Петр Бутов

О Вячеславе Игрунове

Демократическое Движение (диссидентов) (ДД)  не имеет истории. Можно говорить об истории преследования диссидентов, о борьбе КГБ и партии против диссидентов. Само же ДД было проявлением отдельных людей. В конце 60-х годов удавалось собрать сотни подписей под письмами протеста.  Но Движение не стало массовым. Осталось несколько имен, довольно узкий круг людей, которые еще помнят о диссидентах. Даже биографии большинства не написаны. Есть информация в Хронике текущих событий, информация в книге Людмилы Алексеевой и в книгах некоторых других диссидентов.

Несколько лет назад я вдруг понял, что жизнь диссидентов представлена искаженно. Мы, в общем-то, не боролись против власти. Мы жили иначе, чем большинство. В работе Хельсинских групп можно увидеть движение, но это уже было движение из ДД. Это была попытка политики на основе международных организаций.

Когда мы говорим  - движение – то представляем себе направленное движение. Но Дем. Движение было скорее Броуновским, в смысле  - хаотическим. Именно в силу того, что диссидентов было мало, и они действовали как личности, а не как организация.

Диссидентов было мало не из-за страха, как можно было бы предположить, а из-за неясности смыла этого движения.

Вопреки всеобщему мнению, Советский Союз не был тоталитарным государством. Государство было не только устрашающе сильным, но и быстро развивающимся. Это государство содержало в себе много противоречий. Эти противоречия вызывали удивление и желание их понять. Движение было движением познания системы. 

Система выделяла в первую очередь воинственную критичность диссидентов и пыталась ее подавить.

Игрунов был один из немногих, кто пытался движение сформировать. Библиотеку самиздата он стал создавать из естественного желания разобраться в системе, не для агитации и пропаганды.  Насколько я знаю, Игрунов вообще начал с чтения Маркса и Ленина. Я с ним познакомился в 1972  году, но почти с ним не общался. Просто у нас были общие знакомые. Например, Олег Курса.

Поэтому я должен сказать, что Игрунова я почти не знаю и мало могу о нем что-то рассказать. Общались мы с ним полуофициально. Друзьями мы не были. Праздники вместе не справляли.

Только один раз мы справили Новый, 1977, Год вместе. Он тогда освободился и как бы начинал новую жизнь.

Сблизились мы с ним стремительно в 1974 году, когда стало ясно, что библиотекой и Игруновым вплотную занялось КГБ. Тогда, летом 1974 я и жил у него на улице Дубовой, в очень маленькой комнате. Я жил у него приблизительно до 9 августа, до того момента, когда рано утром к нему пришел капитан Алексеев и увез в КГБ. Эта история запротоколирована Хроникой текущих событий. Я  тогда много читал самиздат. Днем и ночью.  Читал я в основном как раз Хронику.  С тех пор Хроника стала моим любимым чтением. Ведь там много написано о моих знакомых.   В основном, конечно, я познакомился с ними позднее. Игрунов был первый человек, которого я узнал  до того, как о нем написала Хроника.

До 9 августа мы блаженствовали, сидели в саду. Беседовали. Много говорили о его будущем аресте. Обсуждали дело Якира и Красина. Тогда КГБ допросило и арестовало достаточно много людей. Многие дали обширные показания. Вячек посмеивался.

Посмотрим, сколько времени я продержусь. Думаю, что через три недели я не «расколюсь».

Это вызывало у меня доверие к нему.

По договоренности с ним, в случае ареста я должен был перенять библиотеку. Если он даст в КГБ показания, то конечно мне не удастся достичь цели - сохранить библиотеку- сохранить самиздат.

После 9 августа выяснилось, что показания на него дал Глеб Павловский. Павловский имел свой кружок старых знакомых и доверял им. Когда он получил от Игрунова «Архипелаг ГУЛаг» и передал книгу доценту университета Алексееву-Попову, а  последнего внезапно на улице остановили сотрудники КГБ и попросили отдать книгу им, и он отдал книгу и указал на Павловского, которого так же начали допрашивать, Павловскому в голову пришла самая простая мысль в голову – все это провокация и провокатор - Игрунов. Он и указал на Игрунова. После этого и приехал Капитан Алексеев к Игрунову домой и увез в КГБ. Там  выложили карты на стол. Вернувшись из КГБ Игрунов в первую очередь связался с Павловским и договорился о встрече. Это была очень сложная психологическая ситуация. Такие моменты определяют течение жизни. Оба проявили большое мужество и при встрече Игрунов убедил Павловского в том, что он с КГБ ничего не имеет. Удалось даже выяснить, кто же действительно дал информацию в КГБ. Впоследствии Павловский отказался от своих показаний  на суде над Игруновым, отказался быть свидетелем. Эта история была широко известна в Одессе. В результате в Одессе образовалась атмосфера доверия между людьми. Этим я и объясняю тот факт, что после ареста Игрунова   мне удалось сохранить действующую библиотеку еще 7 лет, хотя КГБ неутомимо искало ее все это время. 

Игрунов мне советовал при общении с людьми доверяться интуиции и давать книги только людям, которые мне самому симпатичны. Каждый может проявить слабость. Прощать легче тем, к кому хорошо относился. Я бы сказал, что это и было воплощенное христианство, хотя Игрунов не считал себя верующим. Но только глубокая вера в друзей может помочь в подобных ситуациях. Вера в то, что если  человек и уступил давлению КГБ, давлению обстоятельств, то только потому, что действительно не мог дальше сопротивляться и его нужно простить, независимо от того, каковы были последствия проявленной слабости. Этим мы существенно отличались от конспиративных объединений.

Когда мы с Игруновым обсуждали дело Якира и Красина, он высказывался в том смысле, что друзьям надо твердо верить. Если кто-то дал показания – это не трагедия, нужно добиваться очной ставки. На очной ставке человек еще может изменить свою позицию.

Страх перед КГБ носил несколько мистический характер. Наше поколение избавлялось от страха перед произволом. Времена массовых репрессий давно прошли, и сами репрессии давно перестали быть массовыми. Государство излечивалось от своих болезней. Прежде всего, конечно, потому, что внешнее давление ослабело. Советский Союз стал сильным государством, и политики меньше опасались внешней агрессии, а потому меньше боялись проявления свободомыслия. Правда после Хрущевских, довольно хаотических преобразований,  где-то наверху было сказано «Мы не можем превращать страну в дискуссионный клуб» и официальные диспуты, а потом и КВН, стали исчезать из нашей жизни. Правда как раз в Одессе благодаря философскому семинару профессора Уемова культура дискуссий сохранилась. Его открытый философский семинар превратился в настоящий дискуссионный клуб, правда только на некоторое время, во времена перестройки.

Я  много раз слышал, что до перестройки нельзя было говорить. Это не так. Правда, иногда это вело к потерям. Человек не мог продвигаться по службе или просто терял работу.  Некоторые свободные люди просто сами бросали работу, свою профессию и шли работать на малоквалифицированную работу. После ареста Игрунова так поступил и Павловский, чтобы обрести необходимую свободу. Дипломированный историк начал работать плотником и обдумывать исторические процессы. Игрунов еще раньше бросил институт, чтобы посвятить все свое время политике. Политикой он занялся рано и уже лет в 17 попал в поле зрения КГБ за участие в кружке, который сам и организовал. Это случилось так. Моя будущая жена Таисия нашла Игрунова, потому что искала истину. Ей было 15 лет. Она так же стала читать Маркса и т.д. сначала с подругой, а затем и с Игруновым и еще несколькими молодыми и очень молодыми людьми. Таисия вела еще записи, дневник. На них наткнулась ее мама. Пошла посоветоваться к родителям друга Таисии, который был так же другом Игрунова.  Родители всех были номенклатурные работники. Думали недолго. Обратились в КГБ. Интересно отметить, что «детей» не тронули, но за ними долгое время вели наблюдение, систематически обращались к родителям. Таисия сама узнала об этом через много лет. 

Поворотным пунктом в его жизни была оккупация Чехословакии. Но я тогда его еще не знал.

Игрунов был угловатый человек. Одевался он плохо, носил поношенный костюм и этим напоминал  народовольца Лизогуба.  Но его лицо излучало особенную  молодость и свежесть. Это было лицо вдохновенного человека. Встречают по одежке, а провожают по уму , он это твердо знал.

 Его родителям было с ним трудно, особенно отцу. Игрунов был очень уверенный в себе человек. Он знал, что он нужен нашей истории. Однажды Таисия пришла к нему домой. Тогда Игрунов уже  бросил институт и непонятно что делал, где работал. Вышел отец.

- А это ты. Его нет, – и он неопределенно махнул рукой. Возможно,   он даже что-то вроде  «Шалопая нет дома» сказал. Тогда Таисия довольно жестко ответила, а она была очень нежным существом:

Он не шалопай. 

А кто же он?

Вы увидете, вы еще будете им гордиться.

Ты так думаешь? – не без иронии ответил отец.

Да, Вячек будет великим человеком.

Настойчивость Таисии увлекла отца Вячека.

А ну заходи, расскажи, что ты о нем знаешь. – Они пошли на кухню и долго беседовали. Отец вынул бутылку водки. Пил потихоньку, слушал, задавал вопросы. Каждому отцу приятно, когда хорошо говорят о его ребенке.

То, что Игрунов был неординарным человеком, бросалось в глаза. Мы все были плохие дети своих родителей. Мы восставали против наших отцов. Мы искали истину и решали проблемы мировой истории. Для многих жизнь Игрунова выглядела хаотичной.  Но и не всем он себя открывал. В действительности его жизнь была многообразной. Это был микрокосмос, мир Игрунова. Талантливых людей было в Одессе достаточно. Но большинство из них жили  вне государства. Это был вид второй культуры, существовавшей рядом с первой, официальной, которая распространялась под действием государственных механизмов, а вторая была как сверхтекучая компонента. Ее распространение было почти нечувствительно для государства, но она проникала легко всюду. Эту культуру трансформировал Игрунов в политику.

 Тем не менее, Игрунову не хватало критического собеседника. Я был физик, много прочитал исторических книг, но социологическое и политическое мышление было мне чуждо. Я любил, прежде всего, теоретическую физику и все, что не укладывалось в математические формулы, вызывало во мне недоверие. Потому я часто говорил Игрунову:

Это не очевидно.

Мы с ним не спорили. Мы избегали споров. Мы уходили от конфликтов. Мне кажется, иногда я его сильно раздражал. Он был немного актер. Ему не хватало отображения в других людях. Но он меня терпел это короткое время нашего тесного общения летом 1974.

Я  думаю, что Павловский и он гораздо лучше понимали друг друга.

Потом, осенью, я приезжал к нему на Дубовую, но не регулярно. Он ожидал ареста. Он рассказывал о своих политических проектах. Он глубоко верил в скорые политические перемены. Я  как-то раз спросил его, не хочет ли он эмигрировать.

- А что я там буду делать? – ответил он мне вопросом на вопрос.

В дальнейшем он разработал теория компромисса с властью и стал искать этот компромисс. Это нас, конечно, отдалило. Не потому, что я считал его позицию неверной, а потому, что для себя я искал совсем другой путь. Я оставался диссидентом. Он же переходил в политику. Я считал, что это его личное дело, какой путь он выбирает. Сам же я не хотел тогда  так, вплотную, заниматься политикой и искать путь к власти, как он. Мне нужно было еще найти ответы на некоторые вопросы, а для этого я должен был пройти свой путь. Когда меня очевидно могли уже арестовать, после первого обыска, как известно, я спросил мою жену, что по ее мнению я должен делать, она ответила:

-Делай, что находишь нужным. – и я выбрал конфронтацию. Не потому, что я был такой отчаянный противник власти. Я никогда ничего не писал «антисоветского» и не пытался публиковать, не рвался к иностранным корреспондентам. Я скромно занимался библиотекой, книгами.  Потом, когда меня арестовали, мне следователи предложили дать показания и в этом случае пообещали «только» два года (Меньше нельзя, объяснили они мне, уж больно много плохого Вы натворили).  Потом предложили поступить как Красин, то есть покаяться по телевизору и тогда они бы меня отпустили в Америку). Тогда я сказал, как Игрунов сказал мне:

- А что мне там делать? 

Я жил по своему плану и попал в лагерь на 5 лет. (По горбачевской амнистии в феврале 1987 мне скостили 6 дней лагеря и два года ссылки). Уехал я в Германию, когда нашел нужным.    Но это другая тема. Для меня не было этого вопроса по настоящему:

-А что я там буду делать?

Павловский поступил в сущности так же как Игрунов, что было тогда его личное дело. Практическую сторону жизни они понимали лучше, чем я.

 Совсем без эмоций я это не пережил. Я  все-таки являюсь идеалистом большим, чем позволяет полиция (это немецкая шутка).  Для меня это была потеря, я это тогда так понимал, и так оно и было. Я  не знаю, почему КГБ считало меня «очень вредным», а вот почему  Игрунова считало «очень опасным»  знаю – он привлекал людей к себе, как человек, и к движению. Диссидентов в душе было много.  Но они были одиночки, которые не могли высказаться. Никто никого не хватал за руку и не спрашивал:

А ты записался в диссиденты?

Люди просто говорили с Игруновым, приводили знакомых. Сила его влияния проявилась уже после ареста. Еще перед арестом Игрунова арестовали Нину Строкатую, жену Караванского, которого арестовали еще раньше. Эта история описана в Хронике. Леонид Тымчук стал ее законным представителем и поэтому имел право ездить к ней на свидания в лагерь. Тогда КГБ взялось за него. Коротко говоря, его один раз его посадили за «хулиганство» на 15 суток и через короткий срок уже арестовали по настоящему. История была очень грубо сляпана Капитаном КГБ Алексеевым. Поскольку Игрунов уже сидел, а книги были у меня, я стал как бы представителем Игрунова и ко мне стали ходить как  к нему. Почему собственно я и стал диссидентом. Приходит как-то раз Голумбиевская, отчаянная женщина, и говорит мне, что нужно идти в милицию и поговорить со следователем, который ведет дело Тымчука. Никто идти не хочет, поэтому должен идти с ней я. Мы и пошли.  Получилось все очень по-человечески. Тымчук говорил следователю на допросах, что он сидит ни за что и все дело подстроено КГБ. Следователь думал, что Тымчук с ума сошел. А тут пришли мы, и Аня Голумбиевская просто рассказала всю историю, что мне тогда бы и в голову не пришло. Я жил, как и большинство диссидентов, по принципу – вот мы, а вот они. У Анны это было не так. И следователь оказался толковый. Так что Тымчука выпустили до суда на свободу. Тогда это было делом очень необычным. Оставалась, однако, опасность следующих провокаций. Поэтому мы его стали по очереди ездить с ним на работу и с работы забирать. Тымчук работал матросом на буксире в порту. Команда встала на его сторону. Я часто не  мог  его провожать, родился ребенок, работа и еще библиотека. Длилось это более 8 месяцев, с осени 1975 до конца весны 1976. Очень активна была Голумбиевская, Городенцев, который стал впоследствии священником, и Павловский. Последние ходили встречать и провожать Тымчука как на работу. Участвовали так же ученики Голумбиевской и многие другие люди. Это был настоящий подъем. Все время было сомнение, что предпримет КГБ, опасались новых провокаций. Ничего не произошло. Суд состоялся в марте 1976. Городенцев и Павловскиуй как свидетели выступили на суде, дали Тымчуку хорошую характеристику и утверждали, что неизвестные лица постоянно преследуют Тымчука. Тымчука приговорили условно к одному году.  Ездить к Строкатой он не мог, но и сам не сел. Все-таки это была победа. Игрунов в это время сидел и ничего, конечно, не знал. Когда он вышел на свободу, возникли другие проблемы.  Но то, что Тымчука не посадили и что так много людей стало его защищать, было результатом поведения Игрунова, следствием его влияния.

 Диссидентская активность вскоре после этого сильно поубавилась, КГБ медленно, но верно теснило диссидентов, особенно молодежь. Например, Таня Рыбникова, чудесная была девушка, ученица Анны Голумбиевской, вышла замуж за студента Мореходного училища, хорошего студента. Он закончил учебу. Ему говорят – подавай документы на заграничное плавание. Он подает, а ему их возвращают. Не надежный элемент.

Когда Игрунов вышел на свободу, ситуация была уже другая. Посадили Гончарова, затем Барладяну. Всех, кто попал в поле зрения КГБ, стали туда вызывать, у Голумбиевской провели несколько обысков.

Началась разобщенность. Игрунов после освобождения стал так же уже другим, поставил себе новые цели.  Да и он был уже все время под контролем. В интересах сохранения библиотеки я стал отдалятся от него. У меня было еще несколько группок, которые не были связаны с диссидентами. По многим из них каток прокатился позднее, когда меня в 1982 году арестовали.

Но это уже другая история.

Хочу только добавить, что ни после ареста Игрунова, ни после моего ареста библиотека не была разгромлена. Книги и микрофильмы книг в основном сохранились до того времени, когда я вернулся в 1987 году в Одессу.  Так что сотрудники КГБ были мной очень недовольны. Игрунов пишет, что библиотека существовала около 15 лет, то есть с момента основания в 1968 до моего ареста в 1982 году. Все-таки я бы сказал, что она додержалась до перестройки.

Он вложил в этот проект огромные силы, он сумел заработать деньги на книги. Для многих людей библиотека была отдушина в жизни. Просто сказать – это было чудо в довольно суровой государственной системе. Конечно, библиотека была не столько книги, сколько читатели. Их было много. Не весь самиздат в Одессе был от Игрунова, но я думаю, что все, кто читали самиздат, читали и книги из нашей библиотеки. А читатели были во всех слоях общества. И даже следователи КГБ с интересом читали некоторые книги, из тех, что были конфискованы у меня. Для Игрунова библиотека была еще средство, книги - вещи, которые соединяют людей.  Для его деятельной натуры к 1978 – 1980 году Одесса была уже мала. Он стал стремиться в Москву.

В последний раз я видел его в Ленинграде, в августе 1990 года, на встрече бывших политических заключенных. Серьезного разговора не получилось. Мы вспоминали о добрых старых  временах. Я написал об этом в неопубликованной книге (на немецком). Один мой добрый знакомый прочитал эти строчки и предложил поставить gute alte Zeiten (добрые старые времена) в кавычки. Я не согласился. Мы боролись. Мы не сдавались. Мы творили. Было бы лучше, если бы нас не посадили. Арест - это всегда жестокий удар.  Но без этих испытаний нам бы многое не удалось понять в истории. А история твориться только там, где нелегко.  В раю истории быть не должно.

Самое важное, что я почерпнул от Игрунова, было понимание единства нашей истории. Он не политизировал историю, не делил на части - до революции, после революции. Царь всея Руси, Ленин, Троцкий, Сталин были для него исторические личности. Он оценивал их как людей и оценивал их как политиков. Для него были важны политические результаты. Таким образом он сохранил или восстановил единство истории, которое пытались разрушить большевики и подтолкнул меня на некоторые интересные идеи. Тогда я, начитавшись Канта, увлекался философией, собственно одной проблемой- проблемой понимания и сформулировал некоторые идеи (для меня остается загадкой, почему меня психиатры не записали в сумасшедшие). Общение со следователями КГБ было для меня как бы полигоном, на котором я проверял свои идеи. И вот это представление о единстве истории помогло мне существенно и во время следствия.

Если бы не он, не было бы библиотеки и я не занялся бы экспериментальной историей. Собственно, я смотрел на библиотеку как на  исторический эксперимент, которые во многом удался.  Про общественное значение я уже не говорю. И арест, следствие и сам лагерь вызывали во мне живой интерес.

Я сам не сделал бы что-либо такое грандиозное, как библиотека. Кроме того, по природе я был совершенно для политики не приспособлен. Я  любил  общение в узком кругу.

Пришлось себя переделывать.  Конечно, 5 лет в лагере – это многовато, мне хватило бы и 3-х лет.  Но тут уж выбирать не приходилось.

В общем, встреча с Вячеком для меня была как звездный билет.

А биографию Игрунова я написать не могу - общались мы с ним очень короткое время и оцениваю его влияние, а не его самого.

См. также лагерные стихи Петра Бутова

     14.12.2004 , Furtwangen im Schwarzwald

О библиотеке самиздата подробно см. в рассказе Игрунова

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!