Сейчас на сайте

Кандидат исторических наук, член Совета НИПЦ “Мемориал”, доцент МГУ ЯРОСЛАВ ЛЕОНТЬЕВ

 

От последних диссидентов к первым неформалам

В ожидании перестройки

- Как и когда ты впервые столкнулся с неформалами?

- Впервые интерес к каким-то общественным акциям проявился у меня (в совершенно экзальтированном виде) ещё в школьные годы, когда в 81-м, 82-м году, выпивая вместе с друзьями в нашем любимом пивбаре “Ладья” (более известном в народе как “Яма”), мы кричали: “Нам нужен новый Сталин!”. Конечно, никакой любви к Сталину мы не испытывали, но такова уж была спонтанная подростковая реакция на загнивающий брежневизм. Это был чистой воды эпатаж, и нам была интересна реакция зала. Кто-то в ответ пожимал нам руки, а кто-то негодовал. Однажды, незадолго до призыва меня в армию в 84-м году, мы в Центральном доме художника запели “Боже, царя храни”. В общем, мы занимались провокациями.

С какими-то проявлениями будущих неформалов, тогда ещё не оформившихся, я начал сталкиваться ещё до своего ухода в армию в 84-м году. Например, у меня были интересные встречи с будущим обществом “Память”. Одна из таких встреч, носившая скандальный характер, произошла в ДК Горбунова. На ней обсуждали абсурдный проект переброски северных рек и пытались накостылять каким-то дядькам из “Гидропроекта”. Я был причастен и к тому, что потом в своём романе “Память” описал Чивилихин - приведению в порядок несколькими молодыми людьми из Историко-архивного института могилы историка Татищева.

Бывали у меня пересечения не только со славянофильскими кругами, но и с околодиссидентскими. Мы слушали Севу Новгородцева, собирались на пьянки, на которых присутствовал сын академика Сахарова Дима Сахаров и ряд других интересных людей. Помню какие-то жуткие пьянки, на которых происходили  совершенно булгаковские вещи с сыном Юрия Любимова - Никитой Любимовым, перед этим только что, как говорили, вышедшим из дурки. В частности, он почему-то водил нас в католический костёл.

Мы также читали самиздат. Например, будущий организатор музея Бердяева Саша Цветков (умерший в августе 93-го года) до своего ухода в армию в октябре 83-го года распространял в Институте культуры, в которой тогда учился, бердяевский самиздат - статью “Духи русской революции”, собственно, и положившую начало музею Бердяева. Тогда Саня занимался также Гоголем, и мы, начитавшись Солоухина (очерк “Время собирать камни” в журнале “Москва”), ездили в Оптину Пустынь.

Существовали и другие культовые места, где собирались неформалы (хотя слова такого тогда ещё не было). Это - могила Высоцкого на Ваганьковском, “нехорошая квартира” в доме на Патриарших (на самом деле, на Большой Садовой, - АП), некоторые кафешки, где собирались хиппи, и так далее.

Таким образом, круг моих интересов тогда уже обозначился, и так или иначе (то есть, случись перестройка или не случись) меня всё равно к одному из этих контр-культурных кругов прибило бы. При этом я хочу отметить, что в начале 80-х годов все будущие организации и идеи были уже растворены в воздухе, и оставалось дождаться лишь их кристаллизации, воплощения в какие-то реальные формы.

“Былое” – клуб и журнал[1]

Когда я 85-м году я служил в армии, и отец написал мне туда о том, что к власти пришёл такой хороший парень - Горбачёв - и что в стране подули новые ветра, у меня возникло желание по возвращении из армии создать Ассоциацию любителей истории и старины - АЛИСу. Демобилизовавшись в декабре 86-го года, я тут же приступил к воплощению этой своей идеи. Правда, в конце концов, она получила название не АЛИСа, а Исторический клуб “Былое”. Клуб базировался в здании Музея декабристов, который в это время только создавался. (Сначала я помогал его обустраивать на общественных началах, а затем устроился работать туда ночным сторожем.) Моими заместителями по Совету клуба являлись Володя Петров (тогда - аспирант-историк, молодой преподаватель из МВТУ им. Баумана, ушедший потом в тележурналистику) и Дмитрий Рац - инженер по образованию, человек, близкий к Натану Эйдельману, опубликовавший интересную статью о графе Бенкендорфе и позднее, кажется, эмигрировавший.

Наш клуб начинал как будто бы с декабристов. К нам приходил, в частности, знаменитый профессор сначала Горьковского, а затем Саратовского университетов Владимир Владимирович Пугачёв, известный тем, что там, где он появлялся и начинал читать спецкурс о Пушкине и декабристах, сразу возникали диссидентские группы. (В Горьковском университете это была павленковская группа, в Саратовском - группа Александра Романова и его товарищей.) Его затем из университетов выдворяли, а его ребятам давали реальные сроки.

С интересными докладами выступали Сергей Шумихин (зав. публикаторским отделом РГАЛИ), журналист Андрей Чернов, искавший тогда могилу повешенных декабристов (он всю эту "одиссею" изложил потом в "Огоньке"), наш товарищ по "Былому" Игорь Курляндский (тогда студент МГИАИ, а сейчас серьезный исследователь, специализирующийся последние годы в Институте российской истории на истории Церкви) - с рассказом о литературных салонах XIX в.

Что такое были для нас декабристы? Это - определённая традиция, позволявшая нам восстанавливать связь времён. И как-то довольно быстро от декабристов мы перешли к ХХ столетию. Так, интереснейшую лекцию о кадетах - потомках декабристов (потомков и в духовном плане, и единокровных) нам прочитал крупнейший знаток русского либерализма Корнелий Федорович Шицилло. Особенно запомнился рассказ о видном кадете Дмитрии Шаховском - внуке декабриста князя Шаховского и внучатом племяннике Чаадаева, казненном во время Большого террора.

Если память мне не изменяет, именно у нас Игорь Курляндский рассказывал и о своих встречах со Львом Гумилевым, к которому он ездил, когда писал диплом об участии Николая Гумилева в Русском экспедиционном корпусе во Франции. (Но, может быть, Игорь делал такой доклад в знаменитом Кружке источниковедения под руководством Сигурда Оттовича Шмидта).

В клубе состоялось также первое выступление небезызвестного Димы Юрасова, первое публичное выступление упоминавшегося Саши Цветкова, выступление Андрея Серкова о масонстве. Выступала у нас и вдова Раскольникова Муза Раскольникова.

Мы решили выпускать в клубе журнал. Его выход предварял машинописный бюллетень, растиражированный традиционным способом - на ксероксе. Затем, в 88-м году, мы вместе с Максимом Никулиным и Игорем Чубыкиным приступили к выпуску журнала. В этом нам оказал помощь Кагарлицкий, который передал мне первый в моей жизни диктофон (что имело большое значение для журнала). Я на него записывал легендарного троцкиста Врачёва, 105-летнюю члена ПСР с 1902 года, вдову эсера - министра земледелия Дальневосточной республики Ольгу Петровну Тарасову, анархисток 20-х годов сестёр Герасёвых и других. А тиражировать журнал нам помогали Лев Волохонский и Оля Корзинина, которые тогда оказывали помощь многим неформалам-самиздатчикам.

Одновременно происходят мои встречи и с другими ветеранами политических движений 20-х годов - легендарным меньшевиком Борисом Моисеевичем Саперсом (с которым я познакомился в Амстердаме), с дочерью Ольги Петровны Тарасовой Екатериной Борисовной (членом Союза эсеровской молодёжи), а также с людьми из эпохи 50-х годов, например, Револьтом Ивановичем Пименовым (который тоже был подписчиком и автором нашего журнала “Былое”). Встречались мне и чистые академисты, но, конечно, оппозиционные и фрондирующие, вроде замечательного историка Натальи Михайловны Пирумовой или людей из круга Афанасьева (например, Буртина и Сироткина). Довелось мне познакомиться и с Натаном Эйдельманом, сыном Раисы Лерт Энгельгардом, Львом Краснопевцевым. А из тех, кто помоложе - недавно освободившимся Арсением Рогинским, Никитой Охотиным, Сашей Даниэлем, Вячеком Игруновым, нынешним директором ГАРФ Сергеем Мироненко. (Со многими из них я познакомился на квартире Рогинского и Кати Великановой на Шаболовке.) Пару раз мельком пересекался с самим академиком Сахаровым.

Поскольку в это время неформальные организации росли, как грибы после дождя, то к нам в клуб начали приходить люди и из других тусовок. Таким образом появился такой колоритный персонаж, как Александр Гришин, который активно ратовал за приглашение нас на  встречу... Как она называлась?

- Встреча-диалог неформальных инициатив в поддержку перестройки в августе 87-го года?

- Да, да, совершенно верно. На этой встрече я по какой-то причине отсутствовал. (Возможно, крутил какой-нибудь очередной роман.) От нас на неё были делегированы Максим Никулин и мой сослуживец по армии Андрей Геронин.

К этому же времени относится возникновение Советской ассоциации молодых историков (САМИ), где я знакомлюсь с Сергеем Станкевичем, Женей Кожокиным, с рядом иногородних ребят, в частности, Андреем Ковыршиным и (через него)  с Эммануилом Менделевичем из Орла (последний был и подписчиком, и автором журнала “Былое”) и, чуть позже, с группой саратовцев. Много было и питерских знакомств: с Сашей Добкиным, покойным ныне  Вениамином Иофе. К этому же времени относится начало нашего общения с представителями других клубов, в том числе представителями клуба “Община” из МГПИ имени Ленина Андреем Исаевым, Александром Шубиным, Гурболиковым, Олейниковым. Я помогал организовать  выступление кого-то из них в Историко-архивном.

- А как ты познакомился с Волохонским и Кагарлицким?

- Первоначально мы в клубе “Былое” занимали “академическую” позицию, то есть выступали против его политизации, даже называли наш клуб “историко-академическим” и осознанно дистанцировались от клуба “Община”, позиционировавшего себя как историко-политический клуб. Люди же со стороны  навязывали нам дискуссию о необходимости политизации клуба. Был среди них и приглашавшийся на заседания Совета клуба Александр Гришин, являвшийся ярым сторонником политизации “Былого”. Сам я, в отличие от ряда своих товарищей, хотевших и дальше видеть клуб в качестве невинного салона, поддерживал точку зрения Гришина. В итоге было принято решение не политизировать клуб как целое, но не возражать против участия его членов в работе Федерации социалистических общественных клубов  (ФСОК) на индивидуальной основе. Так что с Волохонским я познакомился, скорее всего, через Корзинину, а с Корзининой - через Гришина. (В квартире Гришина в Матвеевском я неоднократно бывал и даже ночевал.)

По приглашению Гришина я побывал и на одном собрании, проходившем на Большой Филёвской улице, в квартире не помню уже у кого.

- Наверное, у Гиршфельда. 

- Да, у Гиршфельда. Это было собрание членов группы “Социалистическая инициатива” (СИ), но не только их. Оно мне запомнилось тем, что на нём впервые на собрании московских неформалов появился Пётр Петрович Сиуда. (Ему предоставили слово, и он рассказал о событиях в Новочеркасске в 62-м году.) На этом или на последующих таких же собраниях я познакомился и сошёлся с такими людьми, как Борис Кагарлицкий, Виталий Пономарёв, Миша Малютин и, несколько позже, Ефим Островский, который только-только демобилизовался из армии, поселился у Гришина и жил с неизменной трубкой в зубах у него в ванне.

- Наверное, в “ванной”?

- Он спал в ванне. Буквально. Вообще, у Гришина дома был большой бардак: всюду лежали груды выходившего под редакцией его и Кагарлицкого журнала “Левый поворот” и другого самиздата. Всюду - пепельницы или просто консервные банки с бычками. И тут же - в однокомнатной квартире - грудной ребёнок. Помню, как он поил меня кофе с тараканами, которые плавали вперемешку с недомолотыми зёрнами и которых мы выплёвывали. (Подобный кавардак я встречал и у других неформалов - недавно освободившегося самиздатчика Новосёлова, у Влада Тупикина. У последнего, впрочем, как у некурящего - без бычков.) Жил Гришин недалеко от платформы “Матвеевская” (ул. Веерная, 12, - АП). По-видимому, это у него я познакомился с такими активистами, как Стас Розмирович и Сергей Борисович Чулок.

- Все они принадлежали к СИ?

- Насчёт Островского точно не могу сказать, но то, что Гришин, Пономарёв и Кагарлицкий (как её организатор) - это точно. Эта группа, в свою очередь, выделилась из Клуба социальных инициатив (КСИ), членов которого мне приходилась встречать на смежных тусовках, в частности, в Центральном экономико-математическом институте Академии наук (ЦЭМИ), где я встретился с Пельманом, Олегом Румянцевым и рядом других известных неформалов.

Благодаря изданию журнала я познакомился с Суетновым и с той первой квартирной самиздатовской библиотекой, что находилась за “Таганской” и подвергалась налётам. Я уже не помню, кто был держателем этой библиотеки. Помню лишь, что это был лысый еврей, который собирался эмигрировать, если я не ошибаюсь, в Германию. На этой же квартире (наверное, осенью 88-го года) состоялось одно из первых совещаний редакторов самиздата разной направленности, в котором участвовали, в частности, Сергей Иванович Григорьянц, Виктор (кажется, тоже Иванович) Аксючиц...

- ...Владимирович.

- ...Который издавал тогда журнал... Как он назывался?

- “Путь”.

- Да, “Путь”. Вместе со своим тогдашним соредактором...

- ...Глебом Анищенко.

- Да, Аксючиц был на этой встрече вместе с Анищенко.

- А каким образом осуществлялась подписка на журнал “Былое”?

- В журнале указывались мой и Чубыкина адреса, на которые и переводилась подписная плата.

Знакомства возникали и в процессе обмена самиздатом и распространения нашего журнала. Помню, чуть ли не конспиративную встречу на платформе станции “Филёвский парк” с Володей Лысенко, которому я должен был передать полученные от Юрасова и лежавшие у меня дома парижские тома “Минувшего” и, по-моему, “Утопию у власти” Геллера и Некрича. В другой раз не то забирая какие-то издания, не то, наоборот, передавая “Былое”, я вышел на станции “Фили” и встретился там с человеком в бушлате и сапогах, работавшим где-то поблизости ночным сторожем. Это был Владимир Прибыловский.

Историко-архивный институт

Всему этому предшествовали события, о которых надо рассказать отдельно. Переведясь в начале 87-го года на дневное отделение Историко-архивного института, я столкнулся там с теми новациями, что были связаны с приходом в него Юрия Афанасьева. Начались они с организации чтений из серии “Социальная память человечества”. Помню первую лекцию Борисова о Сталине. Ажиотаж был невероятный. Народ не мог попасть в шестую аудиторию иначе, как по головам присутствовавших и лез даже в окна прямо с Никольской. Не мог войти в неё и сам лектор, которому при этом оборвали пуговицы на пиджаке. Хотя, как сейчас понимаю, лекция была так себе.

Тогда (это было до ХIХ партконференции)  в институте продолжалась скрытая борьба между Юрием Афанасьевым и теми старпёрами, которые ещё оставались в Историко-архивном институте. Проявилась она, в частности,  в ситуации, когда неизвестный мне тогда студент Вадим Эрлихман, который был меня на курс старше, вывесил стенгазету, посвящённую юбилею Галича. Когда ребята из комитета комсомола её сорвали, я, ещё не зная Эрлихмана, встал на его защиту и вместе с сокурсниками стал вывешивать эпиграммы на этих комитетчиков.

Тем временем история продолжает развиваться. Афанасьев возвращается откуда-то из-за границы, и во время его вступления ему приходят записки с вопросом о том, почему такое стало возможным. Афанасьев абсолютно не в курсе и искренне удивляется. Но он быстро ориентируется и обещает разобраться с этой ситуацией. В итоге он пригласил выступить с рассказом о Галиче Галину Андреевну Белую – ныне уже покойную будущую деканшу филологического факультета РГГУ, а тогда ещё профессора филологического факультета МГУ. (На самом деле, соответственно, историко-филологического отделения РГГУ и журфака МГУ, - АП.)

В результате этих событий я познакомился с Эрлихманом. Забегая вперёд, скажу, что затем мы уже вместе с ним выпустили другие газеты, в частности, “За социалистическую инициативу” (посвящённую ФСОКу и организованной ФСОКом в 88-м году маёвке). В Историко-архивном я познакомился и с Юрасовым, о котором слышал ещё во время своей работы перед армией в ЦГАОРе и который был известен в архиве тем, что был пойман за выискиванием материалов о репрессиях и после своего возвращения из армии не взят в него обратно на работу. (В архиве я не имел возможности с ним познакомиться, так как он был на два года меня старше и ушёл в армию ещё до моего прихода туда на работу.)

После истории с Вадимом Эрлихманом и его стенной газетой борьба Юрия Афанасьева в Историко-архивном институте продолжалась вплоть до ХIХ партконференции. Тогда в качестве альтернативного ему кандидата в делегаты этой конференции Свердловский райком выдвинул “студентку-комсомолку-активистку-спортсменку” из Химико-технологического института имени Менделеева, и наше студенческое сообщество делегировало меня на переговоры с ней. Мы разыскали её в тамошнем комитете комсомола и поговорили по душам. Девушка оказалась толковой, и мы быстро нашли с ней общий язык, - как студенты со студенткой. Она нам призналась, что это её из райкома заставляют выступать против Афанасьева. Мы договорились, что она  сейчас же поедет с нами на собрание в Историко-архивный, выступит там и откажется от выдвижения своей кандидатуры. Мы её привозим в Историко-архивный на собрание, я беру слово и предлагаю выступить ей. Она отказывается от своего выдвижения и, таким образом, Юрий Афанасьев попадает на партконференцию. В итоге, правда, и она каким-то образом тоже стала делегаткой. (На фото в одной из газет они были засняты сидящими рядом.)

Параллельно с борьбой на уровне партийного комитета происходила борьба и в комитете комсомола. После того, как партком составили ставленники Афанасьева, он начал везде расставлять своих людей - и в парткоме, и среди профессуры. По-видимому, он решил сменить и старый комитет комсомола, который гнобил Эрлихмана и выступал в поддержку наших старпёров. Афанасьев заручился поддержкой своих  ручных комсомольцев, и секретарём институтского комитета комсомола стал Александр Чепик,  который позиционировал себя как оппозиционер прежним комитетчикам. (Мне рассказывали, что сейчас он тоже, как водится, стал преуспевающим банкиром.)

Помню предвыборное заседание комитета комсомола, на котором Саша Чепик изображал из себя рубаху-парня, хлопал меня по плечу, обещал всяческую поддержку неформальным инициативам, а я выступил в защиту его кандидатуры, говоря, что это - новый человек, который соответствует линии Горбачёва на перестройку. Надо отдать ему должное: он расплатился со мной за это, взяв в 89-м году (конечно, с санкции Афанасьева) на конференцию в Голландию, куда послали, в основном, комсомольских активистов, а меня взяли, вероятно, для экзотики. В Голландии я разговаривал с бывшим врангелевским офицером, встречался под Амстердамом со старым меньшевиком, бывшим красноармейцем (который чуть ли не Перекоп штурмовал) Борисом Моисеевичем Сапиром. А обратно привёз для наших “меньшевиков” чемодан разного тамиздата, главным образом - издания Фонда имени Герцена.

Начало общественной деятельности (1988 год)

- А в митингах ты тогда не принимал участия?

- Ну как же?! В 88-м году я стал уже достаточно авторитетным человеком, и меня приглашали на разные мероприятия. Так что я был на всех учредительных заседаниях - и оргкомитета Московского народного фронта, и “Мемориала”, и других. Участвовал я и в заседании оргкомитета по проведению известного митинга 28 мая.

- Ты имеешь в виду митинг в мае 88-го года на Театральной площади, приуроченный к партконференции?

- Не на Театральной, а на Пушкинской. Я имею в виду другой - митинг, который проводила “Община” и “Гражданское достоинство”, и ни на какой не на Театральной.

- Да, это тот митинг, но начался он на Театральной.

- Ну, может быть, они шли от Театральной, но закончился-то он прямо у комбината “Известий”. Значит, я не шёл с ними от Театральной площади, а встречал где-то на Пушкинской. Я ещё притащил туда американского историка Володю Бровкина, специалиста по меньшевикам.

Так вот, на том оргкомитете я выступил против проведения манифестации. Аргументация у меня была сугубо прагматическая: этот день совпадал с Днём пограничника, и я опасался нежелательных эксцессов с участием пьяных пограничников. Но к моей аргументации не прислушались, и правильно сделали.

Митинг этот оказался примечателен тем, что во время него были задержаны Андрей Исаев и Жириновский...

- Ты говоришь уже о третьем таком митинге, организованном “Общиной” и “Гражданским достоинством” в июне и разогнанном милицией, о чём поведал в своих воспоминаниях В. Золотарёв?

- Нет, я не оговорился. По моим представлениям, это был никакой не третий митинг. Андрея Исаева и Жириновского задержали именно на митинге 28 мая 88-го года. Жириновский был тогда членом партии “Демократический союз” и во время допроса в отделении около “Белорусской” (куда часто доставляли неформалов, и где я тоже потом имел честь отдыхать на нарах)...

- ...На 1-й Брестской улице.

- Да, да. Во время этого задержания Владимир Вольфович, как рассказывали члены ДС, отрёкся от членства в этой партии.

Но в целом тот митинг не разгоняли, а задержали лишь группу ведущих ораторов, находившуюся на импровизированной трибуне. А вот митинг на Пушкинской площади в июне, проходивший не на той её стороне, где расположен памятник, а на той, где ныне находится “Макдоналдс”, был разогнан.

- Это был уже ДС-овский митинг.

- Да, совершенно верно. Это был митинг Демократического союза. Но, естественно, там находились и представители МНФ. Точнее, не МНФ (которого тогда ещё не было), а некоторые будущие его участники. Тот митинг был решительно разогнан. Связанные с ним обстоятельства я хорошо помню, потому что на нём появился кто-то из депутатов. Кто мог быть тогда из депутатов?

- Думаю, что никто. Вот только разве что Мурашёв.

- Мурашёв – в 88-м году? Каким образом?

- Как единственный демократический депутат тогдашнего Моссовета.

- Не помню, чтобы это был Мурашёв. Как бы там ни было, на этом митинге появился какой-то депутат в попытке прекратить происходивший разгон. Но это был никак не моссоветовский депутат Мурашёв.

Интересная встреча произошла у меня на Пушкинской площади во время майского митинга. Я повстречал там бывшего участника межархивных футбольных матчей Сергея Ц., с которым вместе играл в футбол до моего призыва в армию и о котором говорили, что он - сын генерала КГБ. (Что, по-видимому, так и было.) Когда я вернулся из армии, мне сказали, что Сергей Ц. ушёл в архив КГБ. Это было абсолютно нормально, - у нас был даже Факультет специального делопроизводства (ФСД), выпускники которого уходили в КГБ, МВД и так далее и  о котором Афанасьев не очень-то любил говорить, когда его об этом спрашивали.

Так вот, я стою 28 мая рядом с памятником на Пушкинской площади в ожидании подхода колонны и вижу там кучу подтянутых ребят спортивного вида в штатском и среди них - Сергея Ц. Мы поздоровались и спрашиваем друг друга о том, что каждый из нас здесь делает. И видно, что оба начинаем придумывать ответы: я говорю, что здесь с кем-то встречаюсь, он тоже мне завирает что-то вроде того, что собрался с кем-то в баню. Через пятнадцать минут, когда появляются демонстранты с флагами, эти все ребята, и он среди них, резко вскакивают со скамеек, мобилизуются и бегут занимать свои позиции.

Эта встреча имела своё продолжение. Через некоторое время (по-видимому, в начале осени 88-го года) Сергей Ц. позвонил мне и сказал, что они там на Лубянке прекрасно знают, чем я занимаюсь и в каких организациях состою, и выразил желание со мной встретиться. Стало понятно, что теперь он работает опером по неформалам. Мы условились с ним о встрече около памятника первопечатнику Ивану Фёдорову. Примерно час мы с ним беседовали - спокойно и даже, я бы сказал, дружелюбно. Он очень хотел, чтобы я стал кем-то вроде его агента влияния. Я же отвечал, что совершенно не возражаю против наших встреч  в будущем (как он и предлагал) и что, будучи увлечённым историей всех революционных движений (в том числе неформального движения) с точки зрения типологии политических организаций, я готов официально выступить с докладом на эту тему хоть в академии КГБ. Только для этого будет нужен официальный запрос в Историко-архивный институт с приглашением меня на такую лекцию. Выразил я готовность пригласить на эти встречи и кого-то ещё из неформалов и сказал, что журнал “Былое”, который распространяется открыто, тоже публикует статьи на эту тему и даёт хронику неформального движения. Я предложил ему подписаться на наш журнал и всё остальное (раз уж у нас - эпоха гласности) делать так же открыто и прозрачно. С тех пор больше он ко мне не обращался. Лишь много лет спустя, наверное, уже после 91-го года, я однажды встретил его в метро, но это к делу уже не относится.

Когда секретарём комитета комсомола МГИАИ стал уже Чепик, в институт неожиданно заявился представитель московского управления КГБ и сообщил, что занимается мною. (Это было, наверное, в конце 88-го года или в начале 89-го года.) Он очень упорно добивался встречи со мною, но я переадресовал его в комитет комсомола, сказав, что московский уровень ГБ - слишком низкий для меня, поскольку мною уже занимается большая Лубянка. Чепик ему тоже ответил, что все контакты между нами должны носить официальный характер. После этого он у нас больше не появлялся.

- Расскажи о том, чем был ФСОК.

- Я плохо знал его подноготную. Моё индивидуальное общение с Кагарлицким и Исаевым не в счёт. Активно же я отметился во ФСОКе только начиная с 1-го мая, но к этому времени он доживал свои последние деньки, поскольку вскоре после этого, в июле, появился оргкомитет МНФ.

А 1 мая состоялась маёвка ФСОКа. Сбор на неё происходил по модели проведения фестивалей КСП, когда определённые люди в условленном месте встречали прибывающих и по известным только им тропам проводили их в нужное место - обычно на поляну, где всё уже было подготовлено для проведения мероприятия. На той маёвке я напился, как сапожник, несмотря на то, что Влад Тупикин (он был в будёновке), тогда ещё изображая из себя непьющего, ходил по палаткам и бил, мерзавец, в лесу бутылки у тех, у кого их находил. Я жил там в одной палатке с известным ныне журналистом Эрлихманом, Ромой Золотовым (сейчас - дизайнер в Ганновере), с будущим банкиром Фёдоровым (теперь - председатель Правления Совета акционеров одного из банков) и известным фотокорреспондентом Владимиром (Вилли) Павленко. У меня сохранились фотографии, свидетельствующие о том, до какой степени мы там напились.

Кстати, на этой встрече 1 мая 88-го года присутствовали не только социалисты. Были там и будущие представители кадетов, например, Толя Папп, приехавший с одной ДС-овкой, кажется, Васильковой. (А. Папп никогда не входил в партию кадетов, а ДС был создан только через неделю после описываемых событий, - АП.) Именно там я впервые столкнулся с Димой Стариковым, который прибыл туда как представитель ДС. Ведущий Исаев не хотел давать ему слова, за что бóльшая часть неформалов Исаева освистала. Приехали туда и «взглядовцы». Репортаж делал совсем молоденький тогда корреспондент Слава Флярковский.

По-моему, в сентябре 88-го года Кагарлицкий, Борис Лапшин (на самом деле, Лапшов, - АП), Миша Малютин и я (вместо Юрасова, который не смог)  поехали в Саратов по приглашению саратовских ФСОК-овцев на Бухаринские чтения. Подразделение ФСОК в Саратове называлось СПОК (Саратовское политическое объединение клубов?), и в него входили разные клубы, начиная от клуба истфака тамошнего университета “Марксист” во главе с Димой Чернышевским - потомком Николая Гавриловича, ставшим впоследствии ярым антимарксистом, солженицынцем и редактором саратовской газеты “Земство” (на самом деле она называлась «Саратовское земское обозрение», - уточнение В. Прибыловского), а также Аркаша Дидевич, геолог, старый диссидент и известный неформал Юра (Юрий Леонидович) Чернышов (чем-то похожий на Диму Старикова) и выходец из комсомольских кругов Серёжа Яковлев, которого комсомол направил работать с неформалами и который взял да и переметнулся на  сторону последних.

В Саратове было забавно. Как только мы туда приехали, нас тут же начали “пасти”. В Москве тогда была одна ситуация, а в Саратове - совсем другая. В Москве если и вызывали, то это были встречи типа моей с Сергеем Ц. А в Саратове, где нас встречал диссидентского вида Юрий Леонидович Чернышов, не успели мы сойти с поезда и сесть в какую-то машину, как тут же к нам прицепилась ГБ-шная “Волга”, которая нас “водила”. Мы, словно в детективном фильме, пытались от неё уйти, ныряли в какие-то подворотни, но куда там! Уйти не удавалось. ГБ-шники плотно сидели у нас на хвосте и, покрутившись, мы, в конце концов, на это дело плюнули. Когда мы добрались до цели, они открыто, на наших глазах встали в нескольких метрах от нас. (По-видимому, всех сфотографировав.) И такой ажиотаж вызвал наш приезд всего лишь на всего на Бухаринские чтения, где я делал доклад “Бухарин и левые эсеры”!

- Какой организацией был ФСОК: созданной снизу или же при поддержке комсомола?

- Мне кажется, что, если и имело место какое-то влияние на него со стороны комсомола, то очень-очень косвенное - через какие-то фигуры типа бешеного Германа Иванцова или того же Андрея Исаева. Хотя я был в тот период с Андрюшей  несколько менее близок, чем с Кагарлицким (с тем я не то что бы дружил, но он меня как бы опекал: я ездил к нему на дачу, был вхож в его дом), но знаю, что Исаев захаживал в московский комитет комсомола, располагавшийся где-то в переулке на Маросейке. Однажды мы с ним вместе шли в том направлении (он шёл в этот комитет, а я направлялся, наверное, в Историческую библиотеку), и он рассказал мне о том, что пробивает  абсурдную идею создания чуть ли не анархо-синдикалистской фракции в комсомоле. (Было понятно, что это - полная ерундистика и просто зондаж.) Тем не менее, я не думаю, что была направляющая рука комсомола: хотя во ВСОКе и присутствовали отдельные фигуры, являвшиеся комсомольскими секретарями, но, скорее всего, они были белыми воронами или “перелётными птицами” навроде саратовского Яковлева.

Помню, как создавалась “Московская трибуна”. (Этот процесс отражён где-то в моих записных книжках.) Первая встреча её оргкомитета состоялась всё в той же шестой аудитории в Историко-архивном в один из вечеров, по-видимому, осенью 88-го года. Проходила она в узком составе активных участников чтений “Социальная память...” во главе с Афанасьевым и при участии Баткина, Лена Карпинского, наверное, Старовойтовой, пожалуй, Чудаковой, должно быть, Буртина и других таких же известных фигур. Там же прозвучала информация и о предстоящей учредительной встрече “Московской трибуны” в ЦДХ.

Это учредительное мероприятие меня взбесило тем, что в ходе него кто-то стал очень резко и некрасиво наезжать на Пашу Кудюкина. Этот резкий наезд, со ссылками на интервью Ривкина, содержал обвинения его в том, что он был выпущен Андроповым без приговора. (Речь может идти об интервью М. Ривкина о деле “новых социалистов”, опубликованном в журнале “Гласность”, - АП.) Ему пришлось оправдываться. Аудитория раскололась. Бóльшая её часть Кудюкина поддержала, но кто-то на него шипел. Такое некрасивое начало “Московской трибуны” меня просто взбеленило.

Помню, что долго после этого я ходил и всем говорил: я не знаю, прав или виноват Кудюкин, но в любом случае его не имеет право судить никто, кроме тех, кто побывал в его шкуре, кто был арестован и сидел в “Лефортово”. (Никто ведь из его критиков не знает, как сам бы повёл себя в такой ситуации. Да и мы не знаем, что из сказанного было правдой, а что - нет.) И пусть это делается не публично, а так, как это имело место у политкаторжан 20-х годов - в своём кругу.

Конечно, на таком характере моей реакции сказалась моя тогдашняя близость к Кагарлицкому, на которого тогда тоже производились подобного рода наезды, в том числе со стороны “Общины”. Вообще, взаимоотношения Кагарлицкого и Исаева - это отдельный сюжет (и даже фрейдистский роман). Они были то неразлучными друзьями, то антиподами, то опять чуть ли не лобызались.

Продолжение следует >>>

Беседовал Алексей Пятковский, май 2005 г.


[1] См. ответ на этот рассказ в Гостевой книге сайта.


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.