга, тогда как победа любой стороны была бы губительна для России. И сейчас участвую в работе Госдумы для того, чтобы сделать ее полноценной властной структурой и создать противовес президентской власти.

- Как ты относишься к принципу Наполеона "ввяжемся в бой, а там видно будет"? Его одобрял такой известный политик, как Лукич - кажется, так ты его называл в начале семидесятых...

- Что из этого вышло, мы и видим. Этот принцип сомнителен даже для военного, и уж просто неприемлем для политика. Наполеон, кстати, на своей шкуре ощутил его последствия, когда ввязался в русскую кампанию. К сожалению, большинство думских политиков такого же плана и по большому счету им не место в Думе. Но других у нас нет, и пройдет еще 20-30 лет, прежде чем появится генерация профессионалов высокого класса.

- Ты мог бы назвать качества лидера-вождя?

- Во-первых, постоянный динамизм.

- Чтобы все время динамить народ?!

- Увы, вожди всегда обещают больше, чем выполняют. Во-вторых, постоянная целеустремленность. Даже после поражения вождь не должен отходить в сторону и забывать о том, что впереди. В третьих - уверенность в себе, даже самоуверенность. Рефлексия, характерная для шаманов, подрезает корни этой самоуверенности.

- Разве среди твоих коллег по блоку есть такие вожди?

- В нашем блоке много шаманов, это его недостаток...

- Но рефлексия - непременное качество интеллигента, следовательно...

- Следовательно, вожди обычно не интеллигенты, а поскольку в демократическом лагере много интеллигентов, то в нем мало вождей... Вожди также не обязательно умны. Рейгана ведь не назовешь ни интеллигентом, ни интеллектуалом. Но он умел выбирать советников и умел их слушать. Это было его главное достоинство. А наши вожди настолько самоуверенны и чтобы реализовать все самим, и настолько, чтобы не слушать советов. Отсутствие дуализма делает либо нашу политику безумной, либо нашу мысль бесхребетной. Идеальный вождь - Жириновский. Преграды для него не преграды, возражения не возражения, поражение не поражение, он встает на ноги и идет дальше. В демократическом лагере таких людей меньше, но они тоже есть. Например, Шахрай - человек вождистского склада. В другой стране он мог бы стать вождем, но у нас вождь должен быть как вулкан, постоянно извергать сноп искр. А в Шахрае нет достаточной яркости - это вулкан небольшого размера.

- А наша страна готова признать только постоянно действующий вулкан?

- Безусловно. Перед нею стоят такие проблемы...

- Ну, тогда никто из наших прежних лидеров, разве что Ленин, не мог бы стать вождем при демократии. Да и Ельцин к постоянным вулканам не относится...

- Ельцин оказался на вершине пирамиды бюрократическим путем. Его легитимизировало совмещение причастности к высшей власти и оппозиционности ей. Если бы ему пришлось идти снизу, как Шахраю, он бы не достиг вершины.

- Кроме Шахрая и Жириновского, можешь назвать готовых вождей?

- Руцкой и Лужков.

- Думаешь, у Руцкого есть политическое будущее?

- У него все еще большой потенциал, хотя он наделал много ошибок и причастен к кровопролитию. Но у нас в стране не привыкли считаться с жертвами. Я мог бы назвать и других возможных лидеров, но они столь безнравственны, что не хотелось бы этого делать, чтобы не приближать их к цели.

- Что-то меня мало привлекает выбор, который ты рисуешь...

- Все не так безнадежно. Явлинский не слишком харизматичен, но он имеет шансы быть избранным. Если та сторона, имея нескольких лидеров, будет расколота, эта сторона может объединиться вокруг него.

- Насколько это вероятно?

- Не очень. Вероятнее всего раздоры, ослабление существующих властных структур и, как следствие, приход к власти авторитарного человека с вождистским складом, который пользуется поддержкой финансовых и силовых структур. Кто это будет, трудно сказать, но, похоже, человек типа Лужкова.

- Имеется в виду силовой приход?

- Да. На выборах такой человек будет не в состоянии соперничать ни с интеллигентным Явлинским, ни с экспрессивным Жириновским, ни с довольно ярким Руцким.

- По-твоему, стремление привести к власти незаконного лидера достаточно сильно?

- У либеральной интеллигенции наиболее популярен вариант Пиночета. Она не всегда это проговаривает, но это видно по ее действиям. Ей нужно, чтобы у руля стал человек, который не станет слушать толпу, коммунистов, жириновцев и будет делать свое либеральное дело. У военных тоже силовые настроения. И многим бизнесменам нужна не демократия, а порядок и устойчивость.

- И у российской демократии нет ближней перспективы?

- Демократия не в состоянии укрощать слишком сильные и напряженные конфликты, она хороша в устоявшемся обществе, не подверженном сильным толчкам. В военный период даже такие устоявшиеся демократии, как Англия и США, приобретали авторитарные черты. Демократия - тонкий инструмент, и в качестве молотка его не используешь...10

- Если ты, как политик, видишь, что демократия не справляется с задачами страны, для тебя допустим недемократический путь?

- Да, но сейчас в России вряд ли можно найти достаточно приемлемого авторитарного политика, так что я предпочел бы сохранение демократии. Но если бы оказалось, что существует разумная альтернатива этому пути, может быть, я с легким сердцем на нее бы согласился.

- Иными словами, твой подход к демократии инструментален?

- Да, демократия для меня не цель, а средство. Цель - человек.

- А незаконность и нелегитимность тебя не пугают?

- Незаконность - не пугает. Бывают положения, из которых нет законного выхода. Но если диктатура не будет легитимной, то есть признанной народом, у нее не будет шансов.

- Революционным духом пахнет...

- Это революционность немарксистского толка. Я противник революций, но не считаю, что они всегда неприемлемы.

- Похожей аргументацией охотно пользовался демлагерь перед осадой Белого Дома...

- В сентябре прошлого года действительно не было законного выхода из ситуации, и катастрофа была неизбежна. Но в том-то и дело, что к этому привели сами демократы, которые были склонны навязывать обществу свои представления о лучшей доле. Они постоянно унижали парламент, отказывались работать с ним, не видели противодействия реформам со стороны народа. Даже после поражения на выборах они не поняли, что народ больше не принимает Гайдара, и стали обвинять Явлинского и Шахрая в расколе ДД.

- Но результаты прошлогоднего референдума дали демократам уверенность в том, что реформистский путь поддержан...

- Декабрь 1993 года показал, что в апреле был поддержан не экономический курс, а Ельцин в противовес Хасбулатову. Народ не умеет анализировать свои реальные интересы и часто действует поперек их. Года два назад экономист из гайдаровского окружения сказал мне, что шахтерское давление на правительство когда-нибудь прекратится, так как шахтеры поймут, что инфляция - это плохо. Мне оставалось заметить: "Да, конечно, и тогда они выйдут на улицу с транспарантами "Долой инфляцию! Повысить зарплату!".

- Если признать, что демократия - инструмент, а народ не всегда понимает свои интересы, легко сделать вывод: право определять, что есть благо для страны и что нет, принадлежит элите, а не демосу...

- Право не решать, право предлагать. Решить не может никто, решает история. Я вообще не вижу идеального типа государственного устройства: каждый обладает своими разрешающими способностями и своими ограничениями. И политическое искусство состоит в том, чтобы в нужное время использовать нужный инструмент... (См. письмо 2 февраля 1984 года - прим. ред.)

- Какие причины определили вашу отрицательную позицию по отношению к договору о согласии - нравственные или политические?

- Причин так много, что трудно перечислить все. Для "Яблока" главным является вопрос о реформе. В предложенном договоре нет экономической программы, по которой был бы достигнут консенсус. Поставив подпись под этим актом, разные партии будут по-прежнему тянуть в разные стороны. Значит, он как минимум бесполезен. При этом некоторые "подписанты" действуют так, что никаким их подписям и клятвам верить нельзя. Я не буду вспоминать о беловежском сговоре, о разгоне парламента, о попытках помешать амнистии, возьмем только последние действия: назначение Илюшенко, давление на прессу. Савик Шустер рассказал мне, что после часовой программы Горбачева в связи с годовщиной апрельского пленума 1985 года на "Свободу" позвонили от Костикова и выразили свое неудовольствие, пригрозив отказом в аккредитациях. Далее, при подготовке проекта сразу закладывались конфронтационные моменты, вплоть до лишения мандата тех, кто откажется от подписи. От этого пункта отказались, но взамен придумали другой. Хорошо же согласие, при котором несогласных наказывают! И как подписывать договор с Жириновским, который то собирается подписывать, то хочет отказаться, то заявляет, что подпишет любую бумажку? Выходит, что ни одна сторона к соглашению серьезно не относится. Есть, наконец, еще одно соображение: если договор выходит за пределы конституции, он незаконен; если же он же не содержит ничего, кроме призывов соблюдать конституцию, он не нужен...

- Это напоминает мусульманскую софистическую инвективу: "Если в этой книге то же, что и в Коране, она излишня; если же она противоречит Корану, она вредна. Сжечь!". Ее автор явно не знал, что всякая формальная система неполна...

- Конституция - обязывающий документ. Но если сама приверженность конституции нуждается в дополнительном подтверждении, это лишь говорит о том, что с ней не считаются... В пакте о согласии нет ничего, кроме демагогии. Если бы, к примеру, президент в самом деле желал согласия, он мог бы предварительно согласовывать свои акты хотя бы с лидерами парламентских фракций. Но ведь ничего подобного как не делалось, так и не делается. Он не умеет вести диалог. И последнее: согласие есть акт, который должен быть поддержан народом. Но народ поляризован и к согласию не готов.

- На возможность межгосударственного соглашения стран бывшего СССР вы смотрите столь же пессимистично?

- Нет, поскольку стремление к реинтеграции в постсоветском пространстве представляется мне очевидным. За нее все бывшие республики, кроме прибалтийских. Но надо отдавать себе отчет, что без надгосударственных органов объединение невозможно. Иначе будет еще один СНГ. Нужен, например, международный валютный резервный фонд и командование миротворческих сил, предписания которых были бы обязательны для всех; комитет по экономическому сотрудничеству, комитет по правам человека с рекомендательными функциями. Затем постепенное расширение сотрудничества и, наконец, создание общего парламента. Думаю, что это не утопия, а политическая реальность недалекого будущего...


Примечания редактора сайта:

1. Об аресте см рассказ В. Игрунова 2002 года "Об аресте и заключении".
Вернуться

2. О мастерской см. в рассказе "Об экономике, о мастерской и Культуре".
Вернуться

3. См. рассказы об МДГ и ИГПИ.
Вернуться

4. См. статью "Пустота в центре" и рассказ 2001 года "О "Веке ХХ-м"..."
Вернуться

5. См. рассказ об МДГ.
Вернуться

6. О шаманах и вождях см. текст о "О типах лидерства", письма к Павловскому весны1984 года и от 14 декабря 1984 г .
Вернуться

7. О нраственности и политики см. также интервью 1992 <Политика и нравственность>, письма к Павловскому, напримерот 23 июля 1984 года и др.
Вернуться

8. Амальрик Андрей Алексеевич (1938, Москва - 1980, Испания) - историк, писатель, диссидент, автор ряда статей и книг: "Записки диссидента", "Доживет ли Советский Союз до 1984 г.", "Иностранные корреспонденты в Москве", "Открытое письмо Кузнецову" и др. Один из немногих авторов Самиздата, посвятивший значительную часть своего творчества проблеме "внутренней свободы". Активный деятель правозащитного движения. См. об Амальрике также раздел сайта Андрей Амальрик, фрагмент письма В. Игрунова "Амальрикитяне", книгу Л. Алексеевой "История инакомыслия в СССР" , часть "Движение за права человека": "Первым постоянным "связным" с Западом был Андрей Амальрик. В 1966-1969 гг. он оставался практически единственным таким "специалистом" среди правозащитников. Через него уходили и возвращались документы правозащитного движения — такие, как записи судебных процессов, а также художественный самиздат и публицистика". Далее >>
Вернуться

9. О национальных и геополитических проблемах см. "Россия и вызовы всемирного кризиса цивилизации", 1994 г., "Геополитическое положение России", 1997г., "Россия и Украина", 2001 г.и др.
Вернуться

10. Об ограничениях демократии см. также материал семинара (июнь 2001 г.) в Черкизово.
Вернуться

 

 


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.