Вячеслав Игрунов, "Век XX и мир", 1987, № 7.

Если решили быть гражданами...

Можно ли соблюсти нравственность, занимаясь политикой?¹

... Некогда Оскар Уайльд замечал, что в Англии из всех видов искусств более повезло драматургии - ею меньше интересовалась публика, и потому именно драма достигла высшего своего совершенства. Мы в XX веке стали свидетелями возникновения массовой культуры и деградации многих искусств. Однако, ничто не находится в таком плачевном состоянии, как политика: политика интересует всех! Соответственно, все "разбираются" в политике, все говорят о ней - и с апломбом. В итоге мы видим тягостную картину неразберихи и некомпетентности.
В чем, собственно, отличие профессионала от профана в политике? Конечно же, не в том, что первый знает больше второго: хороший историк может знать несравненно больше, будучи никудышным политиком. И не в том, что первый - практик, а второй лишь соискатель власти: прирожденный политик может сидеть на печи без достойного дела, а бездарность - править. Нет, разница в другом. Она в нюансе: профан стремится реализовать идеалы, а потеряв веру в их осуществимость - охладевает и кидается в сублимацию в поисках ведьм и козлов отпущения. Профессионал же, осознав нереализуемость идеала, не отказывается ни от него, ни от деятельности, итогом которой оказывается нечто отличное от идеала.
Профан такое поведение сочтет лицемерием и бог знает еще какой мерзостью - профессионал всего-навсего сознает, что плодом отказа от деятельности будет состояние много более неудовлетворительное. Китайцы говорят: безнравственно позволять управлять тобой тому, кто хуже тебя, - и в принципе я придерживаюсь того же мнения, но ведь надо иметь в виду, что идеал бывает настолько высок, что его достижение - химера. Что же, в этой ситуации уступать поприща тем, чьи идеалы ниже?
Основания современной политической жизни упираются в сырьевое голодание, демографический взрыв, ядерное противостояние, разрушение среды обитания и, наконец, что, кажется, мало осознается политиками, в биологическую деградацию нашего вида. Технический прогресс не только преобразовал окружение человека, но и радикально изменил темп жизни, тем самым оказывая давление не только на здоровье живущих, но и на генофонд.
... Эволюция - результат отбора, жестокого и неумолимого процесса. Существует некий баланс жизни и смерти, результатом которого оказывается приспособленность. Человек, благодаря индустрии комфорта и индустрии медицины, сдвинул это равновесие. Тем самым он перекрыл себе путь к адаптации...
Нависающие над человеком угрозы парализуют разум - вместо того, чтобы объединиться во имя спасения, люди ведут лихорадочный дележ иссякающих ресурсов. Это объясняется не только неспособностью мыслить на уровне времени, но и, особенно, неверием в то, что новый образ мышления может быть освоен соперником. Отсюда и стремление во что бы то ни стало заполучить наивыгоднейшие плацдармы.
А это дорога к развязке, хочет того человечество или нет. Как она произойдет: в атомном кошмаре, в стремительном росте естественной смертности и глобальных пандемиях, в репрессивном аду режимов, подобных полпотовскому, либо в центронаправленном и уравновешенном движении к обновлению? - так, по моему мнению, стоит вопрос. И тут не поможет морализирование, не поможет и стыдливое опускание глаз, а нужно мужество отчаяния, но без потери рассудка. Нужны переосмысления политики, нужны пересмотры. Стремительные, но не суетливые. Широкие и бескомпромиссные, однако, реалистичные.

<...Я различаю реальности политические от реальностей нравственных как в жизни, так и в истории. Потому, понимая, что некоторые события неизбежны, я, однако, полагаю, что их осуществление требует определенной нравственной "специфики".
Исторически необходимо возникновение государства. Исторически необходимо сосредоточение власти. Но для того, чтобы это реализовать неизбежное, надо быть, например, Хлодвигом.² Хлодвиг, конечно, реализовал эту самую историческую необходимость, но только потому, что был братоубийцей. Именно братоубийство и обеспечило франкам некоторый выигрыш темпа. Можно, разумеется, идти мягким путем, зато династические распри тогда затянутся на века... Цинь Ши-Хуан-ди реализовал неизбежную империю. Как исторический деятель он не имеет себе равных в Китае. Однако же это не меняет того факта, что он был душегуб.
То же касается и России. "Необходимость" создания великого государства подбирала себе героев...Не так уж важно, от кого ты произошел; важно, как ты расцениваешь свое происхождение. Можно иметь в предках Малюту Скуратова и быть порядочным человеком, но нельзя при этом гордиться такой родословной...> ( 85.04.30.).
И все-таки мысль о том, что можно, отдавая должное политическому деятелю, порицать его же за нравственные пороки, - до сих пор не укладывается в голове...
<Человек - существо многоипостасное и каждый человек похож на дурную семью, где вечно выясняют отношения: ежедневно биологическое в человеке восстает против духовного в нем, ежедневно человек семьи лукавит с человеком государства и ежедневно человек-сын выходит из повиновения, воплощаясь в человека-отца. Но одно не упраздняет другого. Человек духа не отменяет человека общества, и раз сделанный выбор не отменяет неизбежности нового выбора - даже в совершенно идентичной ситуации. Но кто верховный судья в человеке? Что предопределяет тот или другой выбор?> (84.07.30.)
В нежелании обсуждать эти вопросы есть тенденция. Эта тенденция - к этатизму, ставящему государство над человеком. Доводы этатистов зачастую весьма основательны, однако, склонность заменить посылку "государство для человек" на "человек для государства" повергает меня в истинный ужас. <Государство - элемент культуры. Носителем же культуры является человек. Первоценность человека - вот что обеспечивает основание государств.> (84.08.13). Они возникают лишь потому, что внутреннее устройство человека того требует. Осознать ценность государства и увлечься до признания его самоценности - от этой перспективы меня бросает в дрожь.
... Разрушая традицию, а значит и этику, ради эффективного управления и успешных войн, государственные мужи, законники всех времен подрывали структуру повседневности, фундаментального бытия, толкая народ к деградации... Этика - это основа повседневного человека. Римляне, поставив закон над этикой, веками жили в грязи братоубийства, пока не были сметены с пути истории. В этом смысле варвары принесли прогресс, выведя мир из тупика "законной" аморальности.

<...Я русский по рождению и по языку, а значит - по характеру, по способу видеть мир и жить в нем. Иконку можно повесить и в штате Вермонт, а любовно созерцать "березыньки" можно и в окрестностях Торонто. Жить, размахивая руками, можно только в России (в Италии машут совсем по-другому: хотя и более темпераментно, но зато не так, что ли, задумчиво).
Я люблю жизнь и считаю ее абсолютной и высшей ценностью, пусть даже высший смысл ее мне непонятен. Я люблю детей и женщин, люблю тихий треп за чашкой чая, люблю тихим вечером рисовать желтое небо.
Все это возможно, когда люди сыты и спокойны. Поэтому я за благосостояние - нищета делает человека низким и алчным, погружает его в мир материального, я же вижу цели в чем-то невыразимом. Но я и против богатства. Нет, я не полагаю, что богатство само по себе зло, я просто знаю, что богатство, тем более быстро пришедшее, чаще всего не устраняет дикости, но превращает ее в безумие разврата.
...Сыты и спокойны. Да, если человек мучим страхом, если он боится насилия и произвола, если он постоянно ждет смерти, он теряет человеческий облик, и большинство людей но выносят длительной пытки страхом, превращаясь в мерзавцев. Поэтому я за порядок, при котором нет места страху, против разрушения общинности в человеческом бытии. Предотвращение войн и потрясений для меня является первым и главным признаком хорошей политики.
...Поставив точку, я задумался: да, ведь, по сути дела, у меня нет других ограничений для человека в человеческом обществе и для общества с его государством над человеком. Все, что нарушает покой человека и делает его (в одиночку или стадно) разрушителем, - зло. Ничто в нашем индивидуальном поведении и ничто в политике государства не должно возмущать человека. Ничто в культуре общества не должно унижать человека и вызывать его сопротивление.
Но человек живет не только в обществе - он живет в мире. Ощутить этого человек почти не может, потому что ему трудно соизмерить историческую протяженность с мгновением собственной жизни. Человек образованный ощущает, что живет в мире, оставленном ему предками, но может ли он чувствовать, что строит дом своим правнукам? Эхнатон и Ганнибал реальнее, чем дети детей, хотя детям быть и топтать ту же землю, а Эхнатон лишь мираж, дрожание воздуха у губ говорящего. В силу этого человек не ощущает долга перед детьми, который может реализоваться только через отношение к миру вне нас - к космосу социальному и космосу природы.
Главный разрыв между мною и максималистами лежит в этой плоскости. Максималисту важно, как он поведет себя в мире. Он должен сохранять "человеческое лицо", он не верит, что его поведение может иметь значение для внуков. Поэтому не важно, как реагирует государство на его (достойное) поведение, - если плохо, то тем хуже для государства! Он не склонен думать о том, что будет на Земле через 200 лет, поэтому он сторонник безудержного прогресса. Меня же беспокоит, не станет ли государство хуже от моих (пусть этически оправданных) действий? - и поэтому я в состоянии отказаться от экстремизма моральных требований и от ригоризма в оценках. Я думаю: не станет ли Земля беднее, если я стану богаче? - и потому я в состоянии отказаться от материальных притязаний и принять умеренность, как норму.> (84.08.08)

<Одно из ключевых слов европейской цивилизации Нового времени, "свобода", оставляет меня, по крайней мере равнодушным... Я никогда не бываю свободен: каждый шаг опутывает меня сетью обязанностей, связывает пеленой долга. Единственное право, даруемое рождением - это право на попытку утвердиться на этой земле. Человек не свободен с первой минуты и существует благодаря милостям, даруемым ему миром солнца, воды и предков. Милость порождает долг, и к тому времени, когда человек в состоянии хоть как-то реализовать себя, он оказывается круглым должником - и благодарность понуждает его всю жизнь покрывать долги. Источником свободы является ответственность. Только возвращая долг, ты приобретаешь право. Но и право в этой ситуации не есть предпосылка свободы, а лишь условие самораскрытия в служении.
С твоим представлением об ответственности можно повеситься! - говорит мне знакомая... Да, мы дети Европы, и жизнь, отданная долгу, для нас не есть жизнь, но скорее рабство. Поэтому я убежден, что наша цивилизация клонится к закату. Вопрос сводится к дилемме - возрождение или гибель. Если мы не желаем гибели, то нам следует избавиться от навязчивых идей, идей-призраков. Человек должен отказаться от грандиозных притязаний, от посягательств на абсолютное и необычное. Человек должен принять смирение и служение долгу, противопоставив их европейским вызову и свободе. Только в рамках простой и непритязательной жизни обыкновенного человека могут быть поставлены вопросы о смысле истории.
...И вот здесь-то и выступает на арену мое требование абсолютной независимости. Независимость - это не свобода поступать, как "душеньке угодно", это твердость в следовании своему пути. Чтобы выжить в своем своеобразии, в своем чувстве Пути, необходимо не столько разграничение позиций - позиции текучи, - сколько разграничение импульсов. Именно разграничение импульсов, внутренних мотивов и есть независимость. И если твои основания тебе ясны, разве страшно, что с кем совпадут твои позиции? Тебе не грозит размывание, ассимиляция, соскальзывание в не-себя.> (84.05.08)
<Независимость, истинная независимость, позволяющая вопрошать, вслушиваясь в шепот внутренней речи, неизбежна для нас, если мы хотим оставить после себя мир, а не груду развалин, если мы готовы принимать ответственные решения, а не внимать духам...> (84.07.30) Речь идет о целокупности наследия. Независимость нужна, чтобы отстоять свои нормы от посягательства идей-призраков. <Таким образом, мне видится неизбежным слияние двух принципов: прагматическая работа и личная независимость, абсолютная честность, которые не возможны без мужества и самопожертвования.> (84.07.23) <Я не собираюсь угождать временщикам, но я готов пожертвовать очень многим во имя государства. Это открывает мне путь в общество. Но этот путь лежит через двойную дверь: с той стороны ее должны открыть другие. Готовы ли они к этому?> (84.07.23)
... Мы сталкиваемся с традиционной психологией, когда держать и не пущать - хорошо, ибо не мешает жить привычно. До последнего времени происходило выталкивание из чиновничье-административной среды людей с непривычными мыслями и идеями, требующими нервного и физического усилия. Это не значит, что наш администратор живет легко и спокойно, нет, он живет очень напряженно, но его напряжение и его нервозность привычны, он не ищет непривычных довесков.
...К чему социализация, возразят мне, когда она синоним карьеризма и аморфности? Да, это резонный вопрос, и на него я могу ответить только так: к чему мысль, когда она несет переживания, к чему нравственный порыв, если он только путь к ужасу и страданиям? В нашем кризисном мире не существует гарантий устойчивости. Если мы решили быть гражданами, мы должны сеять хлеб. (84.02.11)
Исторически складывающееся общество и у нас, и в Европе, и в рамках глобальной культуры предполагает бесклассовую перспективу. Поскольку этот выбор, на мой взгляд, предрешен, следовало бы продумать некоторые критерии.
Я всеми силами отвергаю мысль о желательности исчезновения государства. Напротив, снятие напряжения в обществе и поворот к моральным установлениям, желаемым каждым поколением мыслителей, лежат на путях государственной стабильности. <Стабильность тем и хороша, что она - источник трансформации без надрыва.> (84.23.07) Авторитет древности должен осенять как само государство, так и основания, на которых оно зиждется. Не мы выбирали их, мы пришли, когда выбор был сделан.
Перенос акцента к традиционности - это усиление гибкости. Государство должно быть устроено таким образом, чтобы его структура могла плавно меняться в зависимости от встающих задач. Никаким писаным правом этого не обеспечить.
Общество должно быть максимально мобильно и монокультурно, в рамках региональной самобытности. Необходимо вводить культ знания во все фибры общественных структур. Высокомерие с одной стороны, зависть с другой, равно как и лицемерное сюсюканье, вроде воспевания неквалифицированного физического труда, - потенциально наиболее сильные разрушители обществ. Поэтому весь стиль государства должен быть пронизан духом обыденности, скромности и равенства. Уровень благосостояния администраторов должен выравниваться по уровню благосостояния преуспевающих производителей. Это полезно и для устранения коррупции. Во имя предупреждения зависти и вражды мы неминуемо придем к социалистической идее выравнивая доходов.
Здесь я склоняюсь к Платону, от которого отталкивался в юности, будучи максималистом, и к которому приблизился, став охранителем. Экономика и духовная жизнь - это две сферы, к которым следует подходить с весьма разными критериями. Было бы смешно, если бы в друзья себе мы выбирали пройдох, но для экономики такие типчики - чуть ли не дрожжи, все дело в выборе ограничительных рамок для них. Вот эти-то ограничения должны формироваться культурой государства. Отвратительность в быту индивидуалистов и стяжателей - достаточный стимул для обращения в социализм интеллигента. Более того, интеллегентно-молодежный быт по природе своей коммунитарен, умеренность приходит с возрастом. Тут я не вижу нужды в каких-либо искусственных нововведениях: марксизм - символ, который может устроить всех. Это язык, объединяющий граждан. <Атеистичны ли мы, религиозны ли, буддисты, мусульмане, католики, првославные, баптисты - какое это имеет значение, когда мы занимаемся политикой: нас объединяет марксизм>. (84.02.11.)
<Марксизм - это признание объективных оснований нравственности в политике. Это отказ от утверждения профетизма в качестве основы для политической деятельности. Библейское христианство в этой роли меня не устраивает - оно разрушительно, бунтарскичеловекоцентрично.> (84.02.11.) Библия сделала человека венцом творения, весь же прочий мир бросила к его ногам: идите и володейте! Итак уже доволоделись... (84.02.11)
<Современная западная цивилизация базируется не столько на культурных ценностях христианства, сколько на тех комментариях к ним, которые были привнесены революциями XVIII - XIX веков>. (84.09.06) Охватывая отнюдь не только христианские народы, она необратимо деформирует их традиционную культуру. Время диктует новое мировоззрение, которое либо превратится в новое мироощущение, либо погибнет вместе с этим миром. Хотя лично я мало верю в способность цивилизации к перерождению, я не позволяю своему разуму конструировать апокалипсис.
Сегодня вся политика перестраивается под давлением экологических требований. <Лидер, утверждающий, что американцы не только всегда потребляли много, но должны потреблять много и впредь, что для американца экономить - позор, такой лидер идет прямо к конфликтам, которые не сегодня-завтра станут неуправляемыми.> (84.11.02.) Марксизм же признает необходимость соответствия источников и потребления, ибо человек в марксизме не венец, а часть природы. Человек, по Марксу, неотделим о мира, в котором обтает, и потому требования экологии органично усваиваются марксизмом.
... Выход в том, чтобы перенести нагрузку с тех элементов культуры, которые не поддаются унификации, на те, которые унифицировать можно. Такой элемент сейчас - гибель общего дома под напором неконтролируемой цивилизации. Он остаточно естественно вытекает из предшествующей истории, чтобы иметь право на существование. Достаточно радикален, чтобы вызвать протест практически всего населения. Этот последний фактор очень важен. Всеобщность протеста на фоне неизбежных решений создает всеобщую заинтересованность и сразу включает вопрос в контекст общественного диалога.

<Я уверен, что нынешняя сверх-держава - единственный акцептор глобального суверенитета. Никаких добровольных объединений под эгидой ООН не произойдет. Если мы подвергаем самой уничтожающей критике нравственные основания нашего сверхдержавия, мы не уйдем ни от ответственности сверхдержавы, ни от ее преимуществ. Но вот этика мировых держав определяет все - и изменить тип их мирового поведения необходимо.> (85.04.30.)
Есть два уровня человеческих забот: один - бытовой, семейный, общинный, другой - государственный и мировой. На одном уровне господствует этика, на другом - прагматизм. Не будь этого, мир бился бы в конвульсиях, не находя никакого выхода. Можно ли нарушать этику во имя успеха? За меня на этот вопрос ответила катастрофа империи Цинь Шихуана. Но можно ли утверждать этику в роли императива при выходе на другой уровень?
Тут развилка. Моралисты, вроде Конфунция, тщатся перенести первичную мораль на весь мир, терпят поражение, но постепенно превращаются в чтимых святых; их же оппоненты-противники пытаются расшатать традицию, установив общий для всех закон. Из этих я святых не знаю. Удел первых - быть проповедниками, удел вторых - править миром или быть политиками помельче. Политик не должен быть политиканом! В политике прагматизм не должен убивать нравственность. Будучи вершителем судеб, политик должен оставаться повседневным человеком - не только в своей семье, подобно [Сталину], но и в мире, ему подвластном.
<Как быть, если долг политика противоречит долгу сына? Только в личном откровении решается противоречие, делается выбор, который и унижает, и возвышает человека. И только независимость придает лидеру силу каждодневно делать выбор, когда его обвиняют в то в безнравственности, то в слабости и слепоте. Как раз во имя этого выбора, во имя сложного человека я и требую независимости> (84.07.29)
<Кто знает, как этого достигнуть? Путь политика - дорога, полная тупиков и ухабов, где спотыкаются ежечасно, - и как же выбраться из трясины поиска, если не будет маяков чистой нравственности, тех самых моралистов, которые налагают табу на поиск?> (84.02.12) Да, я знаком с людьми, которые в запале говорят: пусть погибнет мир, если не торжествует нравственность; если поступать нравственно и мир погибнет - тем хуже для мира! В истории подобные эксперименты были и показали свою катастрофическую силу. Фараону-реформатору Эхнатону понадобилось одно царствование, чтобы из мирового государства превратить Египет в заштатную державу.
Такие катастрофы наращивают хаос в нравственном состоянии народа, делая его от поколения к поколению все менее человечным. И все-таки, нельзя даже под угрозой конца разрушать порядок и справедливость - ибо то расстраивает течение жизни и помысла людей. А если моралисты пошатнутся - политиков занесет, и мы погибнем от смещения всех ориентиров. (84.02.12).

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!