Фрагмент беседы В.Игрунова и Б.Долгина. 20.02.94 – 6.03.94.

Основная беседа >>>

О путях реформы советской системы

См. также <О подготовке экономических реформ в Советском Союзе>. Письмо В.Игрунова к Г.Павловскому

 

ПОПЫТКА РЕАЛИЗАЦИИ СОБСТВЕННОЙ ИДЕОЛОГИИ

В 1987 году Гефтер отверг мою идею, что для осуществления перестройки нужны ее интеллектуальные центры.

Но тогда в 1982 году я не осознал это как наше расхождение с Гефтером, потому что во всех остальных вопросах мы были близки более или менее.

Мы готовили политическое общество - общество, в котором должно происходить ненасильственное согласование интересов. А идеология, которая все это готовила, все больше нас уводила от теоретической подготовки перехода к этому обществу и самого этого общества. Никто не задавался вопросом, как оно будет функционировать. Не случайно уже во время перестройки принято было говорить: "Как на Западе". Не отдавая себе отчет, что Швеция, Франция, Великобритания и США - это четыре совершенно разных направления в государственном строительстве, совершенно разные системы и т.д. То есть не было даже попыток осмысления механизмов существования и развития. В этом смысле наша одесская группа оказалась уникальной.

ВАЖНОСТЬ ИДЕОЛОГИИ

Со статьей "Ego" я приехал в Москву в конце 1974 года. До этого она ходила, но только в среде академической интеллигенции (М.Я.Гефтер). Туда она попадает в 1972 году, но это круг достаточно изолированный от круга диссидентов. Она не получила распространения в этой среде. Она [статья] сводилась к следующему: мы в отличие от большинства наших друзей того времени ставили один простой вопрос: "Как можно перейти к новому обществу?" Существующее - достаточно репрессивный механизм, свалить его революционным путем нельзя. Если даже мы свалим его революционным путем, то мы знаем, к чему приводят революции. Мы ведь тоже пришли к отказу от насилия, тоже считали революцию злом.

Революция приводит к упадку культуры, к озверению населения, к усилению репрессивных методов воздействия, к значительному спаду в экономике. Этого мы хотели избежать. Но тогда как? Изменений руководство страны пожелать не может, потому что существует устойчивый гомеостазис системы, это положение отработано. Система постоянно проверяется на прочность в нее проходят только люди, которые ей верны и преданы. То есть, сверху ее тоже изменить нельзя. Каков же механизм?

Для меня, для нашей группы было очевидно, что у каждого движения, если оно желает достичь эффекта, прежде всего, должна быть программа. То есть, оно должно, по крайней мере, иметь цель, к которой оно идет. В противном случае его ждет разочарование и умирание.

Я неоднократно излагал эту идею московским диссидентам. Чаще всего - Толе Марченко и Ларисе Богораз, которые были, может быть, самыми близкими мне друзьями в Движении. И каждый раз получал отрицательный ответ.

……

Перед нами маячила ситуация: в движение не приходят новые люди. Старые постепенно исчезают, светит крах. Но раньше или позже наступит момент, когда перемены начнутся. И если никто к этому моменту не положит на стол программы - страна рухнет, потому что общество строится не вокруг насилия, не вокруг правовой системы, не вокруг экономики, а основывается на главных идеологических нормах.

……

Только тогда, когда человек согласен поступать тем или иным образом, им можно управлять. Неважно, каким образом - то ли через религию, то ли через идеологию.

Насилием можно кого-то заставить, кого-то убить, но это недолговременно. Оно разрушается при первом удобном случае.

Любая перемена, не обоснованная идеологически, приведет к распаду общества, к его краху. Общество рассыпется на очень мелкие части, атомизируется.

……

НЕОБХОДИМОСТЬ РЕФОРМ

Вместе с тем, надо перейти от одного этапа - централизованно-марксистского (я тогда еще считал, что экономика у нас плановая, собственность находится в руках государства и т.д.) - к обществу с частной собственностью, с рыночной экономикой, с демократической (условно; я сам не демократ) идеологией, к обществу персоналистическому, ориентированному на отдельного человека, на духовную сферу и т.д. К этому обществу нельзя перейти одним скачком, "перепрыгнуть пропасть". Можно только спуститься по склону и подняться по другому, то есть, найти путь с промежуточными стадиями - механизм достижения нового варианта.

Я полагал, что нельзя будет это пройти сразу (даже за 10 – 20 лет), через одну форму общества. Необходимо было создать промежуточные системы экономики, чтобы общество можно было трансформировать, давая возможность адаптировать меняющиеся детали друг к другу. Мало создать хорошие институты, надо создать институты, которые состыкуются друг с другом, которые связаны друг с другом.

Человек может конструировать хорошие схемы, но на самом деле общество настолько сложно, что нельзя точно сконструировать естественный процесс. Именно поэтому надо было вычленить в обществе такие элементы, изменив которые можно было бы на ступеньку сдвинуть общество, дать возможность адаптироваться к новому состоянию, сделать следующий шаг и т.д.

Конечно, желательно было бы сделать эти ступеньки с самым большим лагом, чтобы можно было двинуться как можно дальше, но не дальше, чем это привело бы к разрушению общества.

Где те пределы? Где критическая масса? Где тот порог, который нельзя перешагивать? На этот вопрос надо было дать ответ, надо было сконструировать экономическую систему, механизм движения в политике.

Во времена хрущевской трансформации система показала, что она в состоянии сопротивляться переменам, а, с другой стороны, эти изменения затягивали назад самого инициатора перемен. Кстати, с Горбачевым случилось то же самое: начав перемены и встретив сопротивление, он все больше катился по хрущевскому варианту. И ему система оказывала сопротивление тоже по хрущевскому варианту.

Для меня возникал вопрос. Допустим, я на месте Брежнева, вдруг захотевшего начать перемены. Что бы я делал? Какой бы шаг я ни делал - будет оказано сопротивление. Если я слишком далеко зайду, мое окружение меня уберет, не даст возможности продолжать это. Следовательно, что нужно сделать, чтобы обезопасить дело, кого нужно иметь в окружении, чтобы эти реформы начать и проводить? Вот механизм. Через какие стадии, с чего начинать? Кроме того, понятно, что масса населения привыкла к другому типу экономики, к другому типу управления. Дать ей сразу новое - она не будет знать, что делать, не справится, просто выйдет из подчинения. А дальше что? Нужно давать возможность адаптироваться к меняющимся институтам всей культуре, всему социуму и т.д. Эта поэтапность должна быть.

ПРОГРАММА В.ИГРУНОВА

У меня была своя экономическая программа, но она настолько была ирреальна для обычного человека, что приходилось годами объяснять людям промежуточные этапы, чтобы они ее принимали. Но это не занимало существенного места. Демократическое движение не было просветительским движением. Это было движение героев.

С самого начала в 1965 году, к которому я могу отнести начало своей общественной деятельности, мой подход не был подходом протеста. Конечно, меня это общество не устраивало, конечно, у меня был внутренний протест морального свойства. Дело не в том, что мне не доставало каких-то материальных благ - я был в более или менее обеспеченной семье, у меня никогда не было зависти, я никогда не стремился к лучшему материальному положению, я был сосредоточен на литературе, на науке. Но меня не устраивало моральное состояние общества вокруг. Моя программа была протестом против морального состояния общества.

Никаких особых преследований вокруг меня не было. Скажем, я ничего не слышал о Синявском и Даниэле, вообще политикой не интересовался. Да, я видел ужасы колхозной системы, считал,что ее надо менять, но протест мой был морального свойства.

Что же надо изменить, чтобы мир изменился? Для меня былоясно, что дело не в исполнении в суде советского законодательства, в том что там нужно давать слово, и не в свободе печати и т.д. Аморальность общества была массовой и всепроникающей, следовательно общество можно было менять только с помощью больших социальных процессов. Для этого надо было понимать закономерности исторического развития.

Я считал тогда, что марксизм все знает и объясняет, поэтому в октябре 1965 года мы приступили к изучению марксизма.

И, в дальнейшем, мы все время создавали концепции: теорию развития общества, теорию всевозможных стадий политического роста (несколько перефразируя название книги Ю.Ростоу "Стадии экономического роста"). У нас были свои схемы развития человеческого общества, ответы на вопросы: "Что такое революция?", "Когда она возникает?"

Такие философские проблемы нас интересовали. Первая девочка, которая от нас ушла (весной 1966 года), сказала: "Вячек, если бы завтра надо было выйти на баррикады, я бы пошла, но сидеть читать книжки я не могу, это не для меня. Вот, когда понадобится выйти на улицы, ты мне скажи и я приду". Она потом работала в КГБ долгое время. Ее имя - Люда Бабий. Она была одной из четырех основателей нашего кружка. И первые заседания (по изучению марксизма) происходили как раз у нее на квартире.

Потом ей предложили работать в КГБ и она со мной советовалась. Я поддержал эту инициативу - нам нужен был свой Клеточников. О Клеточникове, впрочем, мы тогда еще не знали, но идея - иметь своего человека там - очень понравилась. И осенью 1966 года она ушла учиться в школу КГБ в Ленинграде. Там два года училась. Потом работала в КГБ. Конечно совершенно отошла, была идеологически обработана, сражалась с врагами народа: занималась валютчиками. Возмущалась: "Представляешь, до чего наше население дошло! Ты останавливаешь частную машину, предъявляешь водителю удостоверение КГБ, говоришь, что тебе нужно следовать за врагом народа, а он отказывается! Представляешь, какая наглость!" Это был год 1969, наверное.

То есть она была совершенно переобработана. Но именно она была готова выходить на баррикады, а для меня была важна работа мысли. Прежде, чем делать, надо понять, что, зачем и как.

Поскольку все время я сталкивался с непониманием людьми происходящего, незнанием, как действовать, постепенно начала складываться мысль о том, что надо просто давать политическое образование.

Диссиденты, которые выходят на площадь или говорят: "Давайте будем открыто подписывать свои письма протеста", - не понимают, что итогом этого будет лишь уничтожение, что необходима программа, необходимо продумать специальные механизмы преобразования этого общества - его нельзя изменить просто так.

К концу 1960-х - началу 1970-х у меня сложилась концепция летних университетов.

ПОЛИТИКА И КУЛЬТУРА

Д. Вы знали о летних школах в Тарту?

И. Нет, это была совершенно другая среда. Я занимался сугубо политикой. Конечно, про семиотику в конце 1960-х годов знал, даже что-то читал. Об этом много говорили. В 1970-м году о нашей семиотической школе говорил много Эдик Зильберман (был такой талантливый молодой человек у нас в Одессе, но это особая история, печальная, потому что человек погиб молодым в 30 с небольшим лет в случайной автомобильной катастрофе в Израиле; это был один из самых талантливых одесситов).

В принципе, знал, но это было на обочине нашего сознания, потому что мы были жестко ориентированы на политику, следовательно, в сфере наших интересов были, прежде всего, история, экономика, социология. Я не читал "Нового мира", мои интеллигентные друзья выписывали, возмущались мной, а для меня это был кукиш в кармане, а я говорил прямо: "Вот это - диктатура. Это - убийство людей. А его необходимо свергнуть. Социализм - это рабство". А в "Новом мире" это высказывалось с помощью эвфемеизмов, надо было вычитывать подтекст.

Мои старшие знакомые (мне было 20, а им - 40) восхищались А.А.Вознесенским, восхищались смелостью Р.И.Рождественского, чуть ли не антисоветизмом Е.А.Евтушенко. Для меня же последний был смешным мальчишкой, пижоном. Меня гораздо больше возмущало его персональное поведение, которое тоже по слухам до нас доходило, нежели прельщали его якобы диссидентские произведения.

Когда мы прочли его "Примечания к автобиографии", это воспринималось как выпендреж, не было там никакого протеста, никакой глубины мысли, просто голая пустота.

А Лотман... Мы были неграмотными людьми. Конечно, читали какие-то художественные произведения, обычное чтиво, которое читают все. Кого? В.В.Набокова, Г.Г.Маркеса, Х.Л.Борхеса, Х.Кортасара, Г.Гессе, Т.Манна, других - обыкновенную литературу.

Но это была эстетика, а жизнь была в другом - история, экономика, социология. Конечно, приходилось заниматься и другими вещами - психологией, генетикой, мало ли еще чем. Это нужно было по работе.

Строится концепция, не хватает знаний в некоторой области, значит, ты берешь, начинаешь ее ковырять. Выясняется, что для объяснения поведения человека, надо понимать что-то в эволюции. Чтобы понимать что-то в эволюции, надо что-то понимать в генетике.

……

А о летних школах в Тарту мы все же не знали, но знали, что те, кто пишет диссидентские статьи - люди неграмотные. Мало того, что они не знают истории общественного движения, а, следовательно, не могут извлечь уроки из поражений, ошибок и т.д., они не представляют себе, что такое экономика, социализм, демократия и т.д. Всему этому надо учить.

Но тогда я уже немного работал в мастерской, зарабатывал деньги и понимал, что, в принципе, можно заработать достаточно денег для того, чтобы обеспечить такой цикл. Это одно. Второе - в то время уже были такие относительно богатые люди в Движении, как Сахаров (а для нас он был ужасно богатым человеком). Для него ничего не стоило купить дачу в Одессе. И, может быть, не для него одного. Солженицын был тогда богатым человеком.

Мысль была такая - часть денег зарабатываю я, а часть дают наши "состоятельные люди" из Движения. Мы покупаем в Одессе дачу, на которую летом приезжают диссиденты, которых мы знаем по "ХТС", по друзьям, приезжают отдыхать выдающиеся люди, которые могли бы прочесть лекции. Тот же Померанц, например, Глазов и др.

НЕПРИЯТИЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ ДВИЖЕНИЕМ. ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ.

Этот подход - то самое, что и могло бы использоваться для создания политического общества. Это и есть политическое мышление: определить, какие существуют условия для перемен, какие движущие силы, какие механизмы нужно использовать для их достижения, какие последствия будут от того или иного шага, какие ограничения накладываются на эти перемены и т.д.

Весь этот подход в движении полностью отвергался, то есть не было практически никого, кто готов был бы по нему идти. К концу 1970-х годов сложилась только очень небольшая группа, которая разделяла эти позиции.

Группа, которая с этим соглашалась, оказалась очень немногочисленной. Из нее известно лишь несколько имен: Гефтер, Павловский, в каком-то смысле был близок к этому Г.С.Померанц, он, можно сказать, был даже предтечей этой позиции, сильно повлиял и на мое собственное развитие. С остальными поисковцами [сотрудники журнала "Поиски"] было очень сложно. Отчасти, был близок к этому Виктор Сокирко. Но уже Валера Абрамкин чем дальше, тем больше уходил от этой позиции в позицию крайнего противостояния. Он мне говорил: "Наш журнал - последняя трибуна для тех, кто вообще нигде опубликоваться не может. Если не мы им дадим, то кто же?"

КОНЦЕПЦИЯ КУЛЬТУРНОГО ЦЕНТРА

См. также рассказ Игрунова о культурном центре

Ко времени ареста у меня уже складывалась мысль о получении средств с Запада на такого рода работу. Сидя в тюрьме, я уже придумал некие формы, которые потом сложились в идею создания группы содействия культурному обмену (когда я находился в тюрьме, еще не знал о создании Хельсинской группы, но мысль уже в этом направлении двигалась). Мы бы получали деньги на такие элементарные культурные вещи как философия, экология, музыка, живопись и т.д. - неполитические, но при этом был бы создан большой культурный центр, в который можно было бы прийти посмотреть Дали, например, или послушать музыку, какую-нибудь простую "АББУ". Но, чтобы был дом (у меня к этому времени был собственный дом, я его готов был перестроить, построить целый флигель для такой библиотеки, музыкального центра, куда могли бы приходить любые люди. То есть создание клуба общекультурного, а политику выводить глубоко в подполье.

Д. Постоянно идет культуртрегерский пафос.

И. Да, конечно. Не может быть политик вне культуры. Это для меня совершенно однозначно. Если человек некультурен, то его и в политику пускать нельзя. Это условие не достаточное, но необходимое.

Не может нормальный политик не ощущать нормального протеста, протеста против этой культуры, не иметь интереса вне этой культуры.

Д. Но очень часто политики наиболее радикальные являются наиболее жесткими консерваторами в культуре.

И. Конечно, в этом-то и печаль.

Все это предполагалось создать для того, чтобы иметь возможность подпольным образом издавать академический журнал - "Альманах-77", который так и не вышел.

КОНЦЕПЦИЯ ЖУРНАЛА «АЛЬМАНАХ-77»

Об "Альманахе-77" в мемуарах В.Игрунова

Моя концепция журнала: необходимо создать некий, где можно было бы осмыслять некоторые вещи: глобальный кризис европейской цивилизации (бессмысленно реконструировать наше общество, если мы встраиваемся в общий поток, идущий к катастрофе, зачем спешить к нему присоединиться; мы все равно в нем, но незачем набирать обороты; возможно, надо вообще работать над трансформацией этого пути, над трансформацией цивилизации; возможно, нам уже сейчас надо бы проводить реформы так, чтобы избежать этого пути; западное общество тоже будет трансформироваться, но из-за того, что мы находимся на ранних этапах развития, мы можем провести трансформацию таким образом, чтобы слиться с западной ветвью, когда она уже свернет, в чем-то перегнать ее; догоняющее развитие мне казалось бесперспективным) в экологии, системе ценностей, ориентации на техногенную цивилизацию, механизмы трансформации (как, что, какими силами и т.д.).

Этот журнал должен был быть не политическим, не драматизирующим противостояние, а, наоборот, - уходящим от сиюминутных проблем. Специально оговаривалось, что, хотя издание журнала неизбежно будет сопровождаться репрессиями против его участников, журнал об этом вообще не должен писать, как будто этого не существует. Пусть об этом пишет "Хроника текущих событий". А журнал будет продолжать заниматься академическим делом. Он будет рассматривать экономические проблемы, заниматься историей Китая, проблемами экологии, философскими проблемами, но не будет писать об арестах, не будет публиковать писем в защиту арестованных. Это не его дело.

А Валера Абрамкин был человеком, который ориентировался на это противостояние, на то, чтобы подчеркивать борьбу с этим режимом.

Реального журнала не получилось. Когда в 1977 году мы обсуждали концепцию журнала, Гефтер предложил мне вместе с ним написать текст. Из-за того, что я готовил текст про Емельянова, известного фашиста, я задержался, мы не смогли написать. Он мне прислал текст, который назывался, по-моему, "Приглашение к взаимопониманию", который и лег впоследствии в основу предисловия первого номера ["Поисков"]. Он был немного трансформирован, кажется, Павловским и стал как бы предисловием первого номера.

Несмотря на то, что, казалось бы, концепция положена та же самая, журнал "Поиски" - это был журнал на полпути между размышлениями и противостоянием, политической борьбой. Это были размышления, очень сильно ввязанные в политическую борьбу.

Естественно, что он не достигал тех целей, которых мне хотелось.

Первый номер был подготовлен. Потом из-за участия в нем украинских националистов, евреи забрали свой материал, хотя первоначально сговорились на том, что будет и такой, и другой. Журнал наш должен был быть двуязычным.

Мне пришлось задержаться с первым номером, потом свой материал не прислал Павловский из Москвы, не прислал Абрамкин материал, который я его просил прислать. Все рухнуло.

Д. А остальные тексты есть?

И. Почти все есть. Кое-что пропало. Почти целиком - украинская часть - очень ценные материалы. Был как раз период всевозможных обысков, задержаний. Многое погибло в то время.

Неотъемлемой частью этого альманаха должна была стать художественная литература. Мы подготовили воспоминания А.А.Галича, там были переводы С.Лема.

Д. Что Галича? "Генеральная репетиция"?

И. Нет, просто кусочек воспоминаний о его путешествии в Норвегию. Это был замечательный рассказ его в компании, записанный на магнитофон. К этому времени Галич погиб, естественно, что в номер мы взяли один из его материалов. Там была и просто пьеска двух наших авторов - Юрия Макарова и Ланского (режиссера Р.Карцева и В.Ильченко) (впоследствии предполагалась пьеса еще одного нашего автора). Был прозаический кусочек нашего одесского писателя Яковлева. Он печатался под псевдонимом Ильяков. Там же были слайды тюремных вышивок украинских политзаключенных. Там предполагалось приложение - кассета, на которой была подготовлена серия песен П.П.Старчика. Предполагалось, что мы будем давать и те песни (или не песни, например, композиции Жарра), которые у нас нельзя купить. А пиратскую технику пиратским способом тоже не всякий получит, надо этим специально заниматься. То есть, было желание знакомить с современной музыкой.

Такая у меня должна была быть квартира. Из этого ничего не вышло, никого это не заинтересовало. Я в Движении встретил не только безразличие, но и скепсис, разочарование. Та же Ходорович и К.Любарский убеждали меня, что из этого ничего не выйдет, ничего делать не надо, вы все погибнете. Это заглохло. Сам журнал тоже заглох, но по другим причинам. Основная часть была перехвачена в Москве теми, кого я объединял для участия в журнале. Начали выходить "Поиски". Я постепенно ушел.

Было ужасное огорчение, страшное разочарование тем, как действовал, скажем, Павловский, Гефтер в это время. Было какое-то, может быть, несправедливое озлобление против этого. И я остался сам по себе. Тем более, это был период довольно жесткого преследования со стороны КГБ. Я постоянно находился под угрозой госпитализации. Мне приходилось бороться с этим в одиночку, в сущности. Мне никто не помогал. Это был период нищеты, страшной, ужасающей нищеты, потому что меня и на работу не брали. Я долгое время не работал.

Потом, когда стал работать, заболел туберкулезом. Работа была физически очень тяжелой, унизительной, низкооплачиваемой. У меня была семья, которую надо было кормить. Я стоял перед ужасом, что вот-вот начнут мереть с голоду мои дети.

Был тяжелый период. И еще в это время как бы выхватывается из-под рук мое собственное детище и начинает издаваться. И при этом я обещал Павловскому, что они потерпят поражение. Слишком мало было сил, чтобы в Одессе выходил одесский журнал, а в Москве - московский; уровня не будет. И поражение дискредитирует идею.

Но я не мог выпускать в пику им свой журнал. Да и сил не было это сделать, находясь в Одессе один...

Я перешел к тому, к чему и должен был перейти. Я занимался Китаем, экологией. Я готовил то, что хотел напечатать в своем журнале: перспективы европейской цивилизации, кризис гуманизма.

Этот журнал должен был как раз работать над попытками найти вариант приемлемый для разных сторон. Для меня было очевидно, что государство заинтересовано создать для какой-то части интеллигенции условия для выработки этих решений выхода из кризиса.

И для интеллигенции, мне казалось, естественно принять этот вариант по причине очевидности того, что сопротивление на уровне бесконечных протестов ведет только к одному - сплошной цепи арестов, к разочарованию и к исчезновению Движения.

Нужен был компромисс. Но для компромисса нужно две стороны.

Та сторона есть. А эта?

Задача - создание этой стороны. Сознание того, кто за кого отвечает было довольно сильно, это повлекло за собой определенную мою активность после ареста Глеба Павловского. Но это особая история. Я не хотел бы ее сейчас трогать. Об этом поговорим потом.

……

Кстати, к этому времени (конец 1970-х - начало 1980-х) я начал восстанавливать какие-то свои экономические конструкции начала 1970-х годов: как проводить экономическую реформу, как проводить приватизацию при мягкой эволюции (а не разрушении) идеологии (для меня было ясно, что не должно быть никакой революции, идеология должна сохраняться, поэтапно меняясь), как, проводя приватизацию, можно входить в рыночную систему и создавать, например, плавающие рыночные цены, но при этом еще не уходя от колхозов и совхозов (то есть как еще при колхозах и совхозах создавать рыночную систему в Советском Союзе), как надо менять систему снабжения. При этом я понимал, что совершенно нельзя отказаться от государственной собственности на такую структуру как железные дороги, это должно оставаться монопольным, но там должны быть рыночные отношения. Отсюда вопрос: как их устраивать.

……

ИНСТИТУТ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ – «МЕМОРИАЛ» - ИГПИ

Д. А до 1985 года в политику Вы больше не лезли?

И. Нет. Политика всегда была политикой.

Когда были арестованы Валера Абрамкин, Сокирко, Гершуни, Гримм и др., а Павловский повел себя очень странным образом, опять начал, давать обещания отказаться от политической деятельности, что-то еще, какие-то гадкие письма стал писать нашим эмигрантам, поползла такая грязь, что я пережил тяжелейший психологический срыв.

См. также материалы по истории "Мемориала" и ИГПИ

Я обратился, в частности, к Гефтеру, чтобы издать сборник о компромиссе и о пути, который к этому привел, чтобы снова начать подготовку будущих реформ, то есть опять экономика, политика, идеология, экология и др. Все это нужно было делать. Как? И через журнал, и, главное - это обмен мыслями. Тогда было название "История общественной мысли". Это был или 1979 или 1980 год, надо смотреть бумажки мои. В бумажках это есть. В этот период я вернулся к идее, уже несколько отличавшейся от идеи начала 1970-х годов (ликбез). Здесь должно было быть настоящее исследование общественного движения, его уроков, социальных основ его, кризиса европейской цивилизации (а для меня было ясно, что она идет к своему завершению, происходит ее разрушение, либо она погибнет, либо трансформируется), а отсюда - изучение всей европейской истории, сравнение с мировым культурным опытом, оценка того страшного кризиса технотронной цивилизации, к которому мы пришли, кризиса гуманизма, государственности (нужно было осознание, на какой махине, могущей взорваться, мы стоим).

В 1977 году я отказался от идеи Гефтера создать в Москве как бы секцию Римского клуба, это казалось недостижимым. А когда в 1978-м году я познакомился с книжкой Форрестера "Мировая динамика", вдруг понял, что наш интеллектуальный уровень не только не уступает форрестеровскому и, вообще, заложенному в Римском клубе, а по многим параметрам мы в России глубже, чем они и мыслим интереснее, чем они.

И тогда, примерно к 1980 году созрела мысль: "Мы можем сделать исследовательский центр, как они. Мы можем сделать что-то такое, что внесет культурный вклад не только в наше развитие, но, может быть, и в европейское".

Развиваться это должно было по разным направлениям: история России, история общественного движения, всемирная история, экономика, социология, психология и др.

И, вообще, я не понимаю, как эти вещи могут быть разъединены. Для меня любое исследование - это университет. Оно не может быть не комплексным - такой у меня характер.

Я начал писать работу "К критике Программы КПСС". Кончилось это тем, что я засел за Платона. Я читал Платона, критиков его, книги по истории Древнего Востока, потому что нельзя было написать критику Программы КПСС не поняв, как социализм развивался от своих первоистоков. А то, как это наложилось на русскую историю, нельзя понять, не рассматривая ее хотя бы от Алексея Михайловича, с интродуцирования европейской цивилизации в Россию. Поэтому все мои работы глохли.

А я был один. Иногда мне в чем-то помогали мои друзья, но скорее как собеседники. Я на них как бы проверял свои идеи. Поэтому у меня всегда была тяга к созданию института, громадного количества людей, в котором каждый бы занимался своим делом, но, вместе с тем, создавал ту атмосферу, в которой можно было бы строить целостные концепции. Вообще, синтетическое мышление китайцев для меня идеально. Мне не нравится европейский рационализм. Прежде всего - в силу его аналитичности и раздробленности.

……

Я - китаец по внутреннему строению. Мне нужно все. Я не могу решать одну проблему, не понимая, насколько тесно она связана с другой.

Отсюда и возникала такая глобальная концепция Института общественной мысли. И, исходя отсюда, естественно, что, когда мне семь лет спустя предложили строить памятник "реабилитированным жертвам необоснованных репрессий", что для меня было смешно, возникла идея "Мемориала" как центра по пересмотру истории, по оказанию сопротивления...

Д. И отсюда, соответственно, идея ИГПИ.

И. Да. Они просто связаны друг с другом. Когда мы создавали Высшие социологические курсы - это тоже из той же идеи.

Все это исходит из идеи огромного объема, не понимаемого нами, и понимания необходимости профессионально подходить к политике и к переменам.

……

Я - прагматик. Я бы не стал заниматься ничем, если бы не знал, что это нужно. Конечно, каждый такой интерес становится самоценным. И вот, уже хочешь почитать о Китае просто потому, что это здорово и интересно. Но, на самом деле, все это связано. Китайский опыт нельзя обойти при реформе европейской цивилизации.

Это - та самая линия, которая должна будет потом связываться с идеей компромисса, с тем, что мы делали с Гефтером, Павловским. Отчасти - с "Поисками". Это - единственная по-настоящему политическая линия во всем Движении на всем его протяжении от 1965 до 1985 года. Она одна дожила до этого. Марксистские группы были разбиты, вместе с вытеснением марксизма была вытеснена ориентация на политику. Не марксистские оставались экстремистскими типа Буковского. Амальрик погиб в 1980 году. Это был единственный политик, политолог в этой стране, на которого можно было бы опираться. Его гибель для меня была ужасной катастрофой, хотя никто этого не воспринимал так.

И в 1987 году, когда я пишу такую статью, ее тоже не публикуют, потому что она не демократична. Это статья, которая была написана по заказу "Века ХХ и мира" и не опубликована там.


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.