|
См. разделы сайта Новейшая история.
"Неформальский" период и "Мемориал".
О "МЕМОРИАЛЕ"
Расширенный вариант
…У меня еще что плохо - у меня очень тяжелый характер.
Некоторые говорят, что наоборот - все хорошо, но это не так… Есть во мне нечто
такое, что в конечном итоге ссорит меня с очень важными людьми, очень нужными. Я
расставался многократно с людьми и расставался в очень тяжелой форме. Вот с
Сашей Рыковым расставался, без которого вообще трудно понять первый этап
моего диссидентского прошлого. Были и другие - тот же Анатолий Гланц, с которым
мы, в конечном итоге, расстались. С моей женой первой расстались. Вот с Сережей
Митрохиным сейчас... И много таких вещей, начиная со школьного времени. Очень
тяжелые конфликты у меня в жизни происходили. И это не случайно, это
связано с чем-то… В некоторых случаях я знаю объяснение этому. Вот и из
"Мемориала" я в конце концов ушел…
В чем смысл был вообще "Мемориала"? В июне 1986 года Гриша Пельман меня
очень сильно подталкивал к тому, чтобы я принял участие в проекте "Памятник".
Некто Юра Самодуров решил поставить памятник реабилитированным жертвам
сталинских репрессий… Причем только реабилитированным. Он рассуждал так: "будем
реабилитировать, будем каждый год рассматривать новые дела и будем свитки
реабилтационные делать, под барабанный бой, с салютующими пионерами, вносить в
скрипторий…" Я сказал, что я этим заниматься не буду по одной простой
причине - все это перезрело, все это будет и без меня... Я же
хотел тогда делать журнал, в котором можно было бы
готовить проект настоящих реформ. Все тогда уже отказались от меня -
тот же Шейнис отказался... Он говорил: "Нет-нет-нет, мы уже
старички, - ему тогда было столько лет, сколько мне сейчас, если не меньше,
- мы уже старички, это уже другое поколение". Словом, боялся.
И вдруг я сталкиваюсь с людьми, которые с воодушевлением говорят о Памятнике.
Я говорю: "Ребята, причем здесь, во-первых, памятник? Необходим пересмотр
истории. Причем здесь реабилитированные - нереабилитированные? Ну хорошо, коммуниста, который стрелял в крестьян,
реабилитировали, он не был врагом Сталина, а крестьяне, которых он расстрелял -
они беляки, и их не реабилитировали. Так, извините, кому мы памятник ставим
- этому карателю, изуверу? Потому что его реабилитировали? Или невинным людям,
которые защищали свои семьи, спасали их от голода и потому оказывали
сопротивление большевикам?" "Да, это так, но если люди применяли
насилие, то их нельзя реабилитировать", - говорил Юра Самодуров. Я
говорил: "Что?! Вот пришел этот продотряд к тебе, и забирает у тебя последнее
зерно, а у тебя дети зимой умрут от голода! Что ты делаешь? Ты хватаешь топор,
который у тебя стоит, а тебя тут же и шлепают. Реабилитировать тебя или
нереабилитировать? Почему это нельзя? Насилие, ну и что? Какое насилие? В мире
насилия человек должен быть агнцем, спокойно идти на заклание? Тогда его
реабилитируют? А если он сопротивляется злу, то он мерзавец, его уже
реабилитировать не надо? Надо пересмотреть всю историю, ребята. Надо
отказаться вообще от культа насилия, надо пересмотреть ценности, а для
этого необходимо просто заново переписать историю. А для этого нужен
центр. Что мы можем сделать? Давайте построим мемориальный комплекс.
Прежде всего, главным там должна быть библиотека, культурный зал, где будет
вестись работа..." - Да, - говорили они,- но мы поставим памятник! - Но
почему православный храм? - спрашивал я.- А что, мусульман не было? А
иудеев не было? Вы постройте мемориальный комплекс, где будут разные
храмы, но вы должны будете сделать это великим художественно-
архитектурным произведением, чтобы человек приходил туда, и испытывал
потрясение. А в библиотеке, конференц-зале проводите семинары, смотрите
фильмы, читайте книги, устраивайте выставки. - Нет, - говорят, - ты
нам ничего не дашь сделать, ты замахнулся на такое, что нас всех передушат! Дай
нам сделать хотя бы памятник реабилитированным жертвам, мы за это уцепимся и
сделаем следующий шаг.
Это 86-ой год был. Все катилось под гору, все катастрофично, а диссиденты,
тогда уже неформалы - сами упираются появившимся возможностям, вместо
того, чтобы идти дальше! В общем, тогда я написал свой манифест "Мемориал" и
предложил его. Но его не приняли. Тогда я написал еще один вариант - "Памятник"
- и, в конечном итоге, убедил Самодурова, что этот вот "Памятник" в превращенной
форме содержал мое представление о "Мемориале" и о пересмотре истории. Он
просто был более скромный. Я убедил Самодурова его прочесть.
Так как я был тогда сумасшедший, находился под надзором, любой мой шаг мог
привести к неприятным для меня последствиям. Я уже совершенно изголодался,
прожил долго в Москве без работы, и вынужден был вернуться в Одессу.
Пока меня не было, они провели тусовку. И на этой тусовке Самодуров выступил и
прочел не мой текст, а свой текст! Опять этот безумный какой-то "Памятник"…
Но это все равно всколыхнуло людей. Он собрал какую-то группку, комитет
четырнадцати. Когда я вернулся, то увидел, что оргкомитет работает, но у него
другая концепция. Я говорю: но все-таки почитайте мою концепцию... - Не
надо нам никаких концепций!!! Мы уже тут два месяца обсуждаем!!! Все! Хватит!!!
Мы обо всем договорились! Но я все равно пустил по рукам свое обращение, уже
"Мемориал" - не "Памятник". Постепенно мои идеи привели к
трансформации движения. Но между мной и Юрой Самодуровым возникло
напряжение. Я, например, его спрашивал: "Ладно, Юра, ты решил прочесть свое
обращение, но почему ты не вывесил и мой текст, ведь там, на стендах, были
и другие обращения?" - "Ты знаешь, мне показалось это
недемократично, поскольку я не смог размножить твой вариант. И я
думал, что если он не висит, просто зачитать его было бы
недемократично... "
Большинство людей постепенно начало ориентироваться на меня, и я стал
арбитром в этих делах. Но в оргкомитет часть людей я не принимал, и для
многих из тех, кто вошел в группу, я оказался врагом, в прямом смысле врагом.
Саша Вайсберг, например, говорил: "Кто ты такой, чтобы спорить!? Ты что,
кандидат?! Или ты знаешь иностранные языки?!" Это было на таком уровне. Потом
прошло некоторое время, ему сказали, что я был диссидент, был в заключении - все
сменилось на пиетет. Но, к сожалению, очень многое делалось на таком уровне…
Итак, возвращаемся. Потом начали собирать подписи, как Юра Самодуров называл,
"великих". Они ходили с Пономаревым собирали... Среди "великих" оказались люди,
конечно, продвинутые по сравнению с другими, но все равно все они были людьми
совершенно старой эпохи! Шатров, Рыбаков … Для них люди типа меня - это
экстремисты. Они, в конечном итоге, стали действовать по указаниям ЦК КПСС, а ЦК
КПСС боялся, что мы будем независимыми. Они видели в "Мемориале" зародыш
альтернативной политической партии, и во что бы то ни стало хотели его задушить.
И радикалы в оргкомитете все сгрудились вокруг меня и просили, чтобы я в этот
оргкомитет пошел. И мне пришлось войти в оргкомитет. В этом
оргкомитете умеренные проводили линию ЦК КПСС, а я, разумеется, начал проводить
противоположную. И возник конфликт.
Сеня Рогинский, который, кстати, очень достойно себя вел в диссидентское
время, сильно не хотел заниматься чем-то, что опять могло привести к
подобному исходу. Но постепенно стало ясно, что "Мемориалу" это не грозит, что
время изменилось, и он начал входить в эту организацию. Но я для него тоже был
враг, поскольку из-за меня, из-за таких, как я, могут все это прикрыть. Один
случай особенно этому способствовал. Мы однажды вышли на какую-то
демонстрацию, естественно, противостоящую власти, что вызвало страшное
возмущение у Рогинского и Самодурова. "Какая
безответственность! Старушек выводить на площадь, когда милициолнеры могут их
побить. Кто мог воспользоваться именем Мемориала!" – "Да, мы, мы инициативная
группа, - говорят те - Мы, инициативная группа, мы и выводили". Лева
Пономарев, Юра Самодуров говорят: "Мы протестуем!" - "Но, - говорим мы,
- большинство инициативной группы поддержало, мы имеем право!" В конце
концов Сеня Рогинский собрал учредителей: Глазычева, Афанасьева, Евтушенко,
Шатрова с тем, чтобы запретить использовать имя "Мемориал" где бы то ни
было без санкции исполкома, читай, без санкции ЦК КПСС. На
этом собрании, естественно, я выступил, потому как на меня расчитывали.
Евтушенко и Афанасьев были люди более независимые, чем скажем,
Шатров или Рыбаков. Сеня Рогинский уже в кулуарах подходил ко мне, говорил:
"Вячек, ты не переживай, все будет хорошо! Афанасьев понимает, что такое
приводные ремни улиц". А я и не волнуюсь. Мне-то чего волноваться…
Афанасьев после совещания приходит и говорит: "Да, не мы создавали
"Мемориал", а эти молодые люди, и не надо им запрещать использовать это
имя. Да, конечно, мы все должны вести себя ответственно, но мы не в праве, мы
здесь, в сущности, никто. Нас пригласили, мы вам поможем, но это ваше дело, как
поступить. Все. Все санкции снимаются". На какой-то момент мы победили.
Следующий этап - это Устав. Опять же таки Юра Самодуров пишет устав. По
этому уставу все заявки о вступлении в "Мемориал" пишутся, грубо говоря, во
Владивостоке, потом они все направляются в Москву, в Москве
рассматриваются, и люди принимаются в движение. Я пишу совершенно другой
устав, по которому организовываются ячейки, люди в них
вступают, и так создается широкое массовое движение. По этому поводу
мы с ЦК КПСС начинаем бороться. Именно поэтому стараются отменить наши съезды…
Но я все-таки пробиваю свой вариант устава, после чего Юра Самодуров
вообще покидает "Мемориал" и больше не принимает в нем участие.
Но перелом все-таки происходит. На
оргкомитете проголосовали мой вариант, и он проходит. Но кто в этом
оргкомитете? Опять-таки Рогинский, Самодуров, Пономарев - люди умеренные, а
тут охвостье какое-то радикальное. Но большинство за нами, ничего сделать
нельзя. Я превращаюсь во врага. То есть, продолжаю быть врагом! Наконец, мы
пришли к подготовительному, к организационному съезду "Мемориала". Нам для этого
предоставили Дом Кино. И вот ЦК КПСС собрало нас, прислало инструктора,
зам. зав. отделом по идеологии, некоего Юдина. ЦК проводит с нами
совещание. В результате умеренные - Самодуров, Пономарев - говорят: "Надо
пока отложить съезд, пока мы его проводить не будем". А радикалы
настаивают: "Нет, будем, и все!" Пономарев и Самодуров бегут к Сахарову и
убеждают Сахарова, что надо съезд отложить, что люди из регионов не хотят этого,
это Игрунов мутит воду, хочет то-то и то-то! Рогинский бежит к Гефтеру,
рассказывает, что Игрунов интригует, со своим радикализмом натравливает на них
партию. В результате мы ссоримся с Гефтером... И вот двадцать восьмого
октября, в день моего рождения, приводят Сахарова, приводят всех этих людей, и
начинают меня "мочить". А я, не будь дурак, привел некоторое количество людей из
регионов. И они все как один встали и говорят: нет, мы приехали сюда ради
съезда, и мы не можем вернуться без учреждения! Тогда Смирнов, который
был председателем союза кинематографистов, сказал: "Все, я зал вам не даю!
Уходите! Нам не нужен "Мемориал", мы создадим новый "Мемориал", а с вами дел
больше иметь не будем. Все!" Сахаров выступает: "Как же так, это же невозможно!
Вот я же вижу, что люди хотят создавать "Мемориал". И как мы можем без них? Это
же они начали, мы уже люди пожилые, это они - основатели". И тогда начинается
поиск компромиссов. Хорошо, решают они, мы проводим съезд, мы называем его
подготовительным, обязуемся провести в такой-то срок учредительный съезд, и на
этом компромиссе мы договариваемся.
И 29-го происходит съезд. На этом съезде, естественно, сделали все, чтобы
впереди сидели всякие тузы, среди них Изюмов из "Литературной газеты",
который "мочил" Солженицына. Радикалам слова не дают… Нас
оттеснили назад. Но я сел за Сахаровым. И когда мне уж совсем невмоготу стало, я
начал говорить: Андрей Дмитрич, вот надо это, это, это. Андрей Дмитрич: вот
сделаем так и так. Ему никто не смел перечить. Я просто, используя Андрей
Дмитрича, пытался проводить свою линию. Вот как,
например, съезд принимал резолюцию в поддержку Солженицына. Я кулуарным путем
договорился с Тимофеевым 1, что он выступит, и скажет, что
его речь закончит Виктор Аксючиц 2 . Виктора Аксючица просто
так бы не допустили, а Тимофеева Сахаров знал. Сахарову я объяснил, что
надо позволить выступить Тимофееву, и Сахаров попросил Глазычева дать
Тимофееву слово. Тимофеев выступил, прервался как бы на полуслове и дал
слово Аксючицу. Аксючиц сидел уже в первом ряду и не успел даже Глазычев
моргнуть, как он был уже на трибуне. Аксючиц прочел свое обращение в
поддержку Солженицына и оно было принято съездом. Так или иначе,
подготовительный съезд прошел, и мы назначаем дату учредительного съезда. Сразу
после подготовительного съезда собираются все тузы, и создаются два оргкомитета:
по проведению Московского съезда и по проведению союзного съезда, в который
вхожу и я. Становится, однако, ясно, что союзный съезд не удастся провести, но
Рогинский бьется за то, чтобы провести хотя бы Московский съезд. И вот в
Московский съезд входят и Охотин, и Рогинский, а мне отдают тех, кого считали
неспособными что-то сделать, чтобы я организовывал с ними союзный
"Мемориал".
Я соглашаюсь это вести, но при этом на этой тусовке растаптывают меня,
Кудюкина, Леонова - в общем, всех радикалов уничтожают. Кудюкина включили в
какой-то из оргкомитетов, Леонова уже никуда не включают, Орлова - тоже никуда,
а мне в комитет закинули Жемкову в качестве комиссара от Рогинского -
контролировать.
В конце концов, я готовлю этот съезд и параллельно готовлю газету
"Ведомости Мемориала". Я прошу Сахарова дать интервью. Сахаров сначала
отказывается, говорит, что ничего у нас не получится. В конце концов я его
уламываю, и он соглашается дать интервью. Я посылаю Аллу Глебову, журналистку, и
тут снова он говорит, что интервью не будет, потому что все равно никакого
съезда провести не дадут. Сдался Сахаров - последний человек! И
нам не на кого опираться! Мы проводим все и без его интервью,
но все в уменьшенном объеме, все позже…
Мне потом не дали быть главным редактором, потому что иначе бы газету не
отпечатали: спонсор газеты, которой нужно было давать деньги, не дал
бы... Этот спонсор, фамилию которого я сейчас не помню, сам хотел
быть там автором, но он дал совершенно графоманский текст, который я не
поместил в газету... Рогинский тогда договорился о компромиссе: этот
человек берет псевдоним "Арсеньев", пишется первым в этих "Ведомостях
Мемориала", я иду где-то там третьим по алфавиту: Арсеньев, Даниэль, Игрунов...
Но я довожу газету до конца и рассылаю всем приглашение на съезд. Мы
еще не знаем, где съезд пройдет, но мы подтверждаем всем, что через три месяца
после Оргкомитета, 29 января, съезд состоится - и всех приглашаем в Москву.
Куда, зачем - не понятно! В ЦК КПСС все рвут и мечут. Вызывают Шатрова,
Евтушенко - всех членов КПСС - в ЦК, на Старую Площадь. Они говорят,
что они не могут ничего решить без Афанасьева - он их глава. Послали
за Афанасьевым. Афанасьев говорит: да, конечно, но мы не можем без Сахарова. Ему
говорят: ну как же, Сахаров ведь не член КПСС!.. - Да, но он член нашего
совета и мы без него не можем! ЦК вынуждено согласиться. И Сахарова,
который ни во что уже не верит, все-таки туда привозят.
Но Сахаров же битый диссидент, он же не может сдаться, и он говорит:
"Проведем съезд! Не дадите вы, говорит, нам зал, мы проведем по квартирам!"
А мы уже решили арендовать зал, так как наши спонсоры - художники,
журналисты, кинематографисты, "Литературная газета", и "Огонек", кажется - все
отказались давать помещение. Где хотите - там проводите! Ну, мы решили
арендовать - деньги уж как-нибудь соберем. ЦК сказало: "Да проводите к
чертовой матери!" А Юрий Рыжов, ректор МАИ, еще до поездки в ЦК объявил: "Даже
если мне не разрешат, я вам предоставлю зал". В общем, они выстояли и съезд
прошел. На этом съезде со свистом меня избирают в рабочую коллегию. Я и
Рогинский с большим отрывом лидируем, у Рогинского даже больше голосов.
Но на съезде Рогинский говорит: "Вячек, ты знаешь, не надо тебе редактором
газеты избираться..." -"Почему?" - "Ну, вот наши учредители поднимут вопрос,
навяжут тебе всякую ерунду. А так мы потом уже правлением выберем редактора
газеты - конечно, это будешь ты, и ты выберешь кого надо". Хорошо, я
соглашаюсь...
Я уезжаю в Одессу организовывать "Мемориал". Из Одессы едем в Киев, проводим
блестящий учредительный съезд в Киеве. Я возвращаюсь в Москву, и
вдруг оказывается, что в газете уже три редактора. Хорошие все ребята:
Миша Карпов, Карина Мусаэлян и я. Вот только они не понимают, что происходит.
Кроме них, в редакции еще несколько человек, которые являются прямыми моими
врагами: Леша Токарев и еще кто-то... Я ничего сделать не могу... И, в общем, я
вынужден сложить полномочия и уйти из газеты. На протяжении нескольких лет у
"Мемориала" не было газеты.
Интересная штука - на подготовительном съезде Саня
Даниэль и Витя Матизен3 прислали мне записку из зала:
"Предлагаем считать этот съезд съездом мужей Светы Арцимович..." Потому что я,
который в призидиуме - первый муж, один из них, Саня Даниэль, второй муж
Светы Арцимович, а Матизен - третий муж - смешная история! Потом
Саня Даниэль становится членом правления, и он и Сеня Рогинский делаются
главными действующими людьми в "Мемориале", и они уже вдвоем уговаривают
меня не уходить. И я еще долгое время был членом рабочей коллегии
"Мемориала" - до 93-го - начала 94-го года, когда я стал депутатом и когда
я уже сказал, что больше не могу. Но, в сущности, уже начиная где-то
года с 90-го я перестал принимать активное участие в этой организации.
Запись и редакция Шварц Е.С.
См. также "Речь
В. Игрунова по поводу вступления "Мемориала" в "Демократическую Россию"
.
Примечания:
1. Лев Тимофеев (р. 1936) - литератор, руководитель центра по изучению
теневой экономики, бывший член группы "Независимая гражданская инициатива",
Президент фонда "Референдум". Преподает в РГГУ. Политический обозреватель
газеты "Московские новости". В настоящее время Тимофеев - член МХГ, группы
"Независимая гражданская инициатива" (Юрий Афанасьев, Леонид Баткин и др.),
Московского Союза писателей, клуба столичной интеллигенции "Московская трибуна",
член Совета представителей Движения "Демократическая Россия" (от "Московской
трибуны"). Член Российского ПЕН-клуба, редакционного совета журнала "Юность" и
редколлегии журнала "Странник". С 1996 года - политический обозреватель
еженедельника "Московские новости". [Материал для справки получен в ИИЦ "Панорама". Полный текст справки
см. здесь.] Вернуться
2. Виктор Аксючиц (р. 1949
г.) - председатель Политического совета Российского
христианского демократического движения. Председатель Правления Российского
народного собрания. С 1987 года - соиздатель религиозного журнала "Выбор".
1986-1990 гг. - работал в кооперативе "Перспектива" и совместном предприятии
"Бьюика". С 1990 года по сентябрь 1993 г. - народный депутат Российской
Федерации, председатель подкомитета по связям с зарубежными, религиозными
организациями Комитета Верховного Совета Российской Федерации по свободе
совести, вероисповедания, милосердия и благотворительности. Более подробно см. о
нем на сайте НСН, где получена данная информация. Вернуться
3. Александр Даниэль - член правления общества "Мемориал", сын писателя Юлия
Даниэля и правозащитницы Ларисы
Богораз. Виктор Матизен: см. интервью
Вячеслава Игрунова Виктору Матизену . Справка готовится. Вернуться
Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
|
|