Сейчас на сайте

Владимир Прибыловский. Президент Информационно-иcследовательского центра “Панорама”

В СРЕДЕ НЕФОРМАЛОВ
Москва, конец 1980-х - начало 1990-х

Часть 1

<<< Часть 2

 

МИТИНГИ (продолжение)

- Расскажи о митингах марта 88-го.

- Я не помню, что было в марте 88-го.

- Например, антисталинский митинг - насколько я понимаю, первый.

- А, был такой митинг в...

- На Октябрьской.

- А! На этом митинге я не был. Про этот митинг я узнал со слов Леонова и потом его ёрнически описал...

- Описал в “Хронографе”?

- Нет, тогда я в “Хронографе” его не решился бы описать. Потому что, посмеиваясь над Валерией Ильиничной Новодворской и её ДСом, я всё-таки понимал, что ДС - это герои, которые на передовой линии фронта, а мы прячемся за их спинами. Похихикать-то можно, но чтобы публично их высмеять - это западло. И поэтому тогда, хотя мне и очень хотелось описать этот митинг в “Молве” или “Хронографе” (даже с опозданием, потому что «Хронограф» начал только с апреля выходить), но я этого не сделал. А опубликовал я своё описание уже в конце 90-х годов в “Независимой газете”. Митюнов тогда на меня обиделся, звонил мне и ругался.

Чем был замечателен тот митинг? Ментов и гэбистов там было, разумеется, больше, чем ДСовцев, членов Юриидической комиссии группы «Перестройка-88» и примкнувших к ним отдельных людей из “Гражданского достоинства” и “Мемориала”. И когда менты окружили этот митинг, произошло следующее: Новодворская набросилась на ближайшего к ней мента и укусила его, а на другого напал Митюнов и врезал ему своим костылём. После чего их, конечно, совершенно зверски изметелили. Может, их при аресте и так бы изметелили, но раз они в некотором смысле начали первыми, то их побили очень сильно.

- А сам ты в этот день на каком был митинге?

- В этот день я ни на каком митинге не был, а, скорее всего, охранял свой склад. Во всяком случае, после этого митинга Леонов заехал ко мне в сторожку и поделился своими свежими впечатлениями. Не помню только, сразу он ко мне заехал или на следующий день.

- Следующие митинги, насколько я понимаю, относятся к золотарёвско-общинной активности накануне партконференции...

- Да, это - май 88-го года.

- Был ли ты свидетелем майских митингов на Пушке?

- Я был свидетелем, во-первых, самого первого митинга. Но сам в нём не участвовал. Я просто в этот момент чего-то делал на Пушке, где, по-моему, Леонов собирал подписи - то ли к партийной конференции, то ли просто за “Мемориал”.

Я не был предупреждён о предстоящем хэппенинге, хотя Витю Золотарёва уже знал и, как и все, был заочно влюблён в Анечку [Золотарёву-младшую]. Мы стояли и общались с Леоновым, когда с удивлением увидели, как на площадь вдруг вломилась толпа под анархистскими лозунгами. Анечка влезла уже не помню на что и начала кричать что-то типа: “Мне - семнадцать лет, но за все советские семьдесят лет я не видела такого митинга!” И все запели “Интернационал”.

- А это не там ты поддерживал Анечку за попку?

- Нет, это было, скорее, уже в начале июня 88-го года, когда на одном из митингов был арестован Толик Папп.

- Арестован на одним из предыдущих “пушкинских” золотарёвско-исаевских митингов?

- Да. Или после него. Не, видимо не на одном из них, а несколько позже. Возможно, даже в июле. В общем, Толик был арестован на “гайд-парке” и получил сколько-то там суток.

То ли между теми двумя упомянутыми совещаниями насчёт создания М-БИО (на складе и у Золотарёва), то ли сразу после них Московский народный фронт проводил напротив “Макдональдса” довольно многолюдную тусовку, которая, тем не менее, формально митингом не считалась. И одновременно “Гражданское достоинство” решило провести митинг под лозунгом: “Свободу Анатолию Паппу!”, главными организаторами которого были Золотарёвы.

Нас была небольшая кучка. Мы взялись за руки, и Аня встала нам с Витей на плечи. (Одна её ножка была на моём плече, и я её придерживал, чтобы девушка не упала.) И вот так она стояла (одна ножка - у меня на плече, другая - у брата) и кричала: “Свободу Анатолию Паппу!” Мы тоже что-то кричали.

- В каком конкретно месте это происходило?

- Напротив теперешнего “Макднальдса”.

- Пошли дальше. В июне начинаются и ДСовские митинги...

- Да.

- Ты был свидетелем ДСовским митингов?

- Одного из них, описанного Серёжей Митрохиным в “Хронографе” - когда там винтили и били. Я его тоже наблюдал, но помню больше по «хронографическому» описанию Серёжи.

Мы с ним там присутствовали, скорее, как наблюдатели, хотя в какой-то момент тоже стали кричать: “До-лой КГБ!” Но мы не очень рвались попасть под арест, поэтому когда менты подходили к нам поближе, мы замолкали.

- Презренный конформист! :-)

- Было дело…

- Самое памятное событие того месяца - ДСовский митинг к двадцатилетию вторжения в Чехословакию 22(?) августа. Расскажи, наконец, о нём.

- После митинга “Свободу Анатолию Паппу!” я уматываю в экспедицию, возвращаюсь только к митингу ДС 21 августа. (Наверное, ты имеешь в виду митинг 21-го?) На том митинге меня задержали. Вернее, уже после митинга.

- Расскажи об этом.

- Это всё описано в “Хронографе” - подробно, по свежим следам - и мне не хочется повторяться. Ну я помню, как на этом митинге Марина Морозова (жена Лёвы Сигала) кусала... кого там - ОМОНовцев, спецназовцев? Она уже совершенно ничего не видела и кусала всех подряд, в том числе и спасавшую её руку Игрунова. То есть она Игрунова тоже укусила. А когда после митинга она с упоением рассказывала, как куснула ОМОНовца в грудь, отметив: “Какая же она жёсткая!...”, Вячек ласково сказал: “Дура! У него же бронежилет”. То есть она покусала не ОМОНовца, а бронежилет. (Но это всё я тоже тогда описал.)

- А как тебя задержали?

- Мы стояли уже после митинга между фонтаном и скамеечками – с Володей Быковым, Мишей Шнейдером (они подошли откуда-то, по-моему, уже после мероприятия), еще кто-то – человек пять-шесть. Обменялись впечатлениями и «самиздатом»: я раздал “Хронограф” - мне дали листовки МНФ. Тут откуда ни возьмись менты – бац и повязали! Миша, правда, вывернулся. Я скандалю, дескать, “за что?! Стояли себе мирно…”.- “За митинг!” - “Да митинг кончился давно!, мы просто стояли!” - “Больше четырех человек – значит митинг!” Все бумажки у нас отняли, перемешали и на суде и мне, и Быкову шили распространение листовок ДС и Народного фронта.

В клетке я наконец познакомился с Юрой Скубко, а на суде – с Витей Скаржинским и Асей Лащивер (видеть-то я её видел и раньше). Скаржинского тоже судили, а Ася была там как представитель независимой прессы - «Гласности».

По суду мы с Быковым заплатили штраф за участие в ДСовском митинге. Мне его вычли из зарплаты в Киевском РУВД. Причём, в нарушение закона, взяли в один приём, а не в два. Они не имели права забрать из зарплаты более 50%.

- А разве не 20%?

- Не помню. Во всяком случае, они у меня забрали практически всю зарплату за сентябрь. (В августе бумага из суда до моего РУВД ещё не доехала.) Но Вячек мне эти потери возместил - из казны кооператива.

- А митинг, на котором ты сам выступил - в первый и в последний раз в жизни?

- Это было, может быть, уже не в 88-м, а в 89-м году. Стоял тёплый либо апрельский, либо уже майский день . (Скорее всего, 88-го года.) Проходил митинг в парке Горького...

- Это, случайно, не мемориальский митинг?

- Мемориальский.

- Тогда это - 7 мая 89-го года.

- 89-го? Ну, может быть. Среди ведущих этого митинга был...

- ...Пономарёв...

- ...И Пономарёв. А также Юра Пермяков, Кагарлицкий, Игорь Чубайс... И кто-то из них (по-моему, это был Чубайс, а может быть, Пермяков) вдруг спросил меня: “Хочешь выступить?” Я никогда на митингах не выступал и говорю: “Ну, давай”. И взял микрофон.

Незадолго до этого КГБ чем-то отличилось, но все выступавшие передо мной поносили Егора Кузьмича Лигачёва. И я сказал: “Егор Кузьмич, конечно, нехороший человек, но мы тут почему-то не упомянули главную организацию. Поэтому давайте по примеру наших друзей из Демократического союза покричим: “Долой КГБ!””. И покричали. С кайфом.

Устроители митинга, по-моему, были не очень довольны. Никто от меня такого не ожидал. Все знали, что Прибыловский - мужик спокойный и к Новодворской относится с иронией, а тут вдруг выступил как ДСовец.

А до этого, в марте 89-го, состоялась попытка проведения антисталинского митинга, который был запрещён и разогнан. После него мне позвонил Скаржинский, и от него я впервые услышал о существовании Коли Митрохина - будущего сотрудника “Панорамы”. Скаржинский мне тогда рассказал про героического мальчика Колю, который древком от ДСовского знамени побил милицейский бульдозер. Я рассказал Серёже Митрохину про героический подвиг школьника и говорю: “Между прочим, фамилия этого пацана - Митрохин. Это не твой родственник?” Серёжа с досадой ответил: “Это - мой двоюродный брат”. Он был совершенно не в восторге от моего описания того митинга.

- То есть Сергей никогда прежде не был радикалом?

- Не был.

- Есть ли чего тебе добавить к своему прежнему рассказу о “первом общемосковском митинге” в Лужниках 21 мая 89-го года?

- Накануне него в М-БИО проходило заседание оргкомитета этого митиннга, и все мандражировали по поводу того, что народ может не прийти. Мы считали так: если придёт несколько сот человек, то это будет провал, если две-три-четыре тысячи, то - победа. Но когда мы с Миланой [Богдановой] шли от метро “Спортивная” на этот митинг, то увидели там такую толпу, которую никто не ждал. Там были просто десятки тысяч людей - сорок, пятьдесят, шестьдесят тысяч? Кто-то насчитал до ста тысяч, но это вряд ли.

В М-БИО ещё располагался склад листовок, и за ними приезжали люди (кто-то из “общинников”, из Московского народного фронта) и брали их, чтобы клеить.

- Листовок каких?

- По поводу этого митинга.

 

МОСКОВСКИЙ НАРОДНЫЙ ФРОНТ

- Дальше у нас по хронологии - выработка общественных наказов делегатам конференции. Ты был к этому причастен?

- Это происходило одновременно с...

- ...Созданием Московского народного фронта.

- Да. Тогда состоялись две конференции и, собственно говоря, официально обе они были посвящены выработке общественного наказа партконференции.

- Да, только я не знаю, были ли они единственными, на которых вырабатывался наказ.

- Дело в том, что такой наказ вырабатывался ещё, например, на собрании “Перестройки”, на котором я не присутствовал. И именно “перестроечный” наказ (в котором, по-моему, не было слова “социализм”) был положен в основу того общественного наказа, что обсуждался на тех двух конференциях. Возможно, что для поддержания хороших отношений с партийными органами туда всё-таки вставили слово “социализм”. А может быть, и нет. Во всяком случае, при переделке “перестроечного” общественного наказа в наказ от имени всего неформального движения Малютин всячески старался нашпиговать его “социализмом”, чего на “Перестройке” ему сделать не удалось.

- А вот при создании МНФ, насколько я понимаю, ты присутствовал.

- Я не присутствовал на первой из конференций, которая проходила в Доме молодёжи...

- ...5 июня.

- Вторая состоялась в следующий уикенд...

- ...12 июня.

- ...в каком-то ДК напротив Кремля.

- Это - ДК “Энергетик” на Раушской набережной.

- На ней я присутствовал. Недалеко от меня сидели Виталик Пономарёв с Сергеем Станкевичем, Малютин, Акимов. А на сцене располагался оргкомитет, и шла борьба вокруг слова “социализм”.

- А не там ли проходила ещё Великая битва за стулья, столь красочно описанная Пельманом?

- Этого я не помню. Но на сцене проходила борьба между группой Кагарлицкого/Малютина, которая выступала за социализм, и группой, выступавшей против присутствия слово “социализм” в каких-либо документах. Это - Золотарёв, Толик Папп...

- Толик тоже представлял “Гражданское достоинство”?

- Да. “Гражданское достоинство” представляли целых три человека - Золотарёв, Папп и Верховский. (Все они состояли в оргкомитете.)

- Имеется в виду оргкомитет народного фронта?

- Да. Точнее, тогда оргкомитет ещё не был сформирован. Речь идёт об инициативной группе, в которую вошли те, кто захотел проявить активность. И в тот день Толик в первый и в последний раз проявил активность в Московском народном фронте.

Среди представителей обеих сторон в инициативной группе были люди, настроенные на раскол. Например, Малютин просто хотел вычистить оттуда несоциалистов. И Толику Паппу явно не были близки все эти социалисты, и он предпочитал, чтобы “Гражданское достоинство” существовало отдельно: “Они настаивают на слове “социализм”? Ну и прекрасно! Мы в этом не участвуем”.

А вот Верховский и, отчасти, Витя Золотарёв занимали более компромиссную позицию. Они боролись за то, чтобы выкинуть слово “социализм”, но при этом желали остаться - в первую очередь, вместе с “Общиной”. (Золотарёв тогда спелся с “Общиной” на почве проведения совместных митингов.)

Со стороны социалистов на компромисс были настроены “общинники” (в большЕй степени) и, отчасти, Кагарлицкий. А Малютин, “Народное действие” Гусева/Станкевича и какие-то другие их совсем уж партийные коллеги хотели выкинуть всех антисоциалистов, чтобы народный фронт был чисто социалистическим. (Только не помню, присутствовал ли там сам Георгий Гусев, чья группа “Народное действие” входила в инициативную группу. )

Кстати, Станкевич проник в неформальное движение как раз через “Народное действие”. Он, хотя и принадлежал к социалистическому крылу, не был в составе оргкомитета и сидел в зале, благодаря чему я мог слышать некоторые его реплики. Он был тогда весьма прокоммунистически настроен. Ну понятно - член партии и, в некотором смысле, агент партии в нефомальном движении. (Это потом он оборвал поводок.)

В конце концов какой-то компромисс был достигнут, и слово “социализм” прозвучало в одном-единственном документе один-единственный раз. Причём не в уставе, хотя социалистическое крыло стремилось к тому, чтобы курс на демократическое развитие социализма был зафиксирован в уставе и программных документах - для того, чтобы его представителям было легче общаться с партийными органами. Но я не помню точно, в каком именно документе и в какой форме слово “социализм” прозвучало.

Вообще, на первом этапе, во Дворце молодёжи, обсуждались и затем в клубе энергетиков окончательно были приняты три документа: что-то более-менее уставное - какое-то Положение об оргкомитете Московского народного фронта, Декларация и Общественный наказ XIX партконференции. Скорее всего, этими тремя и ограничились. В каком-то из этих трёх документах и было записано слово “социализм” - то ли в Общественном наказе, то ли в Декларации.

И хотя идейные и прагматические социалисты составляли в инициативной группе большинство, слово “социализм” было записано таким образом, что оказалось приемлемо для несоциалистических либералов. Там не было сказано: “мы стремимся к демократическому социализму”, а что-то типа: “мы признаём ценности демократического социализма и поддерживаем политику партии по демократизации общества”. При этом учитывалось голосование всего зала.

Как показали дальнейшие события, для некоторых из социалистов это была чисто прагматическая позиция. Например, Станкевич совершенно спокойно отказался от своего социализма, когда это ему стало нужно. А вот Кагарлицкий при всей его тактической гибкости оказался идейным социалистом. То есть для кого-то социализм был идеей, а для кого-то - только средством не поссориться с партийными органами и не подставиться под репрессии.

- А кто были участники конференции? Были ли они кем-то делегированы, или мог прийти каждый?

- Кто пришёл, тот и пришёл. Да и многие люди состояли одновременно в нескольких группах.

Если бы КГБ или партийные органы сильно захотели, то могли бы просто заполнить зал комсомольцами и протащить все те решения, которые им были нужны. Но они не догадались этого сделать, да и мы бы это увидели. Ведь мы там все друг друга знали.

Так, если я тогда считал, что Станкевич - агент, то “общинники” и Кагарлицкий так не считали. Но если бы туда пришёл Затулин со своей клакой, как это случилось за год до этого на конференции социалистических общественных клубов, то люди бы просто сказали: “Да это, оказывается, комсомольская конференция, а не неформальская. Мы не считаем это народным фронтом и отсюда уходим”.

Там наверняка присутствовали наблюдатели от КГБ и партийных органов, и они наверняка голосовали за социализм, а не за либеральные формулировки. Но они не составляли значительного числа участников. (Вообще, насколько я помню, в этом участвовало человек восемьдесят или немножко больше.)

- Во второй конференции?

- Во втором этапе этой конференции. И почти всех из них я знал в лицо. Это всё были люди, которые ходили на “гайд-парк” и которые тусовались возле стендов “Московских новостей”. Это была знакомая мне тусовка.

- Теперь расскажи о каких-то итогах этой конференции, окрашенных твоими личными воспоминаниями.

- Дальше оргкомитет был сформирован по принципу: одна группа - один голос, из-за чего персональный состав оргкомитета мог меняться. И начались попытки ревизовать решения конференции, предпринимаемые представителями большинства в оргкомитете...

- Социалистического большинства?

- Социалистического большинства. Что менее чем через месяц закончилось расколом. Точнее, отколом: ушли несоциалистические клубы и анархо-синдикалисты.

- А достигнутый компромисс на самой конференции всех удовлетворил? На том этапе никто из МНФ не вышел?

- Заключительные документы подписали, если я правильно помню, 23 группы, половина которых были, конечно. совершено фиктивными, состоящими из одного-двух человек (Ботвич, Гиршфельд…), но которые стали полноправными членами оргкомитета и составили там большинство. Правда, большинство они имели тогда, когда вместе с ними голосовали анархо-синдикалистские клубы. Таких клубов было три - “Община”, “Альянс” (это - старшеклассники, находившиеся под влиянием “Общины”, в частности, Макс Кучинский) и кто-то ещё - группа Андрюши Бабушкина...

- ...ЮКИ.

- Да, ЮКИ. Нет, ЮКИ остались в оргкомитете [после раскола] и, видимо, не находились под влиянием “Общины”. В общем, у анархо-синдикалистов имелось до трёх голосов, и обычно большинство получалось у тех, с кем они голосовали. Например, по поводу социалистической ориентации они голосовали вместе с социалистами, а по вопросу об обязательности всех решений оргкомитета для всех клубов они голосовали вместе с либералами. (“Мы - социалисты, но позволяем либералам оставаться либералами”, - такова была позиция Исаева-Шубина.)

Кагарлицкий, Дергунов, Малютин, Андрей Данилов, Володя Боксер (только что пришедший тогда в МНФ) стремились к централизации Московского народного фронта, что противоречило взглядам “Общины”, которая хотела сохранить максимальную автономию. (Исаев понимал, что если главный - не он, то ему лучше сохранить максимальную автономию.) Поэтому по вопросам организационного строения анархо-синдикалисты голосовали вместе с либералами.

Кстати, интересно узнать, от какой группы там появился Боксер (который в июне-июле ещё не был заметен, а вот, по-моему, в августе уже начал играть определённую роль). Я всегда думал, что от зоозащитников, но недавно мне кто-то сказал, что он был от Межпартийной группы, куда, в свою очередь, вошёл от «Народного действия». Толя Медведев мне как-то в году 93-м с большим сожалением говорил, что это он привёл в МНФ Боксера.

...А затем в МНФ случилась подмена: был создан не предусмотренный никакими соглашениями и, фактически, самопровозглашённый орган - Координационный совет из трех или четырёх человек.

- Когда это случилось? (В моё время КС состоял из девяти человек.)

- Это стало потом. А тогда на очередном сборище у Дергунова (это когда Данилов пытался укусить Золотарёва за ухо) была вроде бы достигнута договорённость обо всём, но буквально на следующий день появилась листовка за тремя подписями (Федоровский, Дергунов, Ботвич), которые назвали себя то ли Координационным советом Народного фронта, то ли Советом координаторов МНФ. (Никто их на это не уполномачивал, и никто вообще не избирал такой орган.) А лозунги в листовке были совершенно кондовые, горбачёвские (типа: мы – за социализм, мы поддерживаем курс партии на перестройку), которые никому не были приемлемы.

- Что значит: “никому”?

- То есть не только либералам, но и анархо-синдикалистам. Например, от “Мемориала” обычно представительствовал Леонов (который всегда стремился к достижению компромисса и сохранению единства), но и он, прочитав эту листовку, психанул и чуть ли не самый первый заявил о выходе своей группы (“Мемориала”) из оргкомитета. А на следующий день вышли остальные либералы, а также анархо-синдикалисты. Этот раскол народного фронта произошёл 2-3 июля.

Пару раз летом-осенью я сходил на заседания Оргсовета - когда они были открытыми...

- А разве они бывали закрытыми?

- На сто процентов не уверен, но иногда чужим было просто невозможно узнать о времени и месте сборища. А мы, либералы, были уже им чужими.

- Наверное, если мог о нём как-то узнать.

...Так, я присутствовал на одном из самых первых заседаний МНФ, на котором создавался Оргсовет. На нём происходило (как всегда) что-то такое скабрёзное, что-то смешное, какой-то красивый бред, который я зафиксировал на бумажке для “Хронографа”. К сожалению, по каким-то причинам тот номер “Хронографа”, посвящённый созданию Оргсовета МНФ, не вышел, и поэтому все детали забылись.

- Ты настаиваешь на том, что широкий руководящий орган МНФ получил название “Оргсовет” сразу, а не после того, как зимой перешёл на территориальный (или смешанный?) принцип формирования?

- Нет, Оргсоветом он назывался уже в августе 88-го года.

- Мне помнится, что в какой-то период этот широкий орган носил название “Совет представителей”, которое потом заимствовала и “ДемРоссия”. Только не помню, какое из названий было раньше.

- А ещё до “ДемРоссии” его позаимствовало МОИ. Конечно, тебе, как члену Оргсовета, виднее, но мне кажется, что после того, как он был переведён преимущественно на районное представительство, Оргсовет переименовали в Совет представителей. Я думаю, что Оргсовет подразумевался в качестве временного органа. А после принятия устава МНФ он, наверное, стал Советом представителей.

- А изначально он состоял из представителей клубов - учредителей МНФ?

- Да - тех, которые остались, и тех, которые пришли позже. А вот первый состав КС примерно из восьми человек был создан...

- В кротовском справочнике сказано: девяти.

- Ну, может быть. Об этом я узнал от Кудрявцева, с которым тогда познакомился. То есть, может быть, я с ним уже пересекался где-нибудь на Пушке... Короче говоря, я чётко помню, что список Координационного совета я записывал со слов Кудрявцева, который присутствовал при его избрании Оргсоветом и, может быть, даже сам был избран. Это произошло примерно в сентябре-октябре.

- Нет, если Илья где и состоял, то только в Оргсовете. В КСе его точно что не было - там состояли только гранды демдвижения.

- Ну, наверное, да, не было.

Больше я на мероприятия Московского народного фронта не ходил, а информацию о них получал от Кудрявцева и Глубоцкого. А на двух весенних конференциях 89-го года - программной и учредительной - от нас (как наблюдатель от М-БИО и “Панорамы”) присутствовал Василевский.

 

 

ПЕРВАЯ ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ КАМПАНИЯ

В январе 89-го началась избирательная кампания.

- Даже, как мне помнится, мы начали к ней готовиться ещё в декабре.

- Да, она уже начались в декабре, если не в ноябре.

- Какое ты принял в ней участие?

- Во-первых, мы с Серёжей Митрохиным втянулись в “мочение” Станкевича.

- Ты думаешь, что это началось уже в январе? (Насколько я понимаю, по закону он должен был быть зарегистрирован за два месяца до дня выборов. Произошло это 23 января, после чего для него началась реальная избирательная кампания.)

- Газета “Дружба”, в которой были помещены известные высказывания Станкевича, вышла где-нибудь в ноябре, и мы сразу же её получили. Её принёс Вячек, который был очень этим текстом возмущён. А когда выяснилось, что Станкевич пытается стать кандидатом от Московского народного фронта и как бы от неформалов вообще, мы решили, что выступим против Станкевича, потому что нельзя, чтобы такой человек, как Станкевич, представлял неформалов в парламенте.

При этом мы распределили роли следующим образом: Вячек будет в стороне, и мы (мы с Митрохиным и, по-моему, Кудрявцевым) не будем называть себя М-БИО. Вячек нам помогал, но негласно, поскольку М-БИО всё-таки хотело сохранить свою надпартийность и ни с кем активно не ссориться - чтобы получать информацию ото всех. (Но фактически это он нас на это зарядил.) А тексты писал, в основном, Митрохин.

Избирательный округ Станкевича был интеллигентский и очень перспективный. Было ясно, что если его зарегистрируют, то его шансы на избрание будут очень велики. И в конце концов тамошняя интеллигенция разделилась на экологистов и народнофронтовцев.

- Помню, как меня страшно возмущало то, что единственному кандидату неформалов Сергею Станкевичу (и в его лице всему демократическому движению) какие-то подлецы всаживают нож в спину. Но Ильи среди них точно что не было, потому что его я прекрасно знал. (Это он меня привёл в МНФ.)

- Я сейчас уже не соображу. Возможно, я путаю с кампанией против Руцкого, где Илья был очень активен.

- Мне кажется, что под этими “пасквилями” стояли фамилии трёх неизвестных мне тогда людей - Митрохина, Прибыловского и кого-то ещё (может быть, Игрунова?). Нет? Мне казалось, что в округе Станкевича расклеивались “пасквили” из “Хронографа” с соответствующими подписями.

- Номер “Хронографа” против Станкевича мы хотели сделать, но не сделали. Так что было две листовки с двумя подписями, и там я подписывался как редактор «Хронографа». Правда, может, и была третья подпись. (Я сейчас уже не помню.) Но почему “пасквили”? Там были приведены цитаты из текста Станкевича.

- Получалось так, что тем самым вы лили воду на мельницу его главного конкурента - “патриота” Лемешева.

- Да. Но для меня Лемешев не был неприемлемым кандидатом. Я даже был, скорее, за Лемешева. Мало того, я поддерживал контакты с “патриотами”, работавшими на Лемешева. Во время расклейки листовок мы встречались с ними, разговаривали, спорили.

Например, именно тогда я познакомился с будущим лидером Русского ОбщеНационального Союза (РОНС) Игорем Артёмовым, в тот период - аспирантом Института востоковедения, который производил впечатление нормального - вменяемого, симпатичного - человека. Хотя, как позже выяснилось, именно он был автором дурацких крикливых листовок за Лемешева.

Но свои действия с “патриотами” я не координировал. К тому же, мне казалось, что их листовки только вредят Лемешеву. (В них не было слова “Память”, но они были супер-“памятными” по своей фразеологии. Типа: “Мы русские. Какой восторг».)

- Ты читал моё интервью с Харичевым об этом? (См.)

- Да, но подробностей сейчас не помню.

- Тогда я напомню о том, что в первом туре Станкевичу противостоял партийный кандидат, поддерживаемый райкомом. Когда он не смог выйти во второй тур, райком стал поддерживать Лемешева - как “социально близкого” себе кандидата. Получается, что и вы помогали кандидату КПСС.

- На самом деле, это всё - легенды. Мы утверждали, что райком поддерживает Станкевича, а они утверждали, что райком поддерживает Лемешева. Кого же на самом деле поддерживал райком, не известно. Об этом знает, наверное, [тогдашний сотрудник райкома] Кротов. Но скажет ли он правду? Во всяком случае, потом уже он говорил, что тогда они поддерживали Станкевича. И на самом деле они негласно поддерживали Станкевича. Во всяком случае, они помогли ему стать кандидатом от МНФ. А тот потом их “кинул”. И когда Станкевич, став депутатом, перестал здороваться с Кротовым, тому это было очень обидно. Конечно, у них была установка сверху провести не какого-то сомнительного агента, а нормального партийного директора. Но тот провалился в первом туре.

- А Лемешев, может быть, был даже беспартийным...

- Конечно, беспартийным.

- ...хотя и являлся уже, по-моему, член-кором.

- Возможно. Но для меня Лемешев был прежде всего учёным, научным деятелем, боровшимся против поворота рек. Я ведь в году 84-м или 85-м, когда шла борьба с поворотом рек, был руководителем ВОПиКа в музее.

- В Новоиерусалимском?

- Да. И может быть, возглавлял даже и городскую организацию. (Я не помню.)

- в Истре?

- Да. И ту петицию против порота рек фактически писал Лемешев - в соавторстве с Сергеем Залыгиным, другими учёными и писателями.

- Я уже не помню, какую петицию.

- Она была опубликована, кажется, в “Советской России” (или в “Литературной газете”?).

- Тогда же?

- Да.

- Это было открытое письмо?

- Да, открытое письмо общественности. Его подписали Лемешев, Залыгин, академик Лихачёв... И я собрал под этим письмом подписи практически всех сотрудников “Нового Иерусалима”, за исключением парторга и директора.

- Какова могла быть цель такой акции в середине 80-х годов? Послать петицию в ЦК с целью продемонстрировать поддержку масс тезисом упомянутой статьи?

- Да, да. да. Сначала это письмо с подписями видных деятелей было опубликовано в советской прессе. А то, что под этим письмом стали собираться подписи тысяч людей, явилось уже общественной инициативой. Да, этим занимались и “памятники” тоже. А вот ВООПиК этим занимался полуофициально: ВООПиКовские начальники делали вид, что ничего об этом не знают.

Вот с тех пор я Лемешева знал и уважал. А то, что он - алкоголик и голым бегает по улице, узнал уже позже.

- А я и до сих пор ничего об этом не знаю.

- Лемешев, наверное, жив ещё, и не стоит об этом говорить. Впрочем... Люди, которые жили с ним в одном доме, рассказывали мне о том, что когда он ужрётся, то просто начинает голым бегать - даже зимой.

- Может, он - последователь учения Порфирия Иванова?

- На самом деле, это могло быть преувеличением. Может, он бегал в трусах, а говорили, что “голый”. Но когда мне рассказывали об этом, то я понял так, что бегал он всё-таки без трусов.

- Теперь расскажи о своём участии в кампании в Кунцевском округе и о появлении в апреле-мае на политической сцене такой новой фигуры, как Александр Владимирович Руцкой.

- Я клеил листовки...

- ...Которые писал Илья?

- Их писал Илья. Я участвовал только в их редактировании. Особенно запомнилась гениальная листовка с виселицей.

- Прости, но это уже - 90-й год. Это была уже кампанию Буркова, который в 89-м году выдвинул Руцкого в Кунцево.

- А, действительно! Пардон. Да, пардон. Ну, в таком случае, я, честно говоря, про кампанию 89-го года уже ничего не помню. Может, мы тогда ничего и не писали, а только клеили - листовки против Руцкого. Причём клеили, в нарушение закона, в том числе и в ночь перед выборами. При этом Глубоцкий работал непосредственно в избирательном щтабе Шатрова, а нам было всё равно, кто победит, главное - лишь бы не Руцкой.

- Хотя, казалось бы, это - человек, своими патриотическими взглядами близкий Лемешеву.

- Ты не путай учёного-эколога и вояку-полковника. Кроме того, прямо за Лемешева мы не выступали. Для меня, Вячека и Митрохина главное было - выступить против Станкевича. Но я лично ещё был не против и того, чтобы депутатом стал Лемешев. Хотя я признаю, что дальнейший опыт показал, что Станкевич был хорошим депутатом, а Лемешев, когда стал депутатом Государственной думы от ЛДПР, даже в качестве эколога себя не проявил никак. То есть Лемешев был депутатом никаким. Видимо, он уже стал стареньким и спившимся.

А ещё я в 89-м имел какое-то отношение к кампании Юрия Власова где-то в районе Марьино. Я к Власову тогда хорошо относился и преувеличивал его положительные качества.

- Я тоже.

- Правда, Юрия Власова до выборов не допустили - ради [председателя Мосгорисполкома] Сайкина. Но нам удалось сорвать выборы и избрания Сайкина не допустить. В кампании за Власова и против Сайкина участвовал, в частности, Олег Ананян, с которым я тогда познакомился, и Тамара Зиборова из Московского народного фронта. Я с ними вместе пару раз стоял в пикетах.

- Важным итогом этих выборов стало решение о необходимости объединения разрозненных клубов избирателей в одну организацию - МОИ. Тебе есть что об этом рассказать?

- МОИ в значительной степени создавалось на основе Московского народного фронта - условно говоря, боксеровских групп. Процесс создания МОИ я упустил, но потом стал за ним следить, и сам присутствовал на паре-тройке мероприятий. Правда, в основном уже после выборов 90-го года - когда начался раздрай между демшизой и конформистами.

При этом демократические принципы (в их, к сожалению, совершенно вульгаризированной форме) защищали люди, которых не без основания именовали демшизой. А принципы формально разумные, но которые на самом деле вели к полному подчинению демдвижения мэрии и исполнительной власти на федеральном уровне, отстаивали гораздо более умные люди - Боксер, Шнейдер, Кригер, Пономарёв. Моя личная позиция была где-то посерёдке.

На эти тусовки (где пахло жареным) я ходил. С Верой Францевной Кригер у меня сложились добрые отношения, и ей я не стеснялся откровенно высказывать недовольство в том числе и её позицией. А вот с сумасшедшими разговаривать было бессмысленно даже когда они были правы.

 

ГАЗЕТА “ПАНОРАМА”

В марте 89-го была создана “Панорама”.

- Расскажи о том, почему вместо “Хронографа” стала выходить “Панорама”?

- Почему “вместо”? “Хронограф” продолжал выходить. Только редко, потому что к этому времени я уже делал его один, и мои попытки привлечь к этому других людей не увенчались успехом.

- Хорошо, почему тогда, вообще, возникла “Панорама”, если ещё существовал “Хронограф”?

- “Хронограф” к этому моменту был моим личным предприятием, которое устраивало меня и больше никого.

- А куда делись Леонов, Митрохин?

- Леонов уже давно с нами не сотрудничал[1], а Митрохин только иногда что-то писал. Вообще, “Панорама” возникла на месте не “Хронографа”, который продолжал ещё какое-то время выходить, а, скорее, на месте “Гражданского достоинства”. То есть журнал “Гражданское достоинство” разделился на газету “Гражданское достоинство” и газету “Панорама”. А так как я всегда был против газет, то при создании “Панорамы” уклонился от вхождения в её редколлегию. Я считал, что незачем рушить прекрасный журнал “Гражданское достоинство”, и продолжал заниматься “Хронографом”. Но когда второй номер “Панорамы” вышел не как газета, а как журнал...

- Ты имеешь в виду только формат?

- Да, формат. Да и при выходе первого номера тоже было непонятно, газета это или журнал. Они всё говорили: “Газета, газета”, а сделать смогли только журнал.

- Чисто с точки зрения способа брошюровки, а не содержания?

- Да, брошюровки, техники.

Я вошёл в редколлегию где-то со второго или третьего номера. Как раз тогда, когда ушёл Саша Морозов. Когда вышел новый закон о регулировании деятельности средств массовой информации, Морозов испугался и ушёл из редакции. В первом номере он реально был ведущим редактором, а то ли после первого, то ли после второго номера он ушёл. Потом вернулся, но мы его в состав редколлегии уже не включили.

В этой работе предполагалось активное участие и Вячека, но Вячек ведь не пишет ничего, а только вещает[2]. И поэтому он в редколлегию не вошёл.

Вообще, у “Панорамы” было целых три источника. Во-первых, та часть “Гражданского достоинства” (и группы, и журнала), которую не устраивал курс Вити Золотарёва на создание партии. Это - Верховский и Папп. Последние номера журнала “Гражданское достоинство” вместе с Аней [Золотарёвой-младшей] делали именно они, и мне казалось, что “Гражданское достоинство” становиться всё лучше и лучше. Это был прекрасный журнал, который стали набирать на компьютере (частично - на территории кооператива «Перспектива»). Зачем его было рушить?

Но, видимо, их отношения с Витей были уже не такими, чтобы что-то делать вместе. И в итоге отношения с Витей были отрегулированы таким образом, что в первом номере “Панорамы” должно было быть написано что-то вроде: “при участии группы “Гражданское достоинство””. (Верховский и Папп вышли из этой группы несколько позже.) Но так как они стали заниматься “Панорамой”, а не бюллетенем (журналом) “Гражданское достоинство”, то тот прекратил своё существование. Вместо этого Витя стал выпускать газету “Гражданское достоинство”. Так что “Панораму” стали делать эти два человека, Морозов (который выпустил по крайней мере первый номер) и ещё в некоторой степени Оля - тогдашняя жена Верховского.

- Как её фамилия?

- Гильман.

- А! Прекрасно помню.

...Второй источник – газета “Независимый вестник”, которая к этому времени распалась. В редакционно-издательскую группу  "Независимого вестника" входили Верховский (от "Гражданского достоинства"), Папп (от ГД и М-БИО) и Илья Кудрявцев (от М-БИО). "Вестник" распался на втором или третьем номере из-за  разногласий между социалистами-анархистами (Андрей Исаев в первую очередь) и либералами (Папп в первую очередь, но Верховский тоже).[3]

Третий источник - “Параграф” Морозова. Опять-таки, я тогда спрашивал: “Зачем закрывать прекрасный альманах “Параграф?” Но Морозова он не удовлетворял, - Морозов тоже хотел газету.

Ну и ещё один источник - Вячек, который тоже мечтал о массовой газете и обещал обеспечить ей массовый тираж. На этапе совещаний участие Вячека было большим, но дальше он в этом особенно никак не участвовал. Он, может быть, и свёл Паппа с какими-то людьми (на предмет тиражирования), но его обещания обеспечить массовый тираж остались невыполненными, и Толику с Верховским пришлось самим организовывать тиражирование.[4]

После того, как вышли первые два номера, я вошёл в редколлегию. Произошло это отчасти из-за того, что номера мне понравились, а отчасти из-за того, что ушёл Морозов. Он струсил, а я - наоборот: решил, что раз это предприятие воспринимается как нечто опасное, то надо войти. И потихонечку втянулся в эту работу.

- Я знаю “Панораму” с третьего номера, и на моей памяти она всегда считалась газетой...

- Ну газетой, да. Но я-то надеялся, что она и дальше будет журналом. Но она журналом не стала.

- Теперь - об отделении “Панорамы”. Морозов и Митрохин рассказали мне о том, что это явилось следствием какого-то раскола в М-БИО.

- Да какой раскол?! В М-БИО вообще никогда не было никаких расколов. Трения, конфликты - да, были. Например, однажды возник конфликт (но в рамках не «Панорамы», а М-БИО) по поводу Суетнова, которого Вячек хотел выгнать по подозрению в воровстве архивных материалов. Я был против и сказал, что уйду, если Суетнова выгонят. [См. об этом в рассказе В.Игрунова >>> - прим. ред.]

Потом, через год или два, будучи у Суетнова дома, я увидел там у него те материалы, которые присылались лично мне. Это я их сдавал в архив М-БИО, а потом они оказались в коллекции Суетнова - в частности, уникальные оригиналы некоторых номеров «Вестника Ярославского народного фронта», которые в своё время Игорь Шкрадюк присылал или привозил лично мне. Так что Вячек оказался прав в своих подозрениях.

А у Морозова всё описано не очень достоверно. Лучше использовать воспоминания Верховского, которые сделаны на основе записей того времени.

- А откуда же появился рассказ про раскол?

- Ты говоришь про более поздние времена. Что для Морозова было расколом, для меня и Вячека было просто уходом Морозова. Ну и что? Какой раскол?

- Речь шла о том, что в М-БИО образовалась группа прагматиков, считавших, что М-БИО должно зарабатывать деньги.

- Ты всё перепутал.

- Так, я всё перепутал. Тогда - твоя версия.

- Во-первых, это относится к более позднему периоду.

- Да. Это произошло осенью 90-го, когда группа “Панорама” ушла из М-БИО, недовольная политикой Вячека?

- Ничего такого не было. Различного рода трения возникали часто, но разделились “Панорама” и М-БИО по самой простой причине - мы утратили помещение. При этом и сам кооператив «Перспектива» выселяли из нашего сквота, и у Вячека разладились отношения с Корсетовым и Аксючицем, которые к тому времени фактически вытеснили Берковича и захватили власть в кооперативе. Смена власти, кстати, произошла при помощи Вячека, который потом об этом жалел.

В итоге М-БИО (включая меня) перебралось в школу (принадлежавшую Историко-архивному институту) на Преображенской. А «Панорама» (не считая меня) - сначала в комнату Толика, а потом в снятую для этого квартиру на «Варшавской». (Сначала двухкомнатную, а потом, в соседнем доме, трёхкомнатную.)

Причём и после разъезда гриф М-БИО на «Панораме» сохранялся. И даже когда я переехал на с Преображенки на Варшавку, этот гриф продолжал оставаться.

Только после того, как весной 91-го года Вячек зарубил мою заявку на грант в Фонде Сороса (на изучение русского неформального национализма), гриф М-БИО окончательно исчез из выходных данных «Панорамы». И то, кажется, не сразу. (В 91-м году вышло всего три номера «Панорамы», не считая информационных спецвыпусков по случаю ГКЧП.)

Так что единственный серьёзный раскол (или откол) случился тогда, когда Морозов отделил от М-БИО информационное агентство «Службу ежедневных новостей». (Это произошло весной 90-го года.)

Создал его Морозов осенью 89-го - одновременно при М-БИО и “Панораме”.[5]

    В рамках М-БИО СЕН просуществовал до мая 90-го, и мы с Колей Винником Морозову в этом деле очень много помогали.

Затем Морозов нашёл себе каких-то спонсоров из Молдавии и решил отделиться от М-БИО. Сначала он, ещё оставаясь территориально в М-БИО, просто снял с выпусков СЕН гриф М-БИО. Тогда я сказал, что в этом участвовать не буду...

- А почему так сказал?

- А зачем мне чужое предприятие? Я был...

- ...Патриотом М-БИО?

- Да. При этом Морозов, хотя и объявил о том, что уже нашёл себе помещение в другом месте, сначала всё-таки пообещал мне восстановить гриф М-БИО. Но после того(,) как СЕН переселился на другое место, Морозов (видимо, под влиянием своих спонсоров или по каким-то другим причинам), ничего мне не говоря, снова снял гриф М-БИО. После этого я сразу прекратил своё сотрудничество с СЕНом. Это было в начале мая 90-го года. То же самое, немного поколебавшись, сделал и Коля Винник. Таким образом, в СЕНе остался практически один Морозов. Плюс он взял к себе (в штат, на зарплату) Лэсика Степуру, Лику Галкину, Олю Васильеву...[6]

- ...И Гришу Точкина.

- По-моему, нет. Я не видел в СЕНе ни одного текста Гриши Точкина. Гриша Точкин был там до того, до отделения.

И Степура, и Лика Галкина были просто друзьями М-БИО: работать они у нас не работали, хотя можно сказать, что были внештатными корреспондентами СЕН/М-БИО.

- Кроме того, с ним осталась Лариса Осколкова...

- Но Лариса работала в качестве технического сотрудника, секретарши.

- А в “Атмоде” (очевидно, что при посредстве СЕНа) печаталась ещё Катя Михайловская.

- Да, в СЕНе работала также Катя Филиппова (Михайловская), которая вошла и в редакцию «Панорамы» (не помню уже, в какой момент). Но к М-БИО она вообще отношения не имела.

Я тоже печатался в «Атмоде» и, помнится, написал для неё биографические тексты о Жириновском, Руцком, о создании РХДД Аксючица. В этот период я даже общался по телефону по поводу каких-то своих текстов с Мишей Леонтьевым - нынешним любимым журналистом Путина, который тогда работал на «Атмоду».

СЕН, когда он был ещё в составе М-БИО, получил помимо прочего статус неофициального корпункта «Атмоды». Договорённость с «Атмодой» на этот счёт делалась, помнится, через Володю Линдермана.

Отдельно от М-БИО СЕН формально просуществовал, видимо, с мая по август 90-го года, но фактически - максимум два месяца. Уже в июле он ничего не выпускал. Единственно, в августе выпустил справочник по партиям, который был напечатан...

- ...В “Русской мысли”.

- ...В “Русской мысли”.

- Но, по-моему, только в следующем году.

- Нет-нет-нет! Нет-нет. В том же году он вышел - в августе или сентябре. (Морозов утверждает, что всё-таки только в 1991 г. См. его интервью мне, - АП.)

Изначально, ещё до отделения Морозова, предполагалось, что в работе над справочником буду участвовать и я. Но, в конечном счёте, Морозов поручил делать его российскую часть (про российские партии) Оле Васильевой, которая просто взяла мои материалы и сократила их. Морозов мне потом объяснил: “Ты же сам не захотел, чтобы твоя фамилия там значилась”. Но это же не значит, что мои тексты можно воровать! Словом, я очень сильно обиделся и на Олю Васильеву, и на Морозова.

Поэтому, когда Морозов вернулся в “Панораму”, и начал обсуждаться вопрос о возможности его возвращения в состав редколлегии, я просто наложил своё вето. Я сказал: “Я не против того, чтобы Морозов писал для “Панорамы”. Но если он будет значиться в редколлегии, то я уйду”. Я, вообще, всё время шантажировал своих коллег уходом. А Папп так, вообще, после каких-то споров с Вячеком снимал с “Панорамы” гриф М-БИО на один-два номера - когда я уезжал в экспедицию.

- А почему?

- Происходило это тогда, когда я не участвовал в работе над номером, а Толик в очередной раз полаялся с Вячеком. Когда я возвращался, я говорил: “Если у “Панорамы” не будет восстановлен гриф М-БИО, то я уйду из редакции”.

При этом “Панорама” продолжала базироваться на территории М-БИО. Другое дело, что Верховский, Василевский и Катя никак себя с М-БИО не ассоциировали. Считалось, что в “Панораме” М-БИО представляю я и Толик.

А гриф “Гражданского достоинства” с “Панорамы”[7] был снят после того, как Верховский и Папп ушли из ГД. Что касается грифа М-БИО, то его формулировка всё время менялась: в какой-то момент это был даже “орган М-БИО”, но большую часть писалось: “на базе М-БИО” или “информация предоставлена...”, потому что у Толика периодически возникало желание подчеркнуть свою независимость от Вячека.[8] (И это при том, что, в отличие от Верховского, Василевского и Кати, он работал в М-БИО и кооперативе “Перспектива”.)

- А почему он делал это?

- Ну там... Ты что, Толика не знаешь?

 

ГРУППА “ПАНОРАМА”

- Когда я спрашивал про “раскол”, то имел в виду отделение информационной группы “Панорама” от М-БИО. Посмотри, например, мой диалог с Митрохиным на эту тему:

- Расскажи что-нибудь о конфликте в М-БИО. В частности, о том, почему от него отделилась “Панорама”.

- Я думаю, что главной установкой “Панорамы” было зарабатывание денег. Были, например, споры по поводу каких-то грантов. >>>

А теперь - диалог с Морозовым:

- Расскажи о событиях, которые привели к расколу в М-БИО.

- Весной 90-го года возник какой-то до конце мне непонятный конфликт между Игруновым и “Панорамой”, которая сложилась к тому времени как редакция газеты и базировалась на территории Игрунова в М-БИО. Я не могу вспомнить предмета этого конфликта, - видимо, сам я был в нём не очень глубоко задействован. Он возник, возможно, из-за какой-то позиции Анатолия Паппа или, может быть, Андрея Василевского. (Я этого так до сих пор и не знаю.) В общем, “Панорама” захотела отделиться от М-БИО, от Игрунова в отдельный, самостоятельный проект. >>>

Да я и сам помню чей-то (может быть, тоже твой?) рассказ про то, что откол произошёл из-за стремления Паппа зарабатывать деньги для “Панорамы” независимо от М-БИО.

- Ничего подобного! Это всё – упрощение. Да, больше всех между собой лаялись Толик и Игрунов – о способах зарабатывания денег и, вообще, о чём угодно (о том, может быть, как правильно чай заваривать). Споры у них всё время возникали по самым разным вопросам, о которых теперь и не вспомнишь. И они не вспомнят. А поскольку Толик нормально спорить не умеет и сразу переходит на личности, то они часто ссорились.

Но в необходимости зарабатывания денег Толик и Вячек были едины, и в этом вопросе у них разногласий не было. С ними был не согласен как раз я. Это я всё время выступал против коммерциализации, а Толик и Игрунов была “за”. И теперь я признаю, что они были правы.

Другое дело, что Толик хотел зарабатывать деньги в первую очередь газетой и для газеты. Вячек же к газете охладел. Но время от времени он находил какие-то деньги для М-БИО (ему удавалось осуществлять какие-то коммерческие операции, торгуя информацией)[9] и не претендовал на деньги “Панорамы”, а Толик не претендовал на деньги, которые зарабатывал Вячек.[10]

А разъехались мы потому, что осенью 90-го года потеряли помещение.

Как раз в августе 90-го у меня был пожар...

- На съёмной квартире.

- Да.

- В Выхино?

- Да. Я эту квартиру, естественно, потерял, поэтому переселился на Дубровку, в “Перспективу”, где и жил. И когда мы съехали на Преображенку, я стал жить в классе на Преображенке.

- О своей версии причины пожара рассказать не хочешь?

- Сейчас не хочу.

- А какое отношение та школа на Преображенке могла иметь к Афанасьеву?

- Эту школу отдали...

- Как здание для какого-нибудь филиала, да?

- Да. И там нам принадлежало два или три класса. В одном был архив, где работала, в основном, Лена Струкова, а ночевал Володя Мезгирь[11], наш новый сотрудник. А я жил в другом классе.

- Лена тогда была сотрудницей М-БИО?

- Да.

- Мне кажется, что я познакомился с тобой в большой квартире на четвёртом этаже дома на Дубровке, где тогда размещалось М-БИО и где ты тогда проживал, в декабре 90-го.

- Как я мог жить тогда на Дубровской, если именно я поссорился с Аксючицем и в декабре жил уже на Преображенке?

- Мне помнится, что в какой-то нашей беседе ты согласился с тем, что в декабре 90-го ещё мог проживать на Дубровке.

- Мало ли что я когда-то сказал!

- Я поищу, не сохранилась ли у меня запись...

- Ну и что? Я отказываюсь от тех своих слов. Самое позднее – ноябрь. А скорее, конец октября.[12]

- Я поищу, чем ты это аргументировал.

- Сейчас я аргументирую это тем, что осенью 90-го года мы поссорились с Аксючицем и Корсетовым. Но даже без той ссоры мы бы съехали, потому что дом был предназначен для ремонта, и власти нас (кооператив) этим всё время напрягали.

На Преображенке я прожил, наверное, месяца три или четыре.* На Преображенке Володя прожил всю весну. Потом “Панорама” сняла квартиру на “Севастопольской”, и, наверное, в феврале я окончательно переселился туда.

- “Панорама” сняла эту квартиру на “Севастопольской” не позже января...

- ...Или даже, может быть, перед Новым годом. (Я не помню.) Просто я переселился в “Панораму” на “Севастопольской” не сразу - не раньше конца января, а то и в феврале.

- И тоже стал жить в этой новой съёмной квартире?

- Да, одно время. Некоторое время я ночевал то тут, то там (у меня и компьютер оставался на Преображенке). А примерно в апреле мы с Миланой сняли квартиру в соседнем с “Панорамой” доме, а потом – другую, чуть подальше, но в том же районе.

- Ты не путаешь? Мне казалось, что тогда вы с Миланой ещё только женихались.

- К этому времени мы жили с Миланой уже больше года. Даже ещё в той квартире на Ташкентской, которая сгорела. А когда она сгорела, мы стали жить более-менее раздельно.

- А каковы причины конфликта с Аксючицем и Корсетовым?

- Они предъявили свои претензии на наш архив.

- А почему? И в чём это выразилось?

- В том, что архив принадлежит якобы не М-БИО, а кооперативу “Перспектива”. И когда нас (кооператив) выгонят, то – как они заявили Вячеку - не мы (то есть Вячек, я и Толик) будем решать, куда поедет архив, а Корсетов с Аксючицем. Дело дошло до шантажа и до угроз.

Когда встал вопрос о переезде, и Вячек уже почти нашёл новое место, Корсетов с Аксючицем заявили: “Архив - не ваш, а наш”. Именно поэтому мы и поторопились съехать.

- Вместе с архивом на Преображенку?

- Да.

- Расскажи поподробней про угрозы.

- Вообще-то про угрозы я знаю, в основном, со слов Вячека.[13] Так что возможно, что Вячек - а вслед за ним и мы все (я, Толик и другие) - преувеличили их серьёзность.

- Можно ли расценивать переезд “Панорамы” с Преображенки на “Севастопольскую” как её отделение от М-БИО (точнее, от ИГПИ, в который к тому времени уже было преобразовано М-БИО)?

- Это было территориальное разделение, Я территориально базировался в М-БИО/ИГПИ, работал там, но одновременно был членом редколлегии “Панорамы”[14]. И на “Панораме” ещё несколько месяцев сохранялся гриф М-БИО (типа: “Информация предоставлена М-БИО”).

Что касается соотношения М-БИО и ИГПИ, то первое время это понималось так, что институт создаётся на основе М-БИО и членами М-БИО, и это не значит, что М-БИО прекратило своё существование как неформальная организация.[15] К тому же Вячеку далеко не сразу удалось зарегистрировать институт. А институт - это официальное учреждение, и пока оно официально не зарегистрировано, его как бы и нет. В то же время неформальная организация существует до тех пор, пока есть хоть один человек, который считает себя её членом.

- Расскажи про историю создания ИГПИ.

- Вячек выдвинул идею официальной регистрации, а мы собрались и проголосовали за учреждение. (Присутствовало человек десять. На сайте ИГПИ есть, кажется, фотография.) Возможно, тогда же проголосовали за устав. А регистрацией занимался Вячек, и я про это ничего не знаю.

- А когда, почему и как произошло преобразование “Панорамы” в независимую исследовательскую группу?

- С начала 91-го года газета практически перестала выходить. (За весь 91-й год вышло всего три номера.) С другой стороны, Вячек тормозил издание сборника документов неформальных организаций и новых партий, первый том которого мы с Таней Шавшуковой уже для него подготовили и даже начали делать второй. (У Вячека что-то там не срослось с человеком по фамилии, похожей на Бим-Бом.[16] Этот сборник так никогда и не вышел, а уже набитые тексты в конце концов потерялись.)

- Это мог быть г-н Бим-Бад, который в середине 90-х годов засветился в клубе “Реалисты” в качестве какой-то шишки в Российской академии образования?

- Скорее всего.

Кроме этого Вячек устроил мне в “Постфактуме” у Павловского издание первого (точнее, нулевого) варианта моего “Словаря партий”. Но при этом Вячек с Павловским так договорился, что я никакого гонорара не получил. Вячеку казалось, что он договорился и о моём гонораре тоже (ответственный за издание со стороны Глеба даже назвал какую-то приличную сумму), но договора я не подписывал никакого. А Павловскому казалось, что они с Вячеком условились так: М-БИО получает только часть тиража, и это всё.

Тем временем у меня и другие материалы накапливались, которые, как становилось понятно, Вячек издать или не может, или может, но примерно так, как мой “Словарь оппозиции” - то есть автор (я) с этого ничего не получает. А мне ведь было нужно на какие-то деньги квартиру снимать.

Ведь из кооператива я ушёл вместе с Вячеком. Газета “Панорама” перестала продаваться и гонораров практически не платила. А тут ещё Вячек зарубил мою заявку в Фонд Сороса на грант по изучению русского национализма.

Кроме того, я тогда как раз сделал новую (“первую”) редакцию словаря партий - в полтора раза толще постафактумовской (“нулевой”) редакции. А издавать её было негде.

И в этот момент Толик (и сначала даже не Толик, а Филиппов - который Катин муж) выдвинул идею... Даже сначала не идею, а предположение, что, отпечатанный на ксероксе и переплетённый, мой словарь может стать успешным товарным продуктом.

Идея оказалась верной: за два-три месяца “Словарь партий” купили практически все посольства. (А продавали мы каждый экземпляр долларов за 50-60, - точно не помню, за сколько.)

Вслед за “Словарём партий” мы издали сборник откомментированных документов “Памяти” и потом поставили производство справочников на поток. И с конца 91-го года “Панорама” стала жить за счёт изготовления и продажи справочников.

...Что касается того гранта, то писать заявку на него мне ещё осенью 90-го года велел сам Вячек. А потом он как-то сказал: “Тема национализма всё-таки не очень актуальна, и её трудно обосновать”. Я заявку, тем не менее, написал.

В итоге гранты получили все деятели неформального движения из провинции, список которых я составил для Вячека, а также Серёжа Митрохин, Илья Кудрявцев, ну и не знаю кто ещё... Некоторое количество девушек.

Дело было в том, что Вячек с Павловским и Пельманом типа поделили все гранты на троих, при этом каждый давал своим людям. А я, как понимаю, в квоту Вячека не вписался.[17]

В объяснение того, почему моя заявка не прошла, Вячек опять повторил ту же белиберду насчёт “неактуальности” темы национализма. Причем он как бы валил всё на Павловского и Пельмана – что якобы это они завалили мою заявку. Я спорить не стал, просто решил без особой необходимости с ним не общаться. И несколько месяцев после этого ни у меня, ни у Вячека особой нужды в общении не возникало.

Ну а потом у кого-то такая необходимость возникла. Но к теме того гранта (и грантов вообще) мы с ним никогда больше не возвращались.

- Я так понимаю, что “Панорама” что-то получала и за то, что приютили у себя в новой квартире на “Севастопольской” редакцию информагентства “Ежедневная Гласность”, в котором произошла обычная для России ситуация: Григорьянц что-то недоплатил этим ребятам, а они забрали с собой, в целях обеспечения долга, его оргтехнику.

- Про оргтехнику впервые слышу. В феврале 1991 г. мы действительно приютили у себя трех человек, дезертировавших из редакции григорьянцевской “Ежедневной Гласности” (Макс Демидов, Андрей Кирпичников, Юнна Раппопорт) - на условии, что “Ежедневной Гласностью” они называться не будут, поскольку это бренд Сергей Иваныча.

Пользовались они сначала нашими компьютерами – когда те были свободны. Потом разбогатели и купили свои.

Сразу же было придумано новое название “Агентство новостей и информации”. Возглавила АНИ свекровь Юнны - Эмилия Яковлевна Логвинская. Несколько позже агентство было официально учреждено и зарегистрировано своими пятью учредителями (они четверо как физические лица и “Панорама” как юридическое).

Толик (недолго – месяц или меньше), я (месяца четыре-пять) и Милана (еще на месяц или два дольше) работали в АНИ в качестве выпускающих редакторов и получали там зарплату. До августа–сентября 91-го АНИ работало в квартире, снимавшейся «Панорамой», а потом сняло квартиру неподалеку.

Позже благодаря Гавриилу Попову и при помощи Миши Шнейдера (я ещё работал в АНИ редактором, когда Миша вышел на меня, а я свёл его с Логвинской) АНИ получило в аренду большой полуподвал (или это можно считать просевшим первым этажом?) в Калашном переулке, рядом с японским посольством. В этот полуподвал через пару-тройку лет и “Панорама” переселилась - в качестве субарендатора у Логвинской. Потом Логвинская задрала нам арендную плату на запредельную высоту (несмотря на то, что «Панорама» была одним из соучредителей АНИ), и мы съехали практически в никуда.

Новые арендаторы, между прочим, Логвинскую по деньгам кинули – по поводу чего я очень позлорадствовал. Но это случилось уже, наверное, в 97-м году.



Примечания Вячеслава Игрунова:

[1] Леонов реально в М-БИО работал только короткий промежуток времени в 1989, возможно, 1990 годах, хотя числился в ИГПИ много лет. Его работа никак не была связана с изданием газет, поскольку для этой работы он был слишком медлителен. Он работал в архиве, занимаясь сбором информации в официальной прессе.

[2] Действительно, Морозов, который был инициатором издания газеты, настаивал, чтобы главным редактором газеты был я, и с этим более или менее готовы были согласиться «панорамисты». Однако для меня это решение было невозможно. Во-первых, даже издание «Хронографа» показало, что у меня не хватало сил писать, и я ограничивался редактированием, пока и его не передал Прибыловскому – опять же, из-за недостатка времени. Для обеспечения работы М-БИО надо было заниматься множеством дел – выполнением заказа Института культуры, решением финансовых, кадровых и технических проблем, созданием сети распространения новых газет. Прибыловского, который настаивал на моем активном участии в «Хронографе», это обижало. Как-то раз осенью 1988 года он мне сказал с досадой: «Зачем нужно было создавать БИО, если оно мешает изданию «Хронографа»?» Надо иметь в виду, что работа М-БИО поначалу действительно в значительной степени была ориентирована на развитие «Хронографа». Впоследствии, впрочем, Володя стал патриотом М-БИО и требовал, чтобы я отказался от активности в «Мемориале», поскольку это ограничивает мои возможности для работы в М-БИО. Из протеста Володя так и не захотел присоединиться к «Мемориалу», и я не помню его ни на одном собрании мемориальцев.

Кроме М-БИО я вынужден был заниматься уже помянутым  «Мемориалом», поскольку в это время ЦК КПСС оказывало беспрецедентное давление на Оргкомитет, а я был лидером «радикалов», и отказаться от своего долга я не мог. Именно в М-БИО я собирал Оргкомитет Всесоюзного учредительного съезда общества. Уже после учреждения Всесоюзного «Мемориала» я ездил по Украине, содействуя организации украинского «Мемориала», который был на порядок более сложным и более скандальным, чем московский. К описываемому времени еще не было окончательно ясно, что я откажусь участвовать в интригах вокруг «Ведомостей Мемориала» и не буду редактором этой газеты, а она после моего ухода мирно умрет. Зато, с грустью отказавшись от газеты, я прикрывал деятельность «социологической группы» «Мемориала», которую осенью сменила «правозащитная группа» - обе базировались в М-БИО.

Взваливать на себя бремя редактирования полноценной политической газеты было бы безумием, и я категорически отказался, предложив Морозову стать главным редактором. Однако против этого взбунтовался Папп, и Морозов тут же отступил, испытывая недостаток легитимности. На учредительном собрании газеты я с сожалением согласился с «панорамистами». Поскольку Володя участвовать в газете отказался и даже демонстративно не вышел в большой зал «Перспективы», где проходило учредительное собрание, а я отказался от редактирования, то стало логичным видеть ядро газеты в «панорамистах» и согласиться с названием «Панорама», на котором они настаивали, хотя мне это название казалось банальным. Главным редактором решили избрать Верховского – и это было правильным решением. Макет газеты был разработан Морозовым.  

[3] Вряд ли «Независимый вестник» можно считать источником «Панорамы». Это отдельная интересная история, но к «Панораме» она имеет только то отношение, что Илья Кудрявцев, пришедший к нам как верстальщик газеты, остался в М-БИО навсегда и стал одним из основателей ИГПИ. Как член М-БИО он принял участие в работе «Панорамы».

[4] Насколько я помню, именно так интерпретирует эту ситуацию Верховский. Вообще говоря, моей задачей всегда было организовать тот или иной проект – дальше он должен был развиваться самостоятельно. Если начинание не было самодостаточно, оно имело полное право умереть. М-БИО рассматривался, как инкубатор проектов – такую роль ему предложил еще Пельман в стадии обсуждения коопертаива «Перспектива», и мне эта идея импонировала, поскольку отражала мои склонности. Естественно, что я не должен был принимать повседневное участие в работе «Панорамы», как я не принимал участия в повседневной работе Оргкомитета «Мемориала», «правозащитной группы» или архива – мое участие сводилось к материально-техническому обеспечению и общему руководству. Кстати, «Панораме» не нужны были какие-то импульсы с моей стороны, хотя с моим мнением, конечно, считались. От меня требовалось поставить «Панораму» на коммерческие рельсы. Для этого у нас не было ресурсов, а с выходом «Коммерсанта» это стало объективно невозможно – мы были маргинальны, и привлечь соответствующие ресурсы было неоткуда. Впоследствии, когда в мае 1990 года в результате конфликта с Паппом я отказался от администрирования «Панорамы», и «панорамисты» решили сами тиражировать и распространять газету, ни одного массового выпуска не было. Когда Володя говорит о трех номерах за год, он забывает добавить, что они вышли символическими тиражами, в то время как обычный тираж «Панорамы» в 89-90 гг.  составлял 10 тысяч. Впоследствии вообще изготовлялось только несколько экземпляров газеты, чтобы юридически подтвердить факт ее существования. То же можно сказать и об организации тиражирования. Поначалу я сам передавал макеты в Вильнюс. Но затем, когда Дима Кузовкин познакомил меня с Рийном (?) Кильком, владельцем типографии, где печаталась его «Альма матер», и тот приехал к нам в М-БИО, я его тут же свел с Толиком Паппом, и с этих пор макеты направлялись в Тарту в рутинном порядке. Верховский считает, что они «сами» тиражировали газету. Сами и сами. Просто надо иметь в виду, что эти возможности им были обеспечены М-БИО, вот и все. Любое противопоставление «Панорамы» М-БИО в этом смысле выглядит смешным. Я не говорю уже о том, что распродать тираж даже в несколько тысяч экземпляров без сети М-БИО было весьма и весьма проблематично.

[5] Служба ежедневных новостей была создана в М-БИО для «утилизации» текущей информации – на эту работу как раз и был приглашен Александр Морозов. Хотя название СЕН-БИО служба обрела позднее. Едва осмотревшись, Морозов предложил издавать газету об общественном движении, поскольку было непростительной роскошью позволять этой информации оседать в папках исключительно для будущего поколения исследователей, да и перспективы этих будущих исследователей казались сомнительными на фоне бурного роста информационного мусора. Я горячо поддержал идею Морозова, так как формат «Хронографа» для этого не годился. Мне казалось, что аналитические статьи – требование времени. У нас же были хорошо пишущие ребята: Прибыловский, Митрохин, сам Морозов, да и я рассчитывал время от времени писать – меня уже нельзя было соблазнить зарисовками из жизни неформалов, но публицистическими и аналитическими текстами – вполне. К этому времени у меня был уже опыт издания большой газеты – «ведомости Мемориала», тиражирования других газет, в том числе и сверстанного в М-БИО «Независимого вестника», уже складывалась всесоюзная сеть распространения новой печати. Опыт привлечения авторов в «Ведомости Мемориала» показал, что я смогу приглашать в нашу газету самых именитых авторов. Ну и, наконец, мне очень нравился «Параграф» Морозова – эстетического начала так не хватало в перестроечном (не говоря уже о диссидентском) самиздате. Правда, я просил Морозова не прекращать издание «Параграфа», и он обещал, но обещания не выполнил: между Морозовым и Котовым пробежала кошка, возникли новые идеи и новые амбиции, через парочку выпусков «Параграф» выдохся на 10 номере. После долгих дебатов – в основном, споров с Прибыловским, который отличался редким консерватизмом, привязанностью к делу, которое начинал – я принял волевое решение издавать политическую газету.

Тогда очень заволновался Толик Папп, который, хотя и вышел из «Гражданского достоинства», но сохранил связь с группой Верховского, в конце концов, вознамерившейся уйти от Золотарева и издавать свою отдельную газету, начало издания которой оттягивалось и по тактическим соображениям – группа не могла решить, останется ли она в рамках «Гражданского достоинства» - и, главное, по материально-техническим. Кроме того, он ясно представлял, что газета, опирающаяся на возможности М-БИО, будет значительно превосходить по потенциалу любую другую, опирающуюся на возможности лишь небольшой группы. И он предложил издавать общую газету. Для меня такое предложение было счастливым, но Верховский и Василевский встретили его без радости – у них был печальный опыт сотрудничества с Золотаревым, где они не могли самореализоваться в тех формах, которые считали для себя желанными, а теперь вынуждены были идти опять «под кого-то». Однако деваться было некуда, и Верховский с Василевским без энтузиазма дали согласие.

Впоследствии, когда сотрудничество Морозова с «Панорамой» ослабло, он сосредоточился на СЕН, которая поставляла информацию для «Коммерсанта» и «Постфактума».

[6] * Если меня не подводит память, Таня Титова также ушла с Морозовым.

[7] Надо проверить в архивах, но я думаю, что гриф ГД на «Панораме» никогда не стоял.    

[8] Мотивы смены грифа были куда более прозаическими, хотя Верховский и Василевский, действительно, никогда не ассоциировали себя с М-БИО, а у Толика на последней фазе возникло сильное стремление противопоставить две структуры.  Газета начиналась, как «орган М-БИО», но именно в это время вышел известный закон о регулировании деятельности средств массовой информации, и его нарушение грозило не только уничтожением М-БИО, но и уничтожением кооператива «Перспектива», на что у нас не было никакого морального права. Поэтому я настоял на изменении формулировки. Новая формулировка не очень устраивала, особенно после того, как Съезд народных депутатов СССР закрыл советскую эпоху, в силу чего она несколько раз уточнялась. Эти уточнения сопровождались спорами, поскольку «Панорама» постепенно складывалась в сообщество с собственной идентичностью.  

[9] В этот период вся торговля информацией сводилась к продаже материалов «Коммерсанту» и «Постфактуму». При этом все заработанные деньги оставались для СЕН, на обеспечение работы других служб – которые были базовыми для СЕН - приходилось искать деньги другим образом. Проект с «Интерфаксом» оказался безуспешным, поскольку, в отличие от Павловского, Комиссар желал просто закупить сотрудников. В основном, деньги поступали от системы распространения новых газет, которая в 90-м году постепенно теряла актуальность. К тому же она была очень хлопотной, рискованной и требовала, главным образом, черновой технической работы. Она могла бы стать весьма выгодной, если бы относились к ней, как к бизнесу. Однако мы считали это миссией. Я думаю, что такая стратегия была отчасти ошибкой. Другим способом зарабатывания денег была организация политического туризма. Этот, совместный с Володей Клименко, проект оказался весьма успешным, но не имел продолжения. Неожиданным  следствием этого проекта оказалось решение одного из туристов, Кена Глака, остаться в Москве, что стало началом так и не раскрытой до сих пор детективной истории. Еще одним проектом было тиражирование по заказу Люды Алексеевой материалов для независимых профсоюзов.

Характерно высказывание Володи: Вячек время от времени находил какие-то деньги для БИО. И о системе финансирования организации никто из ее членов даже не вспоминает, хотя это была довольно мощная служба: каждый день – подчеркиваю, каждый день – в М-БИО приходили и уходили сотни и тысячи газет, 10% от стоимости которых шло на покрытие потребностей М-БИО. Три человека– В.Игрунова, Беньков и В.Айрапетов – ежедневно были заняты этой работой обеспечивая работу с мелкооптовыми распространителями. Кроме них постоянно приходили розничные продавцы, работавшие, главным образом, в Москве.  И эта система позволяла финансирование всех служб, включая фактическое дотирование «Панорамы». Да и тиражирование первых номеров обеспечивалось именно за счет этого ресурса. Без этой службы «Панорама» не сумела выходить.

Забывчивость характерна, поскольку никто из сотрудников М-БИО не очень хотел знать, откуда деньги, и брать на себя ответственность по их добыванию.  

[10] Не могу согласиться с Володей. Понятно, что я не мог претендовать на деньги «Панорамы» - даже в пору расцвета, в первой половине 1990 года, она едва сводила концы с концами. Но со стороны Паппа всегда было требование о повышении зарплаты и о выделении дополнительных инвестиций для «Панорамы», и коль скоро я не мог этого обеспечить, то Папп и настаивал на выведение тиража на все более высокий уровень. У меня же не было сил обеспечить продажу более 15 тысяч экземпляров. Гораздо более решительные требования о перераспределении ресурсов раздавались со стороны СЕН, особенно Оли Васильевой, которая задавала тон. Толик сочувствовал этим требованиям, считая, что люди в СЕН и «Панораме» зарабатывают деньги, а архив и «собиратели» информации их только проедают. Я же настаивал на том, что все в М-БИО должны получать сравнимые зарплаты, поскольку информационно-аналитическая работа в значительной степени обеспечивает интеллектуальное поле всех остальных проектов. К тому же я считал, что интеллектуальный вклад, скажем, Митрохина для М-БИО, по крайней мере, не менее важен, чем редакторская деятельность сотрудников «Панорамы». Не все разделяли мой подход, и это было причиной конфликтов. И если Володя говорит, что раскола в М-БИО не было, то это не так. Именно конфликт с Паппом привел к моему отказу работать с «Панорамой», к разделению М-БИО и созданию ИГПИ. Потеря помещения просто совпала хронологически с финальной стадией конфликта.  

[11] Мизгер

[12] * Помещение на Зельевом переулке было частью обязательств РГГУ перед ИГПИ в совместном проекте по написанию истории политических партий в России. Проект остался нереализованным из-за отъезда в Германию инициатора проекта, зав.кафедрой политологии, но отношения с РГГУ продолжались на уровне моих договоренностей с Афанасьевым, и на Преображенке мы просуществовали почти до конца 1991 года. Поселились же мы там в самом конце ноября. 10 ноября был учрежден Комитет «Гражданское содействие». Вероятно, дней через 10-15 один из учредителей Комитета, М.Певзнер, предложил ИГПИ принять участие в проекте. Переговоры были проведены молниеносно, и нам выделили два огромных класса. Третий был выделен несколько позднее уже Афанасьевым. Я организовал только вывоз архива с Дубровки и оставил навалом сложенное имущество, поскольку в самом конце ноября, числа 28 или 30, улетел в Германию по приглашению Вольфганга Айхведе. Обустройство и разбор документов происходили уже без меня. Так что Володя мог переехать на Преображенку никак не ранее начала декабря.

[13] Угрозы, о которых говорит Володя, были произнесены Корсетовым в помещении М-БИО, куда он пришел в совершенно пьяном – по случаю октябрьских торжеств – состоянии. Я помню замечательную фразу, которой он завершил угрозы: «Я денежный мешок, ко мне не подходи – ноги оттопчу!»

[14] Территориальным это разделение было только для Прибыловского, который стал одним из учредителей ИГПИ и остался в редакции «Панорамы». Для всех остальных это было реальное и окончательное разделение – с дележом имущества между ИГПИ, СЕН и «Панорамой». Еще год или полтора между «Панорамой» и ИГПИ сохранялись напряженные отношения, которые постепенно смягчались. С СЕН регулярных отношений практически не осталось ни у кого из нас, хотя внешне сохранялась полная доброжелательность, благодаря характеру Морозова и личными отношениями между нами и некоторыми сотрудниками СЕН.  

[15] М-БИО, естественно, сразу прекратило существование, однако, название «Архив М-БИО» было решено сохранить ввиду его знаменитости в то время.  

[16] Переговоры с Бим-Бадом вела Шавшукова, она, вероятно, может вспомнить о причинах неудачи этого проекта.

[17] У Володи достаточно своеобразное представление об истории программы «Гражданское общество», хотя ряд соображений небезосновательны.

Джордж Сорос встретился осенью 1989 года с группой лидеров неформалов и по итогам этой встречи после двух месяцев консультаций предложил мне возглавить программу «Гражданское общество». Сделано это было крайне странно. Меня пригласил на встречу Сергей Чернышев, бывший тогда исполнительным директором Фонда «Культурная инициатива», и сообщил о принятом решении. Одновременно он сказал, что на 1989 год мне выделено 100 тысяч долларов, которые я могу распределить по собственному усмотрению. Возможно, кто-то другой сразу же бы реализовал это предложение. Но я был явно не готов к нему. Во-первых, я не мог поверить, что можно бесконтрольно потратить такие бешеные деньги. Во-вторых, я не мог поверить, что это предложено сделать мне. В-третьих, ничего не было сказано о процедуре – как я могу это сделать? В-четвертых, со мной не заключили никакого контракта, не выделили рабочего места, и у меня сложилось впечатление, что это либо шутка, либо продолжение следует. Надо еще иметь в виду, что сама манера изложения, которой пользуется Чернышев, специфическая дикция усиливали впечатление розыгрыша. В следующий раз меня пригласили уже на встречу к самому Соросу. Джордж выразил удивление тем, что я не трачу деньги, и сообщил, что мне в помощь он решил пригласить Пельмана и Павловского. Однако, опять же, никакого договора и никакой процедуры. Павловский и Пельман люди много более практичные, чем я, но и они пребывали в состоянии растерянности. Одним словом, пока исполнительным директором не назначили Вячеслава Глазычева,  программа не двинулась с места.

Глазычев собрал нас в апреле и предложил расписать по проектам выделенные сто тысяч, поскольку без этого нельзя приступать к трате миллиона, который был выделен на 1990 год. Со Славой у нас сложились напряженные отношения еще со времен оргкомитета «Мемориала», и я думал, что работать будет трудно, однако все оказалось совсем не так. Я с радостью принял предложение Глазычева разбавить нашу тройку Андреем Фадиным – он из нас четверых был наименьшим прагматиком, а мне хотелось сохранить максимум идеализма при дележе денег. И это было хорошее решение. Мы, наконец, поверили, что все это всерьез, и немедленно расписали десять проектов. Каждый из нас предлагал проекты своих знакомых, а потом мы принимали согласованное решение, которое визировал Глазычев и утверждало Правление во главе с Раушенбахом.

Вот именно в рамках этой серии я получил персональный грант для себя и два для М-БИО. Такое решение могло бы показаться явной коррупцией. Однако это не так. Когда я разговаривал с Соросом, я отказался возглавить программу, поскольку, сказал я, мне самому нужна поддержка и я буду претендовать на гранты, а это невозможно – выделять гранты самому себе. Джордж сказал, что для всех его фондов такое правило работает, но для СССР он решил сделать исключение. Поэтому он просит меня выделить себе то, что считаю необходимым и не отказываться от руководства программой. На этом условии я согласился. Как я понимаю, подобный разговор мог состояться у Джорджа с Павловским, поскольку Павловский получил из Нью-Йоркского офиса грант в десять раз крупнее моего. Получателями гранта для М-БИО стали Митрохин и Кудрявцев.

Работа Глазычева старому аппарату показалась не вписывающейся в привычные стандарты. Глазычева съели, а Фонд временно опять возглавил Чернышев, затем уступивший место адвокату Андрею Макарову.  В итоге пертурбаций мы не только не смогли «поделить» миллион, но и перестали передавать гранты, утвержденные Правлением.  Первые поступления начались только весной 1991 года, а миллион автоматически перенесен на новый календарный год. Но мы так и не приступили к реализации следующего этапа программы – новые распределения были заморожены вопреки решению Правления. Руководитель Фонда, Андрей Макаров, начал тотальную войну против программы «Гражданское общество» и против меня лично. Меня он считал антисоветчиком, что должно было, по его мнению, привести к закрытию Фонда, а нашу четверку обвинил в воровстве и присвоении денег гранта. Пришлось вести долгую войну с Макаровым, привлекая членов Правления к нашему спору, прежде чем все убедились в нашей прозрачности. Был достигнут компромисс. Программа продолжалась, но был сформирован наблюдательный совет во главе с Афанасьевым, который утверждал любые решения нашей группы. Принятые решения прошли экспертизу в наблюдательном совете и заново были утверждены Правлением. Список понес потери, и, на мой взгляд, не всегда оправданные. Но в целом с наблюдательным советом у нас сложились самые конструктивные отношения.

Надо сказать, что война в Фонде шла на всех уровнях. Мне приходилось участвовать в нескольких фронтах. Первый – уже описанный: борьба с Макаровым за продолжение программы. Второй – борьба с соблазном узурпировать ресурсы членами группы, который как раз и расцвел во время войны с Макаровым. Третий – борьба с членами Правления, которые возмущались тем, что мы выделяем гранты для Украины, Латвии, Грузии, Армении, Узбекистана. Они считали, что ресурсы должны оставаться в Москве, в крайнем случае, в России. Я же настаивал, что Фонд «Культурная инициатива» - советский фонд, и все советские республики имеют право на гранты. Это вызывало раздражение у таких влиятельных членов правления, как Гранин и Бакланов. Раушенбах, кажется, тоже сочувствовал такому настроению. Но большинство было на нашей стороне, в особенности, Вяч.Вс.Иванов, Заславская, Афанасьев. Особую войну мы вели с исполнительной дирекцией, которая закупала технику по немыслимо завышенным ценам, а руководство навязывало нам посреднические услуги при приобретении техники. Я думаю, что эта война была главной и именно она привела к параличу программы. Мы успели реализовать 165 заявок на общую сумму немногим больше 700 тыс. долл.

В условиях такой многосторонней войны я, как директор программы, не мог допускать конфликта интересов. К тому же, наши предложения встречали и возражения. Я должен был принять для себя решение: настаиваю ли я на удовлетворении интересов ИГПИ и, тем самым, подвергаю угрозе программу, или сдаюсь. Я сдался. Володино предположение, что я «зарубил» его заявку, выглядит, по крайней мере, странно. Зачем я тогда предлагал ее написать? И разве мне не легче было бы получить грант, а не ограничиваться микрофишированием архивных документов, что приносило неплохой доход, но недостаточный для развития. Чтобы из средств гранта платить пусть маленькую, но зарплату сотрудникам, тому же Володе? Тем более что я был горячим сторонником издания его «Памяти».

А потом случился путч, и вся программа приказала долго жить. Борьба с Макаровым приобрела настолько скандальную форму, что Сорос вынужден был его уволить. Но борьба за ресурсы продолжилась и с новым руководством. Устав бороться, я в 1992 году подал заявление об уходе из Фонда и программа «Гражданское общество» была закрыта. ИГПИ стал искать гранты в других фондах. С минимальным успехом. Первым получил грант в Фонде Макартуров Юрий Кульчик на программу «Этнополитическая карта Кавказа», которую мы с ним написали совместно. Но Володя к этому времени окончательно перешел в «Панораму».

См. продолжение >>>


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.