Сейчас на сайте

Сергей МИТРОФАНОВ. Опубликовано в журнале "Столица", № 37 (95), 1992 г.

ВОСПОМИНАНИЯ О «ПЕРЕСТРОЙКЕ

Март 1988, страничка из дневника:

«...Никогда бы не подумал, что, для того чтобы просто выйти в парк, нужно иметь немалое гражданское мужество».

Действительно, десятиминутный проход выглядел странно и страшно: мрачные люди, построившись парами, с зажженными свечами и неясными картинками на груди (старушки думали, что с иконами) молчаливо куда-то побрели. Милиционеры и корреспонденты бежали рядом, проваливаясь по колено в снег, так как на аллее им места не хватило. Причем милиционеры бежали с одной стороны колонны, а западные корреспонденты — с другой. Действо лавинообразно захватывало по дороге гуляющих и любопытных.

Находясь под объективами корреспондентов и агентов КГБ, которые, не стесняясь, щелкали прямо в нос, мы невольно думали: а что с нами будет в конце аллеи? Арестуют, погрузят в автобус (автобусы уже стояли у входа в парк), запомнят и усложнят жизнь?

Рядом шел студент из университета, и товарищи уговаривали его отойти назад: если выгонят, то могут забрать в армию. Впереди шли — Андрей Данилов без пальто и с обнаженной головой, красивая Аня Золотарева, вся в черном, Павел Кудюкин...

И вот дошли до конца аллеи. Куда повернуть? На заснеженную эстраду? Нет, на эстраду нельзя, похоже на «вызов». Давайте — к детской снежной крепости.

Повернули налево. Вынесли заранее приготовленный картонный черный обелиск. «Устанавливают черную пирамидку, — тревожно передали по рации, — примерно девять на восемнадцать...»

Этого они, по-видимому, вытерпеть на могли. В круг собравшихся вошел грузный чин и, не смущаясь кинокамер и микрофонов, объявил: «Всякие демонстрации вам запрещены, прош-уу расходиться!»

Позже Виктор Золотарев подошел к нему и сказал: «Спасибо, что вы помогли нам удачно завершить вторую часть». «Да лучше бы и первой не было», — мрачно отреагировал тот.

Так московская интеллигенция отметила день памяти о жертвах сталинских репрессий. Организатором был лидер группы «Гражданское достоинство», впоследствии — главный кадет России, Виктор Золотарев. Почти все участники акции — члены одного из первых в стране политклубов «Демократическая перестройка».

С тех пор прошло менее пяти лет. Никто из действующих лиц не умер, не состарился. История не сбросила одни фигурки и не расставила новые. Удивительно, но и сегодня мы остались теми же (в биологическом и нравственном смысле) людьми, как, наверно, остались теми же и милиционеры, и тайные агенты, и «молчаливое большинство».

Однако между датами — пропасть громадного размера: крушение империи, гибель коммунистической Помпеи. В августе 1991-го, когда режим (с которым я и ты боролись тем, что читали запрещенные книжки), казалось, окончательно рухнул, а мы с полным правом могли сказать друг-другу: «Ай да мы, ай да молодцы!». Но в 1992-м нам требуется уже более ясное осмысление причин. Ведь кроме крушения коммунизма произошли разрушение социальной сферы, (дай-то Бог, чтобы жертвы не были напрасны), деструкция государства, ушли моральные авторитеты и нравственные ориентиры, а главное, на смену партийной элите к власти рвется откровенный жлоб...

Возможно, это болезнь роста Возможно, небольшая задержка на магистральном (по выражению писателя Льва Тимофеева) пути истории. Возможно. Но силы, которая могла бы предотвратить летальный исход, в обществе, нет. Ибо рынок как способ организации экономики — это прекрасно, но рынок как новая идеология (как, скажем, пытался представить в нашем журнале Александр Агеев) — явно недостаточен, выгнал же Христос менял из храма.

Пролог. Прологом августовской революции был 1987 год, год взрыва политической активности. По всей стране тогда стихийно стали образовываться политклубы — неформальные организации. Анализируя ситуацию 1987 года, американский политолог Виктор Давыдов писал: «Горбачеву нужны «хунвэйбины» — некая сила, способная перетрясти аппарат извне». Однако в отличие от китайских хунвэйбинов советские «хунвэйбины» (не все, конечно, а координаторы движения, члены новообразованных политсоветов) прекрасно догадывались о той роли, которую им отводили.

Они рассчитывали на то, что, меняя свой имидж (фасад) и демонстрируя Западу «новое мышление», коммунистическая власть будет вынуждена поменять и свою архитектуру. Был и более тонкий расчет: поскольку никакие революционные преобразования в обществе, казалось, были невозможны, вести работу с элитой, втянуть ее в диалог, трансплантировать ей западные стандарты, обуржуазить. Впрочем, к такому перерождению коммунистическая элита была готова еще в правление Брежнева, единственно, чего ей не хватало для этого, — «мозгов».

Политклуб «Демократическая перестройка» («ДемПер», как его иногда обзывали местные юмористы) был, пожалуй, самым влиятельным клубом в Москве, а может быть, и во всей стране. Причем во многом его авторитету способствовало то, что для проведения своих собраний клубу предоставлялись комфортабельные радиофицированные аудитории Центрального экономико-математического института (ЦЭМИ), что, по-видимому, устраивало всех: клуб становился Меккой московской интеллигенции, а власть имела прекрасную возможность собирать информацию обо всем, что происходило в неформальной среде.

Естественно, все, что говорилось в клубе, тут же стенографировалось, анализировалось и попадало в отчеты работников идеологического фронта, однако потом, вместе и с так называемым «Белым ТАССом», и секретными стенограммами политбюро снова возвращалось в неформальную среду через сочувствующих работников аппарата компартии.

Откликаясь на невнятно вербализованный сигнал верхов — «перестройку», «хунвэйбины» из ЦЭМИ понимали, что им отводилась роль витрины гласности и демократизации Горбачева, и готовы были стоять в ней в качестве манекенов, но при этом они старались (и успешно); приподнять планку возможного, создать прецедент, который потом можно было бы распространить на другие города и глубинку. Само название клуба было выбрано не случайно: оно символизировало и лояльность выбранному курсу, что гарантировало от репрессий и подчеркивало, что этот курс будет понят определенным образом. В клубе совершенно открыто (и это было принципиально), до всех разрешений, были налажены выпуск и распространение печатной продукции — бюллетеня «Открытая зона». На этот раз в названии сочетались идея преодоления лагерной сущности режима и отсылка к знаменитому выражению Горбачева: «Нет зон, закрытых для критики».

Хотя весь первый год существования клуба его члены не делали ничего существенного, т.е. всего лишь обсуждали устав, регистрировали его в инстанциях, а потом дискутировали о регламенте и кворуме, весь второй год — боролись между собой «за власть» (хотя никто не мог толком сказать, в чем она заключалась), а потом вдобавок еще и... раскололись по политическим мотивам, заслуги «Демперестройки» перед демократией огромны. Клуб «Демократическая перестройка» дал начало всем первым политическим партиям.

Фактически из семинара клуба образовалась социал-демократическая ассоциация, ставшая потом социал-демократической партией России (СДПР) под председательством и идейным руководством члена клуба О.Румянцева. Другой член клуба, Виктор Золотарев, в 1989 году создал Союз конституционных демократов (СКД). Расколовшись в 1988 году, «Демперестройка» дала начало «Перестройке-88»[1], которая впоследствии преобразовалась в небезызвестный «Демократический союз». Клубная инициатива по созданию мемориала жертвам сталинских репрессий вылилась в создание всесоюзного общества «Мемориал». Хотя сам мемориал они строят до сих пор, но Общество живет и здравствует и оказывает влияние на политическую жизнь. И даже так называемая «Демплатформа», группа коммунистов-авантюристов, лихо вознамерившихся перевернуть КПСС изнутри и, по-видимому, прибрать к рукам партийную собственность, возникла из инициатив «Демперестройки» — членам клуба Игорю Чубайсу (родному брату ныне могущественного министра) и Володе Кардаильскому отводились в этой акции не последние роли. Создавалось странное впечатление, что меньше сотни членов клуба умудрялись оказывать колоссальное давление на в целом консервативное московское общество.

Конечно, палитра демдвижения 88—89-го годов была и шире, и богаче, но, если приглядеться првнимательней, все группы, все партии, все неформальные издания, семинары — всё это было хождение по кругу одних и тех же людей, которые в одном месте, называли себя народным фронтом, в другом — каким-нибудь съездом, союзом, конфедерацией.

Ах, как великолепно чувствовать себя Прометеями, но только огонь тот был большей частью бенгальским. Весь 88-й год в клубе ожесточенно спорили, что главное в деятельности «перестройщиков» — «социальные инициативы», которые, впрочем, тут же и затухали, потому что в избытке было идейных руководителей, но не было исполнителей, или свободная трибуна по четвергам в ЦЭМИ, ставшая полигоном для всего того, что происходило потом на первых съездах народных депутатов. Ярко освещенный зал, в котором с трибуны серьезно говорили, как реформировать строй и что делать с коммунистами (при всем при том, что коммунисты и не подозревали, что с ними можно что-то делать), производил неизгладимое впечатление на бывших лагерников, проводивших жизнь в бессильной ярости ко всему коммунистическому. Многие плакали.

С этой трибуны выступали Александр Мень, Глеб Якунин, обкатывали свои предвыборные программы Сергей Станкевич, Олег Богомолов, экспертизу проходили экономические схемы — Б.Ракитского, В.Данилова-Данильяна и др. Хитрый Клямкин морочил публике голову своим риторическим вопросом «Какая дорога ведет к храму?». В холле бесплатно раздавал «журнал независимых мнений» «Референдум» Лев Тимофеев. Здесь начинал Дима Юрасов, тот самый, который, работая в секретном архиве, вынес добрую его половину и основал дома свой собственный архив... Теперь это архив «Мемориала».

Члены клуба «Демперестройки» свою личную карьеру в перестройке сделали. Они стали руководителями партий — Виктор Золотарев, Олег Румянцев. Известными народными депутатами — Румянцев, Леонид Волков (ВС РФ), Виктор Кузин (Моссовет), Кирилл Янков (Московский облсовет). На одном из постперестроечных банкетов возник спор приоритетов — кому первому дали черную машину с телефоном. «Да-а, — стали что-то мы отдаляться от народа, — вздохнул Янков, — я уже на троллейбусе и не езжу».

Из клуба вышли и фактически попали на политический Олимп член Конституционного суда Эрнест Аметистов, зам. министра труда Павел Кудюкин. Теоретические наработки семинаров клуба позже легли в программы МДГ, в румянцевскую конституцию...

Редколлегия и авторы «Открытой зоны» почти в полном составе перешли работать в первый политотдел первой независимой массовой газеты «Коммерсантъ». Это их заслуга, что, по словам бывшего неформала Бориса Кагарлицкого, первоначальный «Ъ», созданный для кооператоров, «читала по преимуществу интеллигенция, к кооперативам никакого отношения не имевшая». Потом они двинулись в «Независимую газету», журнал «Век XX и мир», на радиостанцию «Свобода», другие издания... Однажды ночью 88-го года я и Андрей Фадин подбирали на машине перспективных авторов. И вот из какой-то подворотни вышел бедный и несчастный, никому тогда не нужный, мокрый от моросящего дождя, с растрепанной нечесаной бородой «известный публицист Максим Соколов».

В общем, «аксеновщина» какая-то: пора, мой друг, пора, апельсины из Марокко...

Но все революции лгут. Почему бы это?

Возможно, первые неформалы и могли бы инициировать создание гражданского общества, если бы у них было для этого больше времени, если бы все созданное и образованное «на вырост» в конце концов заполнилось многими людьми. Вышло же наоборот: вихрь более мощный подхватил всех этих «инициаторов» и «координаторов». 40, 100, 200, 1000 человек ничего не определяли и определить не могли. В жизнеописании «Демперестройки», как в капле, отразилась вся драма перестройки в целом. Реформы сверху, что у нас, что в Польше, оказали отрицательное влияние на общественную мораль, нет, не только ты и я, а все общество стало свадебным генералом у себя на празднике 21 августа.

Инициативу перехватили гайдары, бурбулисы, руцкие, люди другой среды, другого менталитета, другого опыта, причем к Ельцину среди них меньше всего претензий — у него-то по крайней мере за плечами был поступок, драма личности, произошедшая на глазах у всех. И не то чтобы они были корыстны, и не то чтобы они были слишком повязаны своей элитарностью и в конечном итоге выполняли элитный заказ. Нет, главное в другом, в том, что они никогда не опережали историю, поворачивались вместе с ее маховиком. Отсюда их понятное топтание на месте, выжидание, пассивность, стереотипность мышления, неспособность стать духовными лидерами поколения. Ни Ганди, ни Сахарова среди них нет.

А неформальная среда приказала долго жить. Лучших интегрировала власть, благо их было немного. Претендующих на большее постепенно вытолкнули обратно. И из экономики, и из политики. Единственного неформала-президента Гамсахурдиа — свергли танками. Хитрый грек мэр-неформал Попов сам спрыгнул с подножки. «Сидение у правительственных телефонов — это не власть», — сказал он на прощание. Говорят, и у неформала от экономики первого капиталиста Борового дела сегодня идут не столь блестяще, как предполагалось. Иначе чего бы он бросился в политику?!

Это естественный процесс, и бесполезно искать заговорщиков — их нет. Виновата накопившаяся усталость всех и рабская психология ожидания, виновато то, что «русский мужик задним умом крепок». Да, он засыпет песком и цементом Чернобыль, но только тогда, когда он взорвется. Вот и сейчас он подождет, пока жареный петух клюнет: осенью будет думать о сельском хозяйстве, зимой — о социальной сфере. Сначала миллиарды уйдут за кордон, все передерутся из-за недвижимости, а потом... раздадут «ваучеры» по десять тысяч - давай, участвуй в народной экономике!

И я думаю, что еще такого должно произойти в говорящих головах, чтобы додуматься до простейших аксиом: чтобы выжить самому, надо дать выжить другим.

См. ответ Максима Соколова на эту статью.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!