Сейчас на сайте

Михаил Ривкин

Ответы на вопросы П.Бутова. Часть 3

<<< Часть 2

В августе этого,  2007 года, Миша Ривкин приехал к нам в Шварцвальд и прожил 9 дней. Мы поговорили обо многих вещах, но поговорить времени было не так уж много, поскольку мы много ездили и ходили. Я посмотрел на Шварцвальд глазами приезжего и заметил, что здесь действительно очень красивые, даже можно сказать, романтические места.
Между прочим, я поставил Мише новые вопросы и он сделал небольшое дополнение ко второй части интервью, где речь шла о прочитанных книгах. Теперь он нашел время, чтобы ответить на третью группу вопросов и переслал их ко мне. Читатель заметит, что теперь мы перешли на "ты".
Так мы договорились во время последней встречи. В лагере и позже мы обращались на "вы".Теперь же упростили отношения.
6.12.2007      Петр Бутов


 

1. Дополните список любимых книг (Ваша референтная группа писателей).

Старался читать всё, что находил в Самиздате. "Лолита" В. Набокова произвела весьма бледное впечатление. А вот "Приглашение на казнь" очень понравилось. Неверно будет сказать, что я отождествлял себя с главным героем. Такое отождествление было возможно при чтении "Подвига", Цинцинат был неизмеримо сложнее и глубже меня, двадцатилетнего. Однако отдельные струнки его характера звучали точным резонансом моим переживаниям. Некоторые эпизоды, особенно отношения Цинцината с женой и с лучшим другом оказались точным пророчеством того, что меня не раз ожидало в жизни. "Подвиг" понравился до восторженности, особенно нехарактерный для В. Набокова патетический финал. Вообще, я целенаправленно искал В. Набокова и читал всё, что находил.

И. Бродского читал, но особого впечатления он на меня не произвёл. Однако А. Каплин был его восторженным поклонником, многие стихи знал наизусть, и читал их восторженно, с каким-то религиозным трепетом. Ну, и мне пришлось доставать И. Бродского, и вчитываться с максимальной серьёзностью в то, что для моего тогдашнего гуру было идеалом поэзии.

Читал Одоевского, Марлинского, других романтиков первой половины Х1Х века. Читал "Кафку". Но "Процесс" запомнился мне только тем, что очень походил на "Приглашение на казнь". Не помню, чтобы у меня была какая-то личная реакция, какой-то душевный отклик на Ф. Кафку. Более того, его устойчивое реноме гения показалось мне несколько преувеличенным.

Обожал Оскара Уальда, особенно сказки. Может быть потому, что читала мне их мама, когда я был ещё маленьким. Эта совершенно особенная, не от мира сего, изысканная и нежная проза просто вошла мне в душу и навеки осталась там, как осколок зеркала в сердце Кая, когда мама мне, семилетнему, читала про Счастливого Принца и про Звёздного Мальчика. Я хорошо помню, как я ревел тогда, просто захлёбывался слезами. И с тех пор не могу удержаться от слёз, когда читаю сказки Оскара Уальда. Ну, конечно, "Портрет Дориана Грея" очень понравился. В девятом классе для нашей "троицы" (С. Беленков, М. Блох и я) это была культовая книга в полном смысле слова. Мы постоянно цитировали лорда Генри, к месту и не к месту восхищались самим Дорианом. На самом-то деле О. Уальд выносит ему беспощадный приговор, но мы тогда этого не понимали, нам казалось, что это положительный герой.

Позднее, в период "Вариантов", прочёл пьесы О. Уальда, и уже совсем недавно одолел "Балладу Рейдингской тюрьмы", в переводе Нины Воронель, по-моему – лучшем из всех переводов на русский.

 

1. Как повлиял на Тебя переворот Пиночета?

Что Ты знал о режиме "Чёрных полковников"?

Переворот Пиночета повлиял очень сильно. Начиная с выборов 1970 г. Я внимательно следил за событиями в Чили. Победа С. Альенде стала для меня зримым доказательством того, что бескровные реформы в лево-либеральном духе возможны и в странах Западного блока тоже. Для меня С. Альенде был западным аналогом А. Дубчека. Я искренне сочувствовал и тому и другому не потому, что мне нравилась их программа (социализм С. Альенде меня нисколько не вдохновлял), а потому что это были те лидеры "с человеческим лицом", о которых я мечтал и для России тоже. Не профессиональный политикан, который подчиняет каждый свой политический шаг единственной цели сохранения власти, а тип "наивного интеллигента" (С. Альенде – детский врач) который пришёл в политику по зову совести, чтобы очистить эти авгиевы конюшни, у которого есть чёткие ценностные приоритеты, для него святые святостью религиозной, и ради которых он отдаст не только свой политический пост, но и свою жизнь.

Переворот Пиночета я встретил, как понятно из сказанного, с бессильным гневом. Я слушал западные голоса и искал любую информацию в советской прессе о событиях тех дней. Я вполне верил всему, что писала советская пресса о масштабах и жестокости репрессий Пиночета, потому что от коричневого диавола я не жду большей гуманности, чем от красного. И действительно, всё это была правда, и западные радиостанции это подтверждали. В связи со сказанным понятно, что та более или менее явная поддержка, которую высказали режиму Пиночета большинство знаменитых диссидентов и большинство моих личных знакомых диссидентского круга не вызвала у меня ничего, кроме ужаса и отвращения. Ужаса перед политической слепотой и отвращения к нравственной неразборчивости. Усреднённый диссидент видел в Пиночете естественного союзника в борьбе с советским режимом и со всеми проявлениями коммунистической идеологии в мире. Это было примитивное, одномерное мышление.

В этом смысле позиция А. Фадина и П. Кудюкина, с которыми я познакомился в 1978 г., была намного тоньше политически и глубже нравственно. Они считали латиноамериканских левых своим политическим идеалом и хотели противостоять советской власти именно с позиций гуманистического социализма. Но и с их оценкой чилийских событий я согласен не был. Для меня С. Альенде был именно символом нравственного противостояния злу, а они, в основном, разделяли его политические позиции, одобряли социалистические реформы. С этим я согласиться не мог. Будучи сам горным инженером, я знал, что С. Альенде своей национализацией умудрился за несколько лет дезорганизовать индустрию добычи меди в Чили, которая была образцом процветающей экономической отрасли и обеспечивала высокое (относительно) благосостояние в Чили. Кроме того, я не разделял их восторга от действий крайне левых вооружённых групп чилийского сопротивления, я считал, что противостояние Пиночету должно носить исключительно нравственный, ненасильственный характер. Вообще, восторг А. Фадина по отношению к тактике городской партизанской войны, которую он пытался из Буэнос-Айреса, Сантьяго и Каракаса механическим перенести в Москву, казался мне вредной и нравственно не состоятельной утопией. Я верил только в просвещение и нравственное воспитание как эффективные средства повлиять на будущее народа, будь то Латинская Америка, будь то Россия.

К режиму "чёрных полковников" не относился никак. Мне был симпатичен король Греции, и я считал, что "чёрные полковники" поступили по отношению к нему весьма непорядочно, но кроме этого я ничего не знал о событиях в Греции и не интересовался.

2. Оценка вьетнамской войны.

В целом, я симпатизировал американцам. У меня не было сомнений, что это целенаправленная агрессия Северного Вьетнама с целью подчинить себе Южный. Я не идеализировал коррумпированный и антидемократичный режим Южного Вьетнама, но по сравнению с коммунистической диктатурой Севера он был в моих глазах наименьшим злом. Я был очень огорчён и разочарован Парижскими соглашениями 1974 г. Мне казалось, что если бы американцы проявили достаточно мужества и настойчивости, то можно было бы избежать этой плохо замаскированной капитуляции. Сразу по подписании соглашений я сказал, что они долго не продержаться, и что военные действия возобновятся, как только США закончат вывод войск из Вьетнама. Именно так и случилось.

В истории нет сослагательного наклонения, но если бы американцы не уступили тогда во Вьетнаме, если бы американский контингент оставался бы там и в Камбодже, то Пол Пот не пришёл бы к власти и несколько миллионов человек были бы спасены от истребления.

3. Оценка афганской войны.

Когда произошёл переворот Хаффизулы Амина, затем переворот Бабрака Кармаля и началась советская интервенция в Афганистане, я уже был активным участником группы "Варианты". Хорошо помню, что А. Фадин назвал переворот Б. Кармаля и ввод советских войск реакцией на размещение американских "Першингов" в Европе. Я стал с ним спорить. Никакой связи между двумя этими событиями я не усматривал. В Афганистане Советы столкнулись с джином радикальной идеологизированной клики, которого они сами и выпустили из бутылки. Первоначально СССР привёл к власти, сравнительно умеренный режим, но неотвратимая логика революции очень быстро смела его, и на смену пришла диктатура Хаффизулы Амина, ничем не отличавшегося от Сталина: та же мнительность, постоянные поиски врагов, та же патологическая жестокость, массовые казни и пр. Советы захотели поправить дело ещё одним переворотом, и поставили у власти бесцветную и бессильную фигуру Бабрака Кармаля. Но лекарство оказалось страшнее болезни. Новый режим держался исключительно на советских штыках. Весь народ Афганистана поднялся на борьбу против оккупантов и СССР увяз в многолетней войне, выиграть которую, впервые за всю свою богатую историю завоевательных войн и интервенций, он не смог.

С самого начала я сочувствовал борьбе афганского народа за свободу и желал поражения СССР. При этом гибель большого числа русских солдат в Афганистане меня, разумеется, оскорбляла и огорчала. Это было бессмысленное кровопролитие, с тяжёлыми последствиями которого мы сталкиваемся до сих пор. Позавчера прочёл большое интервью З. Бжезинского на сайте New Republic. Среди прочего был и вопрос о том, не сделал ли Бжезинский как геополитик ошибки, поддержав антисоветских повстанцев и создав, тем самым, очаг исламского террора, с которым США ныне приходится бороться. Бжезинский, по справедливости, назвал вопрос глупым. Именно СССР своими руками разрушил на редкость стабильный и миролюбивый монархический режим Афганистана, который держал исламистов в узде и умел поддерживать хорошие отношения и с СССР, и с Западом. Всё остальное было только следствиями, не всегда контролируемыми СССР, не всегда для СССР желательными, но совершенно неизбежными. "На развалинах старого Афганистана возникли Талибан и Аль-Каида" (З. Бжезинский).

4. Война Франции в Алжире.

Когда шла война в Алжире и когда были подписаны Эвианские соглашения, я был ещё маленький. Но потом, в школе, очень интересовался этими событиями, в силу общего интереса к Франции и к её истории. Меня очень интересовала фигура Де Голля, его мужественный шаг, когда он, совершенно неожиданно даже для ближайшего окружения, решил отдать Алжир. Для меня это и сегодня образец мужественного и дальновидного политического лидера. ОАС ничего, кроме отвращения у меня не вызывал. К сожалению, сегодня в Израиле назревает (пока, правда, в гомеопатических дозах) нечто вроде "еврейского ОАС". Надеюсь, что этот эмбрион экстремизма не сможет развиться.

  5. Отношение к еврокоммунизму, к Роберту Конквисту.

Лидеры еврокоммунистов, особенно Р. Конквист, были культовыми фигурами для Б. Кагарлицкого, а мне сам Р. Конквист был мало симпатичен. Мы много спорили об этом с Б. Кагарлицким, гуляя по заснеженным московским улицам. Куда больше мне импонировал Роже Гароди, особенно его книга "Реализм без берегов", изданная, в своё время, в СССР. Разумеется, в то время предсказать его дальнейшие политические эволюции не мог никто. Но это были симпатии именно эстетического плана и на эстетику нацеленные. Меня подкупил тонкий, изысканный и по-французски изящный литературный анализ нескольких эзотерических авторов, особенно Сен Джемс Перса. В целом, еврокоммунизм большого восторга не вызывал. Было в этом что-то вроде "и невинность соблюсти, и капитал приобрести". С одной стороны, сохранить верность идеологическим догмам, с другой – решительно отмежеваться от любой, наперёд заданной, попытки их практического осуществления. Сам я от идеологической догматики марксизма освободился уже в начале семидесятых годов, когда еврокоммунизм только делал первые шаги. Поэтому произошло то, что называется "опережение по фазе". Я смотрел на еврокоммунизм через плечо назад. Меня иногда даже забавляла их идейная эквилибристика, потому что я узнавал в ней свои собственные неуклюжие попытки "апологии марксизма" времён оккупации Чехословакии и Парижской весны.


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.