Сейчас на сайте

Рассказывает Николай Кротов, литератор, издатель

Часть I

ВСТРЕЧА-ДИАЛОГ «Общественные инициативы в Перестройке»

НЕМНОГО ПРЕДЫСТОРИИ

А. Пятковский: Когда и при каких обстоятельствах Вы впервые столкнулись с неформалами?

Н. Кротов: Для начала - немного предыстории.

В феврале 87-го года я работал в обществе «Знание» зав. отделом пропаганды естественных наук и никакого отношения к политике не имел. Попал я туда совершенно случайно: я был единственным химиком в системе обществ «Знание» (работал в Москве ответственным секретарём районной организации), и меня в виде эксперимента перевели сразу в российское отделение этого общества.

Общество «Знание» выпускало журнала «Слово - народу», ответственным секретарём которого был один из лучших журналистов в области художественного авангарда Игорь Дудинский - фигура очень известная, историческая. Кликуха его была - Дудá. (Ещё недавно он был зам. главного редактора газеты “Московский обозреватель”, финансируемой банкиром Лебедевым и “женившей” Путина на Кабаевой.) Я с 72-го года активно интересовался всеми этими “неформальными” художниками, ходил на всевозможные выставки, в том числе полуподпольные (квартирные), где мы с Дудинским быстро сошлись. Я был, в частности, на знаменитой Измайловской, прошедшей в сентябре 73-го года, через две недели после Бульдозерной.

А в соседнем отделе у нас работал Сергей Скворцов, который вёл экономическую тематику. Над своей диссертацией он работал под руководством Анчишкина, и он, как сейчас помню, опровергал буржуазных фальсификаторов экономической политики СССР.

П: Имеется в виду, академик Анчишкин?

К: Да, академик. Не, не Анчишкин. У него был... Я не помню: Анчишкин или Шаталов. По-моему, Анчишкин. А может, нет. А может быть, Шаталов.

П: Наверное, Шаталин. (Станислав.)

К: Шаталин. Либо Шаталин, либо Анчишкин. Я не помню, кто у него был научный руководитель, но занимались они опровержением буржуазных фальсификаторов советской экономической системы, экономической политики. (Тогда наши демократы ещё играли в другие игры.)

И вот однажды в курилку Дуда принёс известие: «Кому интересно: сегодня в Доме науке и техники на Волхонке Татьяна Заславская проводит какой-то семинар». Меня Заславская абсолютно не интересовала, и я не придал этому сообщению значения. И никто не придал. Только один человек обратил на него внимание - Скворцов. И пошёл на это мероприятие.

Тогда Волхонка была ещё, по-моему, улицей Карла Маркса...

П: Волхонка всегда была...

К: Нет, Карла Маркса была параллельной. Да-да.

Там он познакомился с некоторыми активистами, которые работали с Заславской, в частности, с Пельманом. (Пельман был одним из организаторов этого мероприятия.) Всё прошло тихо и незаметно, и Сергей даже не поделился своими впечатлениями, так что об итогах его я абсолютно ничего не помню. Но оказалось, что встреча эта в курилке была исторической.

В марте 87-го года мы провели съезд общества «Знание», на котором у нас в Кремле было пять членов и кандидатов в члены Политбюро, в том числе Ельцин и Лигачёв. Я после съезда сразу уволился, потому что в обществе «Знание» было уже скучно.

Я решил пощупать живое творчество масс, и перешёл на работу в райком партии Брежневского района города Москвы. (Перед этим я проверял в Брежневской районе постановку пропаганды здорового образа жизни, и мне предложили прийти к ним поработать.) Было это в конце февраля - начале марта.

Первое мероприятие, которые мы провели после моего перехода в район, было большим слётом неформалов от культуры. Этот фестиваль творческой молодёжи мы провели уже при участии Дудинского в марте месяце во Дворце культуры «Меридиан».

П: Когда я называю Ваш район Брежневским, то совершенно никто из неформалов его под таким названием не вспоминает.

К: Брежневским он был до марта 88-го года.

П: Да?

К: Конечно. Так что всё это происходило в Брежневском районе. И переименовали его позже. ...Или в декабре? Нет, Брежневским он был с 83-го по 89-й год. То есть переименовали его позже, и мы проводили всё в Брежневском. Так что, помнят неформалы или не помнят - это их дело. Они могли не ощущать того, где это происходит. Это для меня было важно, а для них нет.

ЗАМЫСЕЛ ПРОВЕДЕНИЯ СЛЁТА НЕФОРМАЛОВ

После этого началось какое-то непонятное затишье, какая-то немножко скучная жизнь. Но в конце апреля или в мае ко мне вдруг приходит Серёжа Скворцов и говорит: «Слушай, Николай, давай что-нибудь замутим. У тебя есть возможности - район целый». Я говорю: «А чего?» Он: «Да я вот тут познакомился с неформалами. Есть такая структура - КСИ: Миша Пельман...»

П: Гриша.

К: Гриша, да. «..Познакомился я и с интересным таким мужичком - Мишей Малютиным.» И рассказал: куча там всего интересного, люди чего-то придумывают... «Давай сделаем какой-нибудь слёт неформалов».

Выглядело это довольно фантастично, но, тем не менее, я сказал: «Давай попробуем. Единственно только, ситуация такая: я не могу сам принять решение. Я - инструктор райкома, должность у меня небольшая, и мне сразу дадут по шее, если я с какой-то инициативой выступлю. Так что нужно создать инициативную группы из членов партии, - потому что осуществляться мероприятие, естественно, будет по партийной линии. У тебя есть кто-нибудь ещё из членов?» Он говорит (он сам был уже членом КПСС): «Есть. Миша Малютин. Он - кандидат в члены». (Тот тогда преподавал общественные дисциплины в Тимирязевской академии.) Я говорю: «Тащи его ко мне. А кто ещё?» Говорит: «Есть у нас неплохой парень, который работает рядом с тобой в Севастопольском районе - Володя Березовский. Он бы тоже мог помочь». Я говорю: «Ну давай, посмотрим».

Приехали они (без Березовского) ко мне, сделали мы от их имени обращение в горком партии - что нужно провести такое мероприятие. Я говорю: «Вы идите в отдел агитации и пропаганды горкома, отнесити туда эту бумагу. Но про моё участие ничего не говорите - всё дело испортите! Потому что известно: если выяснится, чья это инициатива, то мне дадут по шее, а инициативу замнут. А тут - живое творчество масс, люди с улицы предлагают... А если спросят, кто бы мог помочь в этом деле, скажите: вот есть Кротов. Меня вызовут и дадут задание, и тогда всё пойдёт по-другому». На этом и договорились. Так же они сговорились и с Березовским.

Наверное, в том же мае месяце - звонок из горкома партии. Курировал нас там такой Володя Лантратов, который тогда был, по-моему, просто инструктором, а вскоре стал завсектором. (Хороший был мужик, очень умный. Умер, к сожалению, несколько лет назад.)

Он говорит: «Николай Иванович! Тут есть одно интересное предложение. Мы хотели бы переговорить с Вами». Я сделал глупое лицо: «Что за предложение?» - «Мы по телефону не можем - давайте, приезжайте.»

Прихожу - сидит в кабинете Миша Малютин (похожий на Карла Маркса), сидит Скворцов и мужичок, которого я не знал. (С ним - Березовским - я тогда не был ещё знаком.)

Лантратов задаёт мне дежурный вопрос: «Вы знакомы?» Я: «Не, - первый раз вижу». Потом выяснилось, что эти балбесы меня к этому моменту уже «сдали». Но Лантратов ничего не сказал и никак на моё враньё не среагировал. Говорит: «Вот такое есть задание - провести такое...»

П: Подождите: но Вы же были знакомы только со Скворцовым.

К: Только со Скворцовым. Нет, и Малютина он ко мне привёл - мы вместе обращение писали. Я же сказал, - прослушайте запись внимательно: я попросил найти какого-нибудь второго коммуниста, они пришли, мы сделал от их имени заявление в горком партии (чтобы я как бы в стороне стоял) и подали его.

П: Вы просто не назвали фамилии пришедших...

К: И по поводу этого заявления меня вызывают. Я, зная правила аппаратной игры, продолжаю строить из себя дурака: «Я принять такое решение не могу. Я не справлюсь с ним. Я постараюсь сделать всё как можно лучше, но Вы должны позвонить моем руководству, чтобы оно дало мне такое задание». То есть задание должно не мне быть, а райкому. Я говорю: «Знаете что? Сейчас нашего первого секретаря нет, поэтому завтра, когда он придёт, позвоните ему и поговорите с ним».

Я с утра прибежал в приёмную, жду звонка. Звонок прошёл, секретарша соединила его с нашим первым секретарём Владимиром Ивановичем Кузнецовым. Я успокоился – процесс пошел, как говорил партийный классик. Наконец, меня вызывают: «Николай Иванович! Вот такое задание есть».

А к тому времени мы с первом секретарём уже подружились (он был из прогрессистов): я ему рассказывал о новостях, связанных с творческой интеллигенцией Москвы - о всех этих тусовках, на которые ходил в том числе и с Дудинским.

П: Ходили не по работе, а для души?

К: Абсолютно. Я - химик-расстрига, поэтому от моей работы это была вещь очень далекая.

...Вызывает мня первый секретарь и даёт задание: надо такое вот провести... Я для проформы посомневался в своих возможностях: «Я не справляюсь». «Поможем», - сказал он. - Задание такое дано.» В общем, первое дело было сделано - задание было получено.

Чего я этим добивался? Если всё будет плохо и потом начнут разбираться и решать, кого наказать, то выяснится: мне дали задание, а я просто не справился. Но ни в коем случае не являлся инициатором всего этого. В этом случае наказание совершенно иное. (То есть я спрятал концы.) А самое главное: если бы инициатива шла из недр аппарата, она на всякий случай была бы убита!

НАЧАЛО РАБОТЫ ОРГКОМИТЕТА

Как только мне дали задание, я сразу вызываю к себе Скворцова и Мишу и говорю: «Слушайте! Срочно тащите всю свою братию - всех, кто может нам в этом деле помочь». Пришла вся их команда - Боря Кагарлицкий, Пельман, несколько людей из «Общины» - Андрюша Исаев, ещё кто-то (по-моему, Володя Гурболиков)... Главными в этой инициативной группе были Кагарликий и Исаев. Чуть попозже пришёл Глеб Павловский. Потом я Дуду пригласил тоже.

Мы проговорили, чего мы хотим, вспомнили, кто ещё кого знает, и составили некие положения о конференции. Пресс-службу у нас возглавил Павловский, а работал с ним, кажется, Володя Яковлев. Во всяком случае, на конференции Владимир работал от «Огонька».

П: То есть при оргкомитете существовала пресс-служба?

К: Ну формально такого понятия не было, но были те, кто отвечал за прессу. Сам я взял на себя приглашение корреспондентов газет «Правда» и «Советская Россия». (Как инструктор райкома я не мог другие газеты приглашать.)

Тут же мы послали Андрюшу Исаева в общество «Знание» к Дудинскому, у которого был бесплатный межгород (у нас ведь планировалось всесоюзное мероприятие), и тот стал обзванивать все города и приглашать людей. В результате примерно в июне месяце в списке приглашённых были делегаты от Таллина до Новосибирска.

Когда начали составлять списки, то стали регулярно ездить в горком и там их показывать. Однажды в них появилась организация «Демократия и гуманизм». Что за «гуманизм»? Какая-то Новодворская, Сквирский. Мне по фигу. Кто они такие, я, как и большинство других членов оргкомитета, не имел представления. Я политикой не занимался абсолютно, и все они были для меня на одно лицо. С творческими неформалами я общался, а с этими - нет. (Это было для меня первое столкновение с политическими вещами.) Но реакция горкома была сильная: «Это же ярые антисоветчики!»

Наверное, в июле месяце, когда в горкоме почувствовали, каких масштабов мероприятие затевается (когда у нас уже зарегистрировались триста человек из сорока городов, когда Новодворская появилась), мы создали более широкий оргкомитет. Туда вошла уже «Перестройка» - и питерская, и московская, там появились Олег Румянцев, Кудюкин и ещё ряд людей.

П: Каким образом Новодворская появилась вопреки желанию начальства?

К: А не было никакого желания. На этом этапе сбор людей был стихийный: приглашали всех подряд - кто кого знает. И люди шли, шли, шли. (Ну не было ограничений.) Так же неожиданно в списке появилась и «Демократия и гуманизм».

П: Ещё меня интересуют подробности процесса расширения состава оргкомитета, в частности, когда это произошло.

К: Всё происходило очень быстро. Это - июнь - начало июля. В это время мы очень активно работали. Списки и всё прочее моментально было сделано.

П: Какие именно списки?

К: Это - список тех людей, которые участвовали во втором списке - где был Кудюкин, Олег Румянцев, Андрей Фадин...

П: Что за второй список?

К: Первый - оргкомитет, а это - широкий круг...

П: А! Понял - широкий круг оргкомитета.

К: Да, как бы второй круг оргкомитета, организаторов. Расширенный оргкомитет. Вот там Фадин был.

П: А как технически осуществлялось приглашение новых организаций в расширенный состав оргкомитета? (Этот процесс несколько противоречиво описан в воспоминаниях.)

К: Я не могу дать разъяснения по одной простой причине: всеми приглашениями занимался оргкомитет. Мы в это не влезали - нам нельзя было это делать. Мы не светились на этом этапе - мы вырабатывали правила игры, и через своих людей давали рекомендации (скажем так). Нашими щупальцами (помощниками) были, в первую очередь, КСИ, ФСИ и «Община». Они согласовывали с нами все шаги и являлись, если говорить грубо, нашими руками. Мне приносили только составленные списки и показывали, кто новый зарегистрировался.

К этому времени мы договорились, что все организации, кроме, по-моему, «Перестройки»...

П: Подразумевается - московская «Перестройка»?

К: Московская. Но и питерская, по-моему, тоже.

...Кроме КСИ, ФСИ и «Общины»... Нет, «перестроек» и нескольких крупных организаций... Мы договорились, что все крупные организации, кроме ФСИ и “Общины”, будут иметь право пригласить по пять человек. Все остальные (большинство организаций) имели по три человека.

Но мы протащили через оргкомитет такое хитрое решение: две организации, которые являются организаторами мероприятия - ФСИ и «Община» - не будут иметь ограничений на численность приглашённых. Поэтому всех людей, которых мне надо было туда провести, я проводил через «Общину» либо через Фонд социальных инициатив. И, по-моему, КСИ тоже, но наверняка я не помню. (Он тоже принадлежал к ближнему кругу.)

В процессе регистрации возникло и несколько скандалов. Так, «Перестройка» решила нас надуть, и каждую свою секция представила как отдельную организацию (чтобы получить по пять мест на каждую). Частично ей это удалось, хотя её после этого немножко прижали.

И тогда Кудюкин написал в оргкомитет кляузу на Исаева. (У меня где-то копия лежит.) Она была написана вдоль листа по диагонали - так, как нормальный человек написать не мог. Там было написано, что Исаев, такой негодяй, не даёт ему столько билетов, сколько Кудюкин хочет.

Мы эту ситуацию обсудили на собрании, и Исаев совершенно справедливо сказал, что они - жулики и хотят больше билетов, чем положено.

П: Это какой месяц?

К: Это уже август, потому что списки приглашённых подбивали в августе.

Ещё мы долго думали над названием. Конференция? Совещание? Не подходило. Придумали: встреча-диалог (жанр такой новый, перестроечный). Если кто-то ещё это где-то скажет, то это будет плагиат, потому что это мы тогда придумали: «общественные инициативы в Перестройке».

П: В итоге мероприятие получилось чисто российским специально, или так вышло само собой?

К: Оно не было чисто российским: по крайней мере, были участники из Таллина и из Украины.

ПРИ ПОДДЕРЖКЕ ПАРТИЙНЫХ ОРГАНОВ

К середине июля, когда масштаб мероприятия стал горкому партии уже понятен, он решил сделать шаг назад. Там мне сказали: «Слушай, надо всё заканчивать, закрывать всё на фиг от греха подальше». А я ведь совершенно не случайно послал людей звонить по другими городам. Поэтому говорю: «Владимир Алексеевич...»

П: Это кто?

К: Это - завсектором горкома партии по работе с общественными движениями.

П: Так это, значит, Лантратов?

К: Лантратов, да. И я говорю Лантратову: «У нас аккредитовались уже сорок газет - начиная от знаменитых эстонских типа «Советская молодёжь» и до «Московских новостей» и «Огонька»». - «Кто пригласил газеты?», - прошипел он. Я говорю: «Я пригласил только две газеты - «Правду» и «Советскую Россию». Ко мне претензии есть?» Он говорит: «Нет. По этим газетам нет». Я объясняю: «Это же - живое творчество масс».

И тут они поняли, что остановить этот механизм уже нельзя. Это была уже некая лавина, которая начинала двигаться самостоятельно. Но были уверены, что удержать её удастся. (В принципе, так и получилось.) И тогда они поняли, что им тоже надо подключаться. И подключились

На оргкомитете мы договорились тогда о нескольких позициях. Первая договорённость, которую мы совершенно чётко достигли - что это мероприятие должно быть вполне управляемым, потому что никому не хотелось, грубо говоря. сесть или даже вылететь с работы, из института… (Все были ещё страшно запуганы. И все были горды своей смелостью оттого, что готовят хотя бы такое мероприятие.) И мы чётко договорились, что это мероприятие пройдёт в рамках социалистический демократии и что за рамки обсуждения способов улучшения социалистического строя никто выходить не будет. Что и было отражено в некоем манифесте, который поддержали все его участники. Мы договорились, что будут три «да» и одно «нет»: «да» - социализму, «да» - плюрализму, «да» - чему-то ещё и “нет” - экстремизму. То есть мы определили некие границы, в рамках которых будет проходить дискуссия.

П: Получилась почти что известная позже формулировка: «да-да-нет-да».

К: Да, почти, но она стала известна значительно позже. (Они сплагиатничали. У нас это было раньше.)

Другая договорённость - что иностранных журналистов пускать не будем. Ещё мы говорились, что на первом мероприятии мы даём всем по пять минут (членам оргкомитета - по десять минут) для монолога, который не будет прерываться и не будет обсуждаться. То есть на первом мероприятии каждый мог высказать то, что он считает нужным - без дискуссии.

П: Я хочу понять, какие цели при этом преследовали организаторы этого мероприятия из райкома. Правильно ли я понимаю, что они стремились продемонстрировать тем самым, что находятся в первых рядах реализаторов линии партии на перестройку и гласность - то есть то, какие они прогрессивные?

К: Нет. Нет. Честно скажу: я сделал это, с одной стороны, от скуки, с другой стороны, из любопытства. И других целей не было абсолютно никаких.

Во всяком случае, карьеры я не делал. В тех условиях это не давало мне плюсов в росте по партийной линии, а по оппозиционной я двигаться не собирался, а эта встреча-диалог сделала мне серьезную антидемократическую прививку. Ни симпатий, ни иллюзий мне она не прибавила. Во всяком случае, когда у меня была возможность сделать антикоммунистический кульбит, как многие партократы (в том числе члены Политбюро), даже в мыслях не было пойти по этому пути. И в дальнейшем ни партбилетов не жег, ни в “Наш дом — Россия” или “Единую Россию” не вступал.

А в горкоме, действительно, решили каким-то образом попытаться найти формы взаимодействия с этим движением. И во многом тоже - из любопытства. (Они не очень хорошо представляли, что это такое.)

Кроме того, наше руководство, с одной стороны, тоже хотело показать, что оно передовое, а с другой стороны, ему деваться было некуда, - ему ведь из горкома задание дали. И некоторые коллеги смотрели на меня как на вражескую сволочь, которая втянули их неизвестно во что. Так что партийные органы, как и общественное движение, не были однородными, и у всех были разные цели.

Но повторю: если бы мы тогда со Скворцовым не сели от скуки придумывать это, то ничего бы и не было. Вот от такой случайной встречи за пивом... То есть сделано это было от скуки и любопытства.

...Мы продолжали регулярно встречаться, обсуждали и готовили программу встречи. Немного попозже выработали схему проведения будущего мероприятия, в частности, сразу решили сделать одиннадцать секций.

Возник очень важный вопрос: где будем проводить? Надо, чтобы это было не очень большое мероприятие (не для Дворца съездов), а изолированное. И начали придумывать, где найти помещение для такого мероприятия.

А как было найти помещение? Бюджета у мероприятия нет совсем. Ну просто ни копейки. Да за деньги тогда ещё не многое можно было сделать. Да ещё не каждый и согласится предоставить помещение для такого мероприятия.

И я решил действовать внаглую. Я узнал, что ушёл в отпуск опытный директор ДК «Новатор», которого заменяет его заместитель. Я тогда позвонил ему из райкома по поручению якобы горкома партии и говорю: «Вам даётся очень важное партийное поручение. Нам надо провести мероприятие (дальше слова о Перестройке, новом мышлении и так далее), и на четыре дня нужен дворец культуры». Просто так - ни письма, ничего абсолютно. Одним словом, взял на испуг. Потом, когда встреча началась, он бегал за мной и говорил: «Николай Иванович! А письмо какое-нибудь будет?» - «Да какое письмо? Революционная необходимость!»

И практически революционными методами реквизировал на четыре дня дворец культуры. Почему и собирались проводить летом - пока там не начались мероприятия, пока там тихо было.

П: А где сидел «аппарат» оргкомитета?

К: По-моему, в ДК «Новатор» мы и дали помещение.

П: Дали для работы по подготовки или только накануне самого открытия?

К: Да нет, где-то они у нас сидели. Но я не помню, где они сидели. А встречались мы у нас в райкоме.

П: С оргкомитетом?

К: Ну да, да. С узким.

П: То есть за сколько-то дней или даже недель...

К: Да.

П: ...появилось помещение, куда можно было приходить решать вопросы?

К: Я вот не помню. Я вот не помню, где они сидели. (Я не ходил туда.) Я помню, что они приходили к нам. Мы назначали определённое время для встреч и встречались. Встречались то ли в ДК, то ли... Наверное, и в ДК тоже. А может быть, они в своих помещениях - КСИ, ФСИ... Не помню. А вот со Скворцовым и Малютиным мы встречались в райкоме партии.

Я помню, как мы с ними взаимодействовали. Мы дали им на откуп очень многие вопросы, которых сами не касались - сбор гостей, все эти вещи. Мне этим нельзя было заниматься, - мы люди всё-таки партийные и старались не сильно светиться. Так что у них было достаточно автономии, и поэтому я не все эти вещи помню.

А вот пригласительные билеты нарисовал я с одним своим знакомым от руки. Мы нарисовали эти билеты...

П: Имеется в виду - макет, образец?

К: Макет. Сами билеты мы рисовали (мы сделали один лист с восемью билетами), а потом множили их на нашем райкомовском ксероксе.

Мы решили, что для секционных заседаний у нас будут такие же, только с жёлтой полосой. Вспомнили боны...

П: Сертификаты.

К: Сертификаты, да. Билеты на пленарные заседания, как и сертификаты самые дорогие, были без полосы. А на билетах на секции (их давали без ограничений) нарисовали желтим фломастером по диагонали полосу.

П: Но это уже от руки.

К: Всё от руки. Да, просто от руки рисовали жёлтую полосу, наксерили, нарезали и раздавали. Приходил представитель организации, расписывался... Для этого у нас сидел Андрюша Исаев, на которого как раз Кудюкин написал телегу из-за того. что он не выдавал столько билетов, сколько тому хотелось.

П: А интересно: почему партия так стеснялась афишировать своё участие в этом мероприятии?

К: Что значит: стеснялась или не стеснялась? Мы не считали нужным слишком светиться. Считали, что так эффективнее руководить. Участники до сих пор утверждают, что участвовали в самом демократичном мероприятии того времени.

НАЧАЛО

П: Николай! Переходя к самой встрече, мы начинаем описывать все связанные с ней события буквально по часам.

К: По часам это надо обращаться к Гришину, у которого есть стенограмма. (Мы же записывали всё.)

П: А Малютин на Вас кивает - что Вы лучше всех знаете и что у Вас есть стенограмма.

К: Нет, у Гришина есть. Но я лучше всех знаю в эмоциональном плане, потому что я это всё-таки организовывал и находился в кулуарах.

П: Ну, давайте хотя бы приблизительно по часам.

Когда начали прибывать иногородние участники встречи и как они получали билеты?

К: Мы не брали на себя расселение и не представляли никому помещений, и поэтому когда именно начали прибывать иногородние, мы не фиксировали. Они приходили, получали свои билеты.

П: Помещений, имеется в виду, для ночёвки?

К: Ночёвки. Но мы ничего этого не брали на себя.

П: В каких-то воспоминаниях промелькнула информация о том, что райком предоставлял им для ночёвки какие-то в том числе общежития. Справедливо Малютин опроверг это утверждение в интервью мне?

К: Абсолютно. Мы абсолютно не брали на себя эти вещи. Хотя несколько человек в общежитии Университета дружбы народов, кажется, расселили.

Да и не сильно много было иногородних-то. Были питерские, были ФСИшники... Но у ВЗСПК (Всесоюзный заочный социально-политический клуб) в это время было какое-то своё мероприятие, и поэтому они разделились.

П: У них в эти же дни в Таганроге проходило мероприятие. Причём распространено мнение (возвращаясь к вопросу о целях), что встречу-диалог решено было провести именно для того, чтобы оттянуть на неё участников таганрогского съезда.

К: Нет. Но здесь знаете в чём может быть часть правды? Я не помню этого, но, может быт, когда выбирали день, имелось в виду и это. Но то, что мы придумали это мероприятие тогда, когда ещё на знали, кто такие ВЗСПК, это абсолютно точно. То есть когда мы начали организовывать всё это, мы и не представляли, что такая организация существует.

Как был выбран день? С одной стороны, мы не успевали организовать раньше, а с другой - не хотели залезать в сентябрь. Поэтому дни были выбраны наиболее удобные для проведения - пока народ ещё ожил, когда помещение проще найти, проще всем собраться...

П: Кстати, то мероприятие в Таганроге называлось «съезд ВСПК», и Вы упомянули его потому, что ФСИ входил в ВСПК, и поэтому часть его членов?..

К: А, нет-нет. ВСПК. Конечно, ВСПК.

ФСИ стал тогда с ним взаимодействовать, и Скворцов начал с ним какие-то игры, но, по-моему, неудачно. Там появился великий и шумный Иванцов (который потом курировал «Факел» - клуб при нашем райкоме комсомола). Он оттуда же появился - из ВСПК.

П: Значит, когда начали прибывать иногородние, то стали «вписываться» по своим знакомым...

К: Ну наверное. (Нас это не интересовало.) У нас был день, когда мы выдавали билеты...

П: Видимо, прямо накануне встречи?

К: Накануне, да. Это всё буквально в последний момент делалось. И мы выдавали всем - московским, не московским... У нас был утверждённый оргкомитетом список, и по этому списку давали. А кто приходил?.. Может, кто-то и из иногородних тоже. Но иногородних мы никак не выделяли.

Я теперь хочу коснуться очень важного вопроса - как проходили эти мероприятия. Проходил этот съезд четыре дня, причём два дня - первый и последний -

в большом зале.

П: Обычно говорят про три дня...

К: Он проходил четыре дня. Надо посмотреть, но кажется, что с 19-го по 22-е.

П: Дни недели помните (чтобы можно было проверить по календарю)?

К: Не помню. Но закончилось, наверное, в пятницу. Но не помню.

П: То есть все заседания проходили в будние дни?

К: Все в будние дни проходили. А может, в последний день захватили и субботу. (Не помню.) А может, и нет. Врать не хочу.

...В девять часов на заседания приходил наш актив - человек сто. Нет, семьдесят.

П: Вы говорите про пленарные заседания или секции?

К: Столько было на всех мероприятиях. (Мы подготовили некий актив, который туда ходил и даже выступал.) Итак, утром в девять утра в райкоме партии собирался наш актив, и мы его инструктировали насчёт того, что он должен делать.

А ещё на оргкомитете я предложил голосовать не руками, а вставанием. Для чего я это придумал? Чтобы идеологическому активу было видно, как я голосую. Я ходил в ярком свитере (пёстрой коричнево-рыжей гаммы, который мне связала жена), и если я вставал, то следом за мной вставало ползала. Голосовали почти как в Думе сейчас.

П: А Вы сидели, наверное, где-то впереди?

К: Я в серединке где-то сидел, но ближе к сцене (чтобы видно меня было), и все смотрели за моими действиями. В результате при всех голосованиях мы всегда имели большинство голосов - за счёт близких нам групп. У нас не было в зале большинства, но человек семьдесят с лишним районных активистов я приводил.

После этого, кстати, в райкомах появилась мода носить свитера. До этого были только пиджаки с галстуками, а я ввёл новую моду, потому что мне это было нужно, чтобы сливаться с неформальной массой.

П: Кстати, в интервью мне Пельман приписал Филиппову изобретение такой формы голосования - вставанием.

К: Он, может быть, приписал и ему, но она была нужна мне. И предложил её всё-таки я. Потому что смысл был в том, чтобы меня видели все. Так что пусть её приписывают Филиппову, но, в таком случае, он сделал то, что нужно было райкому партии. (В этом и был весь стиль нашей игры.)

И когда было 10-летие этого мероприятия (я как раз сидел с Глебом Павловским и Андрюшей Исаевым), мне очень понравилось...

П: А, это вот в «Медике»?

К: В «Медике», да. И когда Филиппов начал рассказывать, как «вопреки всем этим коммунистам, всем этим сволочам, которые нас сдерживали, мы - такие великие, смелые демократы - провели мероприятие», я говорю (как в мультфильме): «Щас спою. Я сейчас вылезу и расскажу о том, как «великие демократы» самостоятельно проводили мероприятие». Да кто бы им дал в то время провести мероприятие без руководящей и направляющей великой Коммунистической партии?!

...Однажды ко мне подбежал кто-то из «Общины», - не из основных их людей. Не помню кто. А, Василивецкий, по-моему. Подошёл ко мне и говорит: «Николай Иванович! Скажите им, чтобы они так не сидели». А картина была красивая: в фойе ДК “Новатор” сидят пять стариков (с газетой «Правда»), которым дали разнарядку прийти и разобраться с неформалами. Они пришли и по многолетней привычке стали в перерыве между заседаниями читать «Правду».

П: А кто дал такое задание?

К: Кто-то из райкома. Публика в райкоме была очень неоднородная: были среди неё люди продемократические, и были люди старой закалки. Поэтому под видом Фонда социальных инициатив туда послали старых пропагандистов. (“Помощников” у меня в райкоме было много.)

А: А Вы, соответственно, выписали им пропуска?

К: Ну конечно. Ксерокс-то у меня работал, и я коллегам из райкома выделял сколько нужно. И все шли как представители либо Фонда социальных инициатив, либо «Общины», либо Клуба социальных инициатив. Мне об этом их и спрашивать не было необходимости: была договорённость, что за их счёт я могу выдавать любое количество билетов.

...Тогда я подошёл к этим дедам и говорю: «Вы газету-то хоть спрячьте».

А один из них заснул прямо на собрании. Там бушуют страсти, а он спит (старенький уже).

Я потом говорю своим в райкоме: «Ребята, давайте централизовано будем посылать “делегатов”. Я вот готовлю свою молодёжь из комитетов комсомола, пусть она и ходит. И не надо посылать ДЭЗовских».

П: Были ли в составе этого актива какие-нибудь известные потом люди?

К: Нет, никого. Это были комсомольцы из дискуссионных клубов. Я с ними работал - проводил всякие дискуссии. Никого из известных людей там не было. По крайней мере, Сергея Станкевича там ещё не было. Это точно. Он утверждает, что через актив (от своего института) он якобы приходил, но я его не помню абсолютно.

П: Приходил именно на августовскую встречу?

К: Да. Но, по-моему, нет. По-моему, нет. По-моему, он врёт. Потому что в списках он не значится, а по-другому прийти туда не мог. А на “службу” ко мне его привели только в октябре 88-го года, когда он вёл семинар для молодых коммунистов.

Да, самое весёлое забыл: когда начались эти события, кураторы из горкома партии резко заболели, и на первый день от горкома никого не было. Не было ни Лантратова, ни Силаева. (Два человека у них курировали мероприятие, и оба заболели.)

П: Заболели в кавычках?

К: Я не знаю - я с термометром возле них не стоял. Но их не было. Сказали: они заболели.

Но зато ко мне пришли представители соседней районной структурой - КГБ. Говорят: «Николай Иванович! У вас это всё записывается?» Я говорю: «Мы решили, что будем записывать». (А мы этого и не скрывали: мы посадили в рубку человека из оргкомитета, который делал запись - на тот случай, если потом кто-то кого-то обвинит в том, что что-то не то сказали, и чтобы у нас было свидетельство.) И мы им сразу объяснили: «Ребята, мы всё записываем, а то потом наговорят, что мы хотели организовать революцию...» - «А Вы не дадите нам плёнку?» - Я говорю: «Слушайте! Вы - такая мощная структура. Вы что, сами записать не можете?» Они: «У нас не получится - нам вот плёнку не выделили». Это было для меня жутким откровением.

Помню, они пришли на встречу с блокнотами, с карандашами и ничего не понимающими в происходящем. Я уже тогда понял: если в таких ситуациях рассчитывают на инструктора райкома партии - это страшно для страны.

П: Вы говорите: «Они пришли». То есть Вы им тоже выдали билеты?

К: А куда деваться? Если тебе звонят в райком и говорят: «Нам нужно три места», что прикажете делать? Мы же разумные люди, мы же понимаем, что они всё равно проникнут. И зачем нужно?.. Ну, 87-й год... Чего Вы хотите? Конечно, дали. Ну, конечно, дали.

П: Нет-нет, это понятно. Меня интересует не моральная, а техническая сторона - что они прошли туда совершенно легально, по билетам, а не так, чтобы как-то там...

К: Да, по билетам. Нет, может быть, они проходили и через какие-то другие организации, но эти ребята официально пришли. Эти были не из городского, а из нашего районного управления КГБ, и им тоже поручили там присутствовать.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

П: Дальше попробуем восстановить события по часам. Значит, утром первого дня участники встречи прибыли в ДК. Время открытия помните?

К: В десять. В десять точно.

П: И практически сразу начались выступления представителей групп?

К: Нет, сначала выступил оргкомитет. По очереди.

П: Поподробней: сколько человек выступили от имени оргкомитета, кто именно?

К: Не помню. Я не помню. Они кого-то выбрали - то ли Кагарлицкого, то ли Мишу Малютина. Кого-то из них, по-моему... Это был настолько сумасшедший день, настолько большая была ответственность... Поймите, я силами одного Брежневского района организовывал практически общесоюзный съезд.

П: Ведущего (ведущих) этого мероприятия, насколько я понимаю, тоже никто не выбирал...

К: Оргкомитет выбирал.

П: ...а назначил оргкомитет.

К: Что значит, «назначил»? Выбрал или назначил (оргкомитет).

П: То есть не участники конференции?

К: А какое имеет значение? При чём тут конференция? Есть оргкомитет. При чём здесь голосование?

П: Демократия подразумевает...

К: Да не было тогда никакой... Все молча и спокойно всё воспринимали. Не переоценивайте тех демократов!

П: Даже на мероприятиях КПСС голосовали за состав президиума.

К: Ну, может быть (я не помню), и проголосовали все за тех людей, которых мы им назвали. Не помню. Но, по-моему, даже и не голосовали.

П: А самих ведущих не помните?

К: Нет. Это либо Кагарлицкий, либо Исаев, либо Малютин. Вот из эти трёх кто-то.

Первый день таким образом и начался. Когда мы услышали первые выступления - Новодворской и некоторых других (Новодворская выступила от имени «Демократии и гуманизма») - то возникло напряжение, и мы поняли, что закончится это всё может плохо. Конечно, по нынешним временам они говорили, наверное, совершенно дистиллированные вещи, но тогда у меня было ощущение, что меня снимут с работы раньше, чем я успею закончить заседание. Я был твёрдо уверен, что всё, конец - конец мероприятию, и ничего больше после этого не будет. Тем более, что обсуждать ничего было нельзя. И я помню ту атмосферу: нас всех посадят за антисоветский заговор. Но если и не посадят, то снимут с работы. (Я в этом не сомневался и уже мысленно искал себе другую работу.) Такое напряжённое состояние продлилось весь первый день.

У Березовского состояние было ещё хуже. Кто-то описал его так: он порезался бритвой, и рубашка у него была испачкана кровью.

Когда выступала Новодворская, то сказала, что нам нужно создавать вторую партию. А поскольку я под видом своих структур (ФСИ, «Общины» и так далее) привёл туда человек тридцать подготовленных ребят из Университета дружбы народов, 1-го медицинского института и так далее, то они активно участвовали в кулуарной полемике и в какой-то степени, так скажем, создавали атмосферу. И когда Валерия Ильинична сказала про необходимость создания второй партии, в зале повисла мёртвая тишина. Все наши «великие демократы» испугались (так же, как и я) и стали смотреть на дверь: появится ли матрос Железняк? И вдруг в зале прорезался голос одного из моих активистов: «Нам две партии не прокормить». И это здорово разрядило атмосферу: народ начал ржать, и всё превратилось в шутку. (Очень удачно получилось.)

Надо сказать, что либеральных взглядов тогда ещё не было. Народ был чрезвычайно осторожным. Может быть, что-то либеральное высказывала Новодворская (а “Демократия и гуманизм” имела три мандата), а все остальные (и «Перестройка») действовали в рамках социалистического выбора. То есть переоценивать их смелость не приходится. Потому что в то время, в августе 87-го года, даже небольшие отступления от него выглядели как революция. Поэтому если попытаться проанализировать происходившее там без стенограммы, то у меня возникнет полная каша. Я думаю, что каких-то фантастических революционных завоеваний там никто не пытались достигнуть.

П: Вспомните кого-нибудь из известных людей сначала среди выступавших официально, потом - среди участвовавших в прениях.

К: В первый день прений не было. Выступили только руководители всех организаций. Я же сказал: мы договорились - пять минут может выступать представитель любой организации. И пошло. Чего там только ни говорили! И экологи, и коммунары и просто шизики - куча мала.

П: А фамилии наиболее известных из выступавших в первый день?

К: Не было там известных. Ну не помню. Ну все - Румянцев, Филиппов Пётр из Питера (руководители всех организаций, которые были известны в то время), Пельман, Кагарлицкий, Скворцов (все они выступал как организаторы).

Помню плачущего Самодурова. (Там был большой блок по Мемориалу.) Хорошо помню, как ему дали слово...

П: Где?

К: В первый день. В первый день ему дали слово - как представителю организации. И он не смог договорить - расплакался. (Великолепно помню эту драматичную картину.) Тема захоронения комиссаров в пыльных шлемах - жертв мясорубки, ими же организованной - была высшей степенью смелости. То есть плюрализм был достаточно ограничен. И поэтому споры шли вокруг того, где их перезахоранивать: на Красной площади или строить отдельный пантеон? Вспоминали решения ХХII съезда (все были его сторонниками). То есть далеко не уходили. Таким был уровень дискуссий. Это сейчас они могут говорить, какие они были великие революционеры, а тогда все они, включая Глеба Павловского, бегали ко мне советоваться, консультироваться.

Правда, далеко не все меня знали, - я вроде серого кардинала был. А Березовский был более публичен, потому что ему терять нечего было: он выступал практически как частное лицо, поскольку их райком не участвовал в мероприятии. (Он выступал как консультант горкома партии.) А я выступал как хозяин...

П: В каком смысле «выступал»?

К: Он выступал в кулуарах. Мы везде кулуарно...

П: То есть исполнял роль...

К: Да.

П: ...а не то что бы выступал с трибуны?

К: Нет-нет-нет. Никто из нас не выступал с трибуны. Было решено, что мы работаем в кулуарах. Но у меня была позиция серого кардинала, который разрешал все вопросы в кулуарах. А Кагарлицкий в ходе этих мероприятий выступал как пламенный трибун.

Темы, которые обсуждались на этом собрании, я сейчас не вспомню. Надо позвонить Гришину и взять стенограммы. (Я давно хочу это сделать.) Но, с другой стороны, не очень хочу разочаровываться. Потому что боюсь, что это всё было настолько мелко... Сейчас вокруг этого существует какой-то ореол революционной романтики, а скорее всего, всё окажется значительно банальней.

П: Всего успело выступить десятка три ораторов?

К: Да не меньше. Потому что закончилось пленарное заседание часа в четыре или в пять.

П: Так рано?

К: С десяти утра до пяти часов. Или даже шести. С перерывом.

П: Это был какой-то перерыв на обед?

К: Был, конечно. Там работал буфет. Но не бесплатно. (Мы попросили поработать там трест столовых.) А может, и столовая была. Но вряд ли.

П: Голосования начались в последний день?

К: Нет. В первый день было несколько голосований при согласовании, по-моему, наших принципов - трёх «да» и одного «нет». Или мы их сразу послали? По-моему, нет - мы их даже не голосовали. Мы просто постановили, что они будут, и это предложение оргкомитета было принято без голосования.

А! На первом были голосования по поводу того, продлить или не продлить время того или иного выступления. Иногда кому-то пяти минут не хватало, и мы определялись. Вот той же Новодворской пяти минут не хватило, и она попросила десять. И проголосовали за то, чтобы ей дать.

П: А куда послали принципы?

К: Нет, не было этого. Оргкомитет выработал принципы - вот эти три «да» и одно» нет». И было решено, что это как бы будет условием проведения мероприятия. Вот на таких условиях оно проводится. Поэтому обсуждения не было. Формально проголосовали, и оргкомитетом было объявлено, что, вот, оргкомитетом принято решение о том, что все участники будут придерживаться этих принципов. «Против есть?» Даже не против, а объявили, и всё. Я не знаю, было формальное голосование или нет, но обсуждения не было точно.

П: Меня-то интересует, послали ли их куда-то наверх (как это можно предположить).

К: Что значит? Верха-то у нас не было.

П: ?

К: Оргкомитет и было формально самым верхом. А то, что мы обсуждали это где-то в горкоме партии, это да. В этом смысле они обсуждались. Мы их в какой-то степени выдвинули совместно с участниками, вместо сформировали, а потом в райкоме, конечно, согласовывали. Потому что все принципиальные вопросы согласовывались с Лантратовым.

П: То есть фраза «мы их сразу послали» ошибочна?

К: Да нет, нет - неправильная. Это просто оговорка.

То есть все принципиальные вещи обговорили, и обговорив, потом вместе с оргкомитетом их утвердили. Утвердили на собрании.

ВЕЧЕР ПЕРВЫЙ

После заседания мы в соответствии с договорённостью собрались с оргкомитетом, обговорили его итоги. Потом пригласили более широкий круг, куда входили Румянцев, Фадин, Кудюкин, кажется, Корсетов, Бызов и руководители крупных организаций. (В узкий оргкомитет входили Исаев, Кагарлицкий, Малютин, Глеб Павловский, Пельман. Ну и всё, наверное. Может, ещё кто-то А, был ещё от организации «Глобус» или «Компас», - забыл его фамилию. Ну, в общем, ещё пара человек была, которые потом не стали знаменитыми.) На оргкомитете мы, во-первых, договаривались, что мы будем делать на следующий день, а потом оргкомитет оговаривал правила игры следующего дня уже с более широким кругом.

Потом мы собирали более широкую группу, куда входила уже «Перестройка». Не помню, входила ли туда Золотая Ручка - Золотарёва. Золотарёва - нет, а Золотарёв, может быть, и входил в эту вторую группу.

То есть шла подготовка к следующему дню. Мы не заканчивали свою работу с закрытием мероприятия. Дальше шли три стадии...

П: Вы говорите сейчас не только про первый день?

К: После каждого дня у нас всё происходило одинаково. Когда заканчивалось мероприятие, мы собирали оргкомитет и обсуждали. что получилось, что не получилось и что будем делать на следующий день. Потом оргкомитет приглашал расширенный оргкомитет, более широкий, куда входили Румянцев, «Перестройка», Кудюкин, по-моему, Золотарёв... Оргкомитет рассказывал им, что они будут делать на следующий день, что мы должны обсуждать. Мы им объясняли: «Ребята, на надо гнать стометровку после того, как только проснулись. Надорветесь! Надо постепенно двигаться. Поэтому давайте, ребята, без экстремизма». И так далее. Мы их убеждали, что на следующий день надо всё сделать так, чтобы нас не разогнали до конца мероприятия.

После этого я шёл в райком партии, где собиралась уже команда райкомовских. (Березовский тоже был с нами, хотя его райком партии в этом не участвовал.) Мы обсуждали и объясняли им, что будем делать завтра.

Ещё мы из оргкомитета распределили, кто какую секцию будет вести. Первую секцию - политических клубов - должен был вести завсектором ЦК комсомола. Это был крупный специалист по неформалам, книжки выпускал. Такой весь крутой. (Забыл его фамилию.)

П: Лепёхин?

К: Нет, Лепёхин позже появился.

Когда он в первый день посидел там, посмотрел, послушал, что говорится, то спрятался на задних сидениях и больше вообще не вылезал. Забыл даже, что неформалов курирует.

...И он говорит: «Нет-нет, нет у меня такого поручения - вести секцию». И тогда вылез пламенный трибун (говорю без иронии) Андрюша Исаев. И его в качестве ведущего подменил Исаев.

А когда началось мероприятие, я понял, куда мы вляпались.

П: Вы говорите уже про секцию?

К: Нет - про первое пленарное заседание, на котором мы определяли, кто будет вести секции. Он должен был вести политическую секцию, и когда он увидел...

П: Так значит, ведущие определялись не на оргкомитете, а на пленарном заседании?

К: Нет, определяли мы это на оргкомитете. Повторяю: мы решили, что первую секцию будет вести этот из ЦК комсомола. А он когда увидел, что происходит, то сразу отказался.

П: И вы в кулуарах договорились?..

К: Да. Андрюша говорит: «Давайте я». И Андрей Исаев взял это на себя.

П: С летучкой в первый вечер мы закончили?

К: Я помню главное, для чего мы собирались. Мы собирались и отрабатывали механизм следующего дня. Мы поняли, что за такой неорганизованный первый день мы можем получить по шеям, и поэтому начали очень активно готовить заседания следующих дней. Насколько, конечно, это было в наших силах.

После первого дня возникла ещё одна забавная ситуация. Вы помните, кто был первым секретарём горкома партии? Борис Николаевич Ельцин. За несколько дней до нашего мероприятия он где-то выступил и сказал. что Перестройка подняла много пены, и пора эту пену снять. Это было заявление великого демократа Бориса Николаевич Ельцина в августе 87-го года.

Как Вы помните, это мероприятие поручил нам проводить горком партии. И поэтому когда после первого дня мероприятия в горком партии донесли (кто - не знаю), что там состоялась вылазка антисоциалистических сил, то моему первому секретарю позвонил секретарь горкома партии Карабасов и стал на него орать по поводу того, что мы тут устроили. Владимир Иванович Кузнецов пытался оправдаться: «Это же вы нам поручили...» Но тот сказал: «Мы ничего вам не поручали». То есть они отказались от своих слов.

Надо отдать должное моему первому секретарю: он не перевёл стрелки на меня. Он мог вызвать, сказать: «Вот ты тут организовал чёрти что и теперь отвечай!». А он признал, что всё поручил мне сам и что будем теперь тащить этот воз вместе. Единственно, тогда мне и прислали пенсионеров - чтобы спасти ситуацию. Вот из-за этого прислали - потому что горком партии устроил разгон.

П: Так ветеранов прислали только на следующий день?

К: По-моему, на первый. Но в первый день они были не так заметны, а во второй день их было больше. (В первый день работы секций на политическую секцию прислали несколько пенсионеров из ДЭЗа - человек десять верных, проверенных товарищей.)

РАБОТА СЕКЦИЙ

П: Возвращаемся к вечерней летучке. Как Вы распределили свой актив по секциям? Составили специальный список (кто куда идёт) - чтобы охватить все секции?

К: Нет. Было две системы. С одной стороны, на секции типа экологической и эколого-культурной мы приглашали всех, кто хочет, кому это интересно.

П: Имеется в виду именно Ваш партийный актив?

К: Скорее, даже не партийный, а комсомольский. У нас же в этом участвовали два комсомольца, два первых секретаря райкомов комсомола: Сидоров Володя (довольно известный человек) со стороны Севастопольского района и Володя Роговский - с нашей стороны. Они участвовали и в организации, и в подборе людей. Но Сидоров меньше. (Он больше привлекался, когда нужно было что-то размножить и так далее.)

П: Имеется в виду их официальное участие в одном из оргкомитетов или неформальное?

К: Нет. Они неформально участвовали в подборе актива для нас. У них были дискуссионные клубы в ВУЗах (в 1-м медицинском, Университете дружбы народов), молодые учёные (в Институте истории, в Институте всеобщей истории), откуда мы набирали идеологически выдержанных молодых партийцев или комсомольцев. Или просто карьеристов.

На все секции мы послали также тех своих людей, которые писали отчёты. (Наши отчёты, а не КГБешные.) Человек с каждой секции писал райкому, кто выступал, как выступал и так далее. Диктофонов тогда ещё было немного, и поэтому записывали далеко не всё.

П: То есть централизованно сделанной фонограммы не было?

К: Только пленарного заседания. Только пленарного заседания.

П: Первого?

К: Первого и второго (в четвёртый, последний день). Секции, по-моему, никто не записывал. (Я, во всяком случае, не знаю, чтобы были такие записи.)

П: Зачем сделали разницу в пригласительных билетах для пленарных заседаний и для секций?

К: Потому что мы давали возможность пригласить на секционные заседания больше народу. На пленарные заседания мы давали по три места на организацию, а на секции они получали возможность пригласить больше людей. То есть на секциях мы не ограничивали количество людей - сколько нужно, столько и давали билетов. А на пленарные нужно было ограничивать, потому что зал был на триста мест.

П: То есть это - полное повторение ситуации с сертификатами, которые без полосы были более престижными, а с полосой...

К: Совершенно верно. Абсолютно. Абсолютно, да. Совершенно верно.

П: Переходим к первому дню работы секций.

К: Пленарные заседания проходили во Дворце культуры «Новатор» на «Академической», а секции (два дня) - в разных местах. Было, по-моему, девять секций плюс пленарное заседание.

Березовский тогда ушёл в кусты, и поэтому в Севастопольском районе проходило только одно мероприятие, - Миша Малютин провёл длившееся полдня мероприятие по борьбе с терроризмом. Больше ничего в Севастопольском районе не проходило. (Брячихин не дал согласия проводить что-либо на своей территории.)

П: А что это за мероприятие Малютина по борьбе с терроризмом и когда оно проходило?

К: В августе же. Это была секция во второй день. Но не с терроризмом, а с «экстремизмом в общественном движении» - такая секция была. А провели её на Кирпичной заводе.

П: Правильно я помню, что его называли то Кирпичный завод...

К: Кирпичный.

П: ... то Керамический?

К: Да, Керамический.

П: Так как же он правильно назывался?

К: Я не помню. Не могу сказать. Это надо спрашивать у Миши Малютина - он там секцию проводил. Но по-моему, всё-таки Кирпичный.

П: А располагался он между «Академической» и «Профсоюзной»...

К: Я не помню где - я ни разу там не был. Я знаю только, что это - Севастопольский район.

П: ...на пересечении улиц Кржижановского и Новочерёмушкинской?

К. Да, где-то там. Но я там никогда не был.

И это было единственное место, где в Севастопольском районе что-то проходило. Все говорят: мероприятие это проходило в Севастопольском и Брежневском районах. А в Севастопольском ничего не проходило, - Севастопольский район спрятался в кусты. И хотя Брячихин потом отчитывался (когда уже было не страшно), что он участвовал в этом живом творчестве масс, Брячихин тогда отказался от всего, - он помещения не дал, а потом и Березовского уволил.

Правовая секция была в каком-то ДК в Ворошиловградском районе...

П: В Ворошиловском.

К: В Ворошиловском, да. В Ворошиловском районе проходила секция правового обеспечения или чего-то такого правового.

П: Более точно место не помните?

К: Да это не моё. Я помню только те места, которые меня касались.

П: А Вы не спутали? Участники вспоминают, что одна секция проходила в ДК Курчатова...

К: Вот это и есть Ворошиловский.

П: ...а это, наверное, Тушинский район.

К: Нет, это - Ворошиловский район.

П: Это ведь недалеко от метро «Щукинская»...

К: Это - «Щукинская». А «Щукинская» - это Ворошиловский район. Тушинской [на карте] ниже - точно совершенно. Я в Тушинском жил и поэтому знаю: Тушинский начинается с района метро «Тушинская». Точно, точно. Ведь я по этому поводу взаимодействовал с коллегой из Ворошиловского района, который эту секцию курировал. (Просмотр старой карты Москвы подтвердил правоту Н. Кротова, - АП.)

Так вот: одна секция была в Ворошиловском районе, ещё одна проходила в Севастопольском (на Кирпично-керамическом заводе), а все остальные семь секций - у нас в Брежневском. Два секции, по-моему, проходили во Дворце культуры «Новатор», одна проходила в ДЭЗе на «Новых Черёмушках», одна - для творческой интеллигенции - проходила...

П: Не помните, в каком ДЭЗе?

К: Нет - их уже двадцать раз поменяли... Там экологические...

П: Во всяком случае, это не тот ДЭЗ между «Профсоюзной» и «Новыми Черёмушками», где потом МНФ заседал?

К: Нет, не там. МНФ создавался в клубе «Факел». (Я потом создавал клуб «Факел», и это тоже у нас было.)

П: А МНФ сидел в ДЭЗе № 25, за ИНИОНом.

К: Это - Севастопольский район, и я туда не лез. (Этим Березовский занимался.) Там была библиотека неформалов, которой и мы с Березовским пользовались, и горком свою политическую культуру поднимал. А я занимался «Факелом», и это был «красный уголок» одного из ДЭЗов.

П: А секция работала...

К: Нет, не в этом. Это было в другом месте. На «Новым Черёмушках», где заседали экологи. Так что не в «Факеле», не в том ДЭЗе, а в третьем, совершенно случайном месте. Просты мы нашли свободное место, и никакой дальнейшей истории тот ДЭЗ не имеет. Так что мемориальной доски он не достоин.

Итак, экологи были в ДЭЗе на «Новых Черёмушках», секция творческой интеллигенции проходила в 9-м микрорайоне Тёплого Стана...

П: Что это было за помещение?

К: Я не помню. Это было то ли ДЭЗовское... Какое-то было свободное помещение - в 9-м микрорайоне Тёплого Стана, где, кстати, жил Сергей Станкевич. В культурном центре Теплого Стана - вот! Но я там тоже в те дни не был, потому что во всех точках одновременно просто не мог быть, и занимался самым серьезным делом – секцией политических клубов.

Я участвовал только в одной секции - политической. Её я и могу описать. Это была самая главная секция, самая серьёзная и самая шумная. Проходила она в «Новаторе». Это её должен был вести тот завсектором ЦК комсомола, который, просидев весь первый день и увидев всё это, настолько испугался, что сказал, что вести ничего не будет, потому что его на это не уполномочили. Тогда Андрюша Исаев взял это на себя, и тогда как раз впервые началась эта буза с выяснением отношений.

П: То ожесточённое выяснение отношений между собой, которое в интервью мне описал Малютин?

К: Миша Малютин в это время был на другой секции.

П: Это не важно. Я говорю: в принципе...

К: Ну да. Да.

На политической секции была знаменитая смешная история, которая попала в журнал... К тому времени горкомовцы проснулись, и на второй день уже пришли (хотя лучше бы их не было).

П: В первый день работы секций?

К: В первый день работы секций они пришли на политическую секцию. На первом заседании секции начала выступать Новодворская. Ей не должны были давать слова, потом что у неё (от них) уже кто-то выступил - Сквирский, по-моему. (Там тоже были какие-то ограничения, и от каждой организации могли выступать только по одному человеку.)

Итак, вышла Новодворская, попросила слово, и тут сзади меня сидящий инструктор горкома партии Силаев тычет мне в бок и приказывает: «Ты должен выступить и сказать, чтобы ей слова не давали». Я отвечаю: «Вы чего? Одурели что ли?» - «Нет, ты должен. Иначе хуже будет.» И начал мне угрожать партийным взысканием и так далее. Я говорю: «И чего я должен сказать?» - «Скажи, чтоб ей не давали слова!» - «Ну как можно сказать: «Не давайте слова»?» Причём он тут же попытался заставить сделать это то ли Исаева, то ли Кагарлицкого, но те сразу сбежали.

С ним приходилось считаться, и тогда я встаю и зацепившись за нарушение Новодворской установленных положений, говорю: «Дело в том, что Новодворская вчера в своём выступлении нарушила наше оговоренное всеми вместе (оргкомитетом) положение о трёх «да». В связи с этим я предлагаю ей слова не давать. Потому что мы договорились... Вы, ребята - демократы, поэтому коллективные демократически принятые решения должны выполнять! Раз договорились, и есть какое-то нарушение, значит, ребята, принимайте меры». И тут народ как завопит:: «А кто Вы такой?» Я говорю: «Я - инструктор Брежневского райкома партии Кротов Николай, предоставивший вам помещение».

В зале - шум. Выскочил то ли Филиппов, то ли кто-то из его ребят со странной фамилией (Греф? Геф?) и начал чего-то вопить. Но его быстро заткнули свои же, потому что основополагающие люди меня хорошо знали. А те, кто не знали (я же не светился нигде), подняли шум: «Откуда Вы здесь?» Я говорю: «Ребята! Вы находитесь на территории Брежневского района. Чего вы хотите: чтобы мы не наблюдали за мероприятием, проходящим на нашей территории?» Тут они осеклись, и смелость у них пропала.

Но Новодворской слово всё-таки дали. А я был упомянут в статье Владимира Яковлева в журнале «Огонёк». Он написал: «Кто-то предложил не давать слово Новодворской». То есть я прошёл там под псевдонимом «Кто-то».

Всё это было весело. Силаев был очень доволен, что мы всё-таки сказали своё слово. В общем, идиотизм. Поставили галочку, что не отсиживались в куста, а шли голой грудью на амбразуру.

Тем не менее, это мероприятие прошло значительно лучше, чем предыдущее.

П: Имеется в виду, первый день секций?

К: Первый день секций, да. Наши ребята, которых я прислал, уже оживились, уже участвовали достаточно активно в дискуссиях. (Мы уже вошли во вкус.)

П: Мы уже закончили описывать второй день встречи и можем переходить к третьему?

К: Второй день у меня абсолютно сливается с третьим. Они выглядят для меня как один и ничем не отличаются.

П: Вы обещали описать работу секции, на которой Вы присутствовали. Сколько, например, на ней было человек?

К: Ну практически триста человек и было. В связи с тем, что на политическую приглашали больше людей, то на неё народу приехало много.

А вот в некоторых других секция было и по девять человек. Немножко. Почему закрыли секцию у Миши Малютина, и он успел приехать к нам? Эта секция должна была работать два дня, но они посидели полдня, всё сказали, что хотели, и прибежали к нам.

И это - всё участие Севастопольского района в этом мероприятии! А потом гордо говорили: «Брежневский и Севастопольский провели это мероприятие». А кроме Березовского от Севастопольского там никого не было.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

В последний день один из сотрудников НИИАА (нашей закрытой структуры) выступил...

П: Это что - НИИ, институт?

К: НИИАА - это закрытый космический «ящик» (НИИ автоматической аппаратуры). У нас там много было таких предприятий. Из них прислали одного активиста (Алмазов, по-моему, его фамилия), и он в последний день взял слово «от народа» и выступил: «Говорите, говорите... Скоры мы придём и всех вас разгоним и посадим». (Смысл его выступления был такой.)

Народ так и обалдел. Спрашивает: «А кто Вы?» - «Ну, можете считать, что от организации «Разум».» Чуть не сорвал заседание. Народ зашушукал: «Это - КГБ». Демонизация! Но это было не КГБ, а такой вот активист, который не мог спокойно слушать то, что там говорилось, и проявивший инициативу. (“Не могу молчать!”).

Потом ещё Новодворская подделала (они подделали) мандат, который кому-то передали и привела на пленарное заседание больше людей. Была какая-то хитрая ситуация. Они воспользовались... Был какой-то скандал в связи с тем, что они пытались проникнуть на пленарное заседание с билетом с полосой. В общем, что-то типа этого. То есть грубо нарушила организационные правила, и поэтому «ДиГ» лишили какого-то мандата или что-то такого рода. Там были какие-то всякие весёлые моменты.

П: Это в какой день?

К: По-моему, в последний. Кого-то мы не пустили. То ли Сквирского, то ли кого-то. Сквирский выглядел очень оригинально: шнурки у него были разного цвета, ботинки - очень старые... Вид у него был старого коммуниста, старого большевика- подпольщика.

П: Вы это с иронией говорите?

К: Конечно. Вид у него был бомжовый.

П: А при чём тут «старый коммунист»?

К: Ну у него родственник даже упомянут в каком-то письме Ленина.

П: Но сам-то он был отнюдь не коммунистических взглядов...

К: Знаете, он был, насколько я помню, скорее, левым. Он не был либералом. Сквирский представлял как раз каких-то необольшевиков. Его родственник - то ли меньшевик, то ли чего-то этого типа - упоминается в собрании сочинений Ленина. И он сам был, скорее, меньшевиком.

П: Но сидел он за независимые профсоюзы - за СМОТ.

К: А независимые профсоюзы - это, считай, меньшевики и были. Либералы за профсоюзы не сильно-то выступают. И он был, скорее, еврокоммунист, меньшевик.

А ещё к нам пытался прорваться кто-то то ли из «Посева», то ли ещё из чего-то подобного, но организаторы его доблестно отшили.

П: Имеется в виду, наверное, наш - советский - гражданин, работавший на «Посев»?

К: Да. Он махал удостоверением «Посева»... Нет, не «Посева», а, может, какой-то иностранной радиостанции.

П: Это не Митюнов?

К: Митюнов был участником.

П: Вот поэтому я и спросил.

К: Нет, нет, не Митюнов. Митюнов участвовал, и поэтому ему не надо было... Не помню, не могу сказать. Понимаете, работа была настолько напряжённая, и объём её был такой большой, что некоторых деталей я, конечно, не помню.

Вообще, последние три дня сливаются у меня в один. Там чётко разделяются первый день и три остальных. Потому что не было уже никакого драматизма. В первый день выговорились, и дальше пошла уже нормальная дискуссия.

Правда, в последний день они опять разговорились, и поэтому мы их в четыре часа попросили покинуть зал. Сказали: «ДК надо говориться к открытию нового сезона», и объявили, что по договоренности с администрацией ДК мероприятие должно закончиться в четыре часа. Кто-то пошумел, хотел продолжить дискуссию на улице, но все быстро разошлись.

П: Но Вы же согласились с замечанием Малютина о том, что именно в последний день там проявилось взаимное ожесточение неформалов. Он привязал проявление его к заседанию, как я теперь понимаю, расширенного состава оргкомитета в «красном уголке» Кирпичного завода.

К: Я не был на этом заседании. Я из «Новатора» никуда не уезжал. (У меня было там дел достаточно.)

П: Вы наверняка наблюдали процесс создания новых организаций в ходе самого этого мероприятия, когда люди знакомились, обменивались идеями и принимали решения о создании «Гражданского достоинства», «Памятника» и так далее.

К: «Памятник» (или его оргкомитет) существовал практически уже до встречи. Но там такой был бульон, что...

Я знаю, что на встрече было создано знаменитые Кольцо общественных инициатив... Там была ожесточённая борьба, но она не была столь драматична, как в первый день, когда мы всё это в первый раз увидели. И потом она вошла в нормальное русло нормальной идеологической борьбы. Было более социалистическое крыло... Выделились отдельно... Как она называлась - Федерация социалистических клубов, которую Кагарлицкий возглавил?

П: ...Общественных.

К.: ...Общественных, да.

П: ФСОК.

К: ФСОК, да. ФСОК появился, появилось «кольцо» этих инициатив - более широкое... Вот это всё придумали ещё на оргкомитете. Это была нормальная, последовательная работа.

П: Эти структуры придумали уже в ходе самой конференции?

К: Всё было динамично, что-то продумали до встречи, но в процессе её гибко эволюционировали. Потому что когда выявилась некая разность интересов, их разделили. Но когда приняли последнее обращение - достаточно абстрактное, но говорящее, что идём правильной демократической дорогой - только один или два человека выступили против.

П: На последнем пленарном заседании?

К: Да. Там буквально несколько голосов только было против. Там наша команда уже оживилась, и когда я встал, за мной сразу встало ползала, и уже не было смысла... Большинство приехавших неформалов всё равно смотрело ещё на большинство. Голосование было уже предрешено, и все к нему присоединились.

Драматизм там был в другом - в том, что Вам интересней и о чём никто больше не расскажет. Вот о всей этой борьбе общественных организаций Вам расскажут многие, и мне здесь дополнительно комментировать нет смысла никакого. Потому что я участвовал в организационной работе, но дискутировали они. Я не участвовал в кулуарном выяснении отношений. Мы важно было выстроить систему, чтобы была проведена задуманная линия, чтобы мероприятие прошло до конца и были приняты взвешенные решения и чтоб нас не закрыли до этого.

Драматизм был в другом, и к этой ситуации очень активно был причастен Володя Березовский. В чём она заключалась?

В то время, если Вы помните, было два кандидата в члены Политбюро - Ельцин и Чебриков. И поэтому у двух возглавляемых ими организаций возникла явная тенденция представить это мероприятия в разном свете. Чебриков хотел перейти из кандидатов в члены Политбюро, и КГБшникам нужно было представить это как вылазку врагов. А Ельцину уже объяснили (Лантратов и другие мои горкомовские кураторы), что это нужно представить как живое творчество масс. И поэтому вопрос был в том, кто раньше успеет подать документы Горбачёву.

Но их ещё надо было получить. Вот чего ребята из КГБ бегали-то? Им нужны были документы. А документы все были у нас. И не дать им их мы не могли (сами понимаете). Поэтому мы чего делали? Мы организовали сбор всех документов, которые ходили на съезде. (Все организации сдавали нам все свои документы - манифесты, декларации...) Мы каждый день собирали пачки этих документов...

П: Они распространяли свои какие-то?..

К: Что-то они распространяли, что-то сдавали в оргкомитет. (Оргкомитет собирал всё - всё что можно.)

П: В плане информации о себе или в качестве проектов для этой встречи?

К: Оргкомитет собирал для нас все документы - всех жанров и любого содержания. Мы собирали пачки документов, и всё это было у меня какое-то время, а потом на даче сгорело - вместе с дачей. (Сразу говорю: заговора не было, была плохая электропроводка.) Оргкомитет собирал все эти документы, мы их ксерили, потом садились вместе с Лантратовым и Березовским (я принимал в этом участие, но меньше, - у меня, в основном, организационная работа была) и писали отчёт...

П: Это происходило по вечерам?

К: По вечерам, после мероприятий. Мы проводили совещание, потом быстро писали отчёты, подкладывали к ним документы и посылали в горком своё видение. После того. как мы отправляли свой отчёт, мы отдавали документы (не все, как правило) в КГБ, и они заведомо получали их часа на полтора позже. Поэтому наверх наши документы приходили часа на два раньше. И поэтому первое впечатление создавалось нами.

Это была смешная история. Как представишь, что инструктор райкома партии занимается выяснением отношений двух кандидатов в члены Политбюро, и от него, возможно, зависела судьба страны в какой-то степени... А ведь придумал я это всё от скуки и любопытства.

Повторю, что я мог видеть только одну, организационную, сторону этого дела. Но думаю, что никто другой лучше не расскажет про это.

НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ

Когда мероприятие закончилось, я пришёл в горком и спрашиваю: «Ну чего? Как прошло?» - «Нам ещё не сказали.» То есть решение ещё не принято. И решение долго не принимали, больше месяца.

Наконец, приезжает в райком партии проверка - инструктор ЦК КПСС, курирующий Москву, приезжает проверять район. В Москве - 33 района, и чтобы из ЦК кто-то приехал проверять районный комитет? Это - фантастика!

Потом выяснилось, что некий Митрофанов - профессор МГУ, которого как своего активиста прислал сюда горком партии - отправил Лигачёву телеграмму о том, что в августе месяце во Дворце культуры «Новатор» произошла антисоветская вылазка, в которой, что самое странное, принимали участие Брежневский и Севастопольский районы.

И они рванули сначала в Севастопольский район. Но Брячихин сказал: «Я к этому никакого отношения не имею». (Он отрёкся.)

Потом приехали к нам. Самое смешное, что им самим ещё не сказали, хорошо или плохо было то, что у нас произошло, и поэтому не было прямых указания давить нас.

Ему нужно было разобраться. Разговаривать с инструктором ЦК поручили мне. И мы с ним сидели. Мужик нормальным оказался.

П: Когда это примерно происходило?

К: В октябре. Или даже в начале октября. В общем, это - сентябрь или начало октября.

П: А что, решения сверху ещё не было к этому времени?

К: Не было. Весь сентябрь не было принято решение о том, хорошо это или плохо. Там всё думали: хорошо или нет?

А я ходил на работу, как идиот. Я приходил в горком, а часть людей со мной на всякий случай не здоровалась, - ещё не знала, то ли я враг, то ли герой. А у Березовского не было такого состояния, потому что его райком отрёкся от всего: «Мы никакого отношения к этому не имеем». То есть это только меня касалось, потому что всё основное проходило на моей территории - в Брежневской районе.

Вот он проверял-проверял... Нормальный мужик из ЦК. Он говорит: «Слушайте, а чего у вас увеличилось количество забираемых в вытрезвитель?» (Он любые зацепки искал.) «Не знаю, - говорю. - Наверное, бороться лучше стали.» Он: «А, у вас четыре месяца не было ответственного по борьбе за трезвость. (У нас, действительно, его не было - найти не могли, - НК.) Вот, наверное, из-за этого увеличилось пьянство, что нет ответственного».

Уехал он от нас в растерянном состоянии. Мы в районе вроде бы активную работу вели...

Всё это длилось в течении месяца. Потом снимают Ельцина.

Через некоторое время после снятия Ельцина я прихожу на работу, а меня вызывает второй секретарь Георгий Артёмович Балыхин. (Он у нас был сначала вторым, потом первым секретарём, а до последних выборов был замом у министра образования Филиппова, возглавлял Агентство по образованию. А сейчас он председатель Комитета Госдумы по образованию.) Он вызывает меня: «Николай Иванович! Меня вызывают в ЦК КПСС». Я говорю: «А чего такое?» - «Сегодня по вопросу августовской неформальной встречи собирают Секретариат ЦК». Секретариат ЦК! Ни фига себе!

П: Значит, это уже где-то в ноябре?

К: Конец октября, наверное.

...Секретариат ЦК! Он меня спрашивает: «Как думаешь: ругать будут или хвалить?» Я говорю: «Не знаю». И я действительно не знаю. Состояние поэтому... И он в грустном, задумчивом состоянии уезжает на заседание.

Я сижу, жду. Чего мне остаётся делать? Как пишут в романах, всё из рук валится. Потому что тебя сейчас обсуждают в Секретариате ЦК (Разумовский вёл этот Секретариат), а ты даже не знаешь, к чему это приведет.

Сразу после обеда - звонок по внутренней связи. Звонит Балыхин. Я поднимаю трубку и и слышу: «Коль, зайди». Я понимаю: раз «Коля», значит, всё хорошо.

Я прибегаю, а Балыхин мне и говорит: «Слушай, одобрили опыт». Я говорю: «Ну так и должно было быть».

Он: «А чего у нас ещё в районе происходит?» Я говорю: «Вот клуб «Факел» открыли». (Я не помню, «Факел» или нет, но что-то я ему назвал.) - «А чего ты мне не сказал об этом? Я бы там выступил, рассказал бы, как мы движемся дальше.» Я говорю: «Да Вам не до этого утром было».

Как только определилось отношение партийного руководства к мероприятию, негодяй Брячихин тут же сказал, что тоже принимал в этом участие и потом, сволочь, везде отчитывался: «Мы провели встречу-диалог». А перед тем как раз отказывался от него.

Через некоторое время после этого (наверное, уже в ноября) в Доме политпросвещения на Трубной проходил День лектора. Я сижу рядом с первым секретарём. (После того, как мой вопрос слушал и одобрил Секретариат ЦК, я вошёл в фавор.) Сидим, слушаем.

Выступает Карабасов (который, помните, облаял Кузнецова?): «Мы, идеологический актив города, ищем новые формы работы с творческой интеллигенцией, с неформалами. Вот недавно мы провели встречу-диалог. Район вначале растерялся, но мы подключили свой актив и провели её хорошо». Мой первый говорит: «Ну сволочь! Только что меня облаивал за участие в ней, а тут оказалось, что всё это горком провёл, их активисты». Какая вот история.

Кстати, в конце сентября 87-го года раздался странный звонок. Звонил человек от Яковлева и сказал, что Александр Николаевич хотел бы встретиться со мной и Володей Березовским. Я поблагодарил и ответил, что перезвоню. Мы посоветовались с Владимиром и решили на явку не выходить…

П: Как это вы осмелились на ответить на приглашение члена Политбюро?

К: Ну посчитал... Ну подумал, и мне показалось, что лучше не идти. Я не захотел стать игроком в чужой игре.

П: А разве это не было грубым нарушением правил игры?

К: А приглашение не было официальным. Это было неформальное приглашение. Это не был официальный вызов. Никто инструктора райкома не мог вызвать в ЦК. Это было неофициальное приглашение с некими целями. Но после того, как я поучаствовал в этом мероприятии, мне показалось, что - раздавят.

П: Кого?

К: Меня. Там слишком большая игра шла для того, чтобы кто-то считался бы с человеческой личностью. И я посчитал, что мне не интересно это.

П: А теперь посмотрите мою «Хронику неформального движения» за 87-й год и сделайте свои замечания.

К: Май. Партийные и комсомольские органы Москвы (…) через своих представителей в КСИ М. Малютина и С. Скворцова (они были уже во ФСИ) инициируют идею проведения в августе в Москве встречи неформалов, имеющей целью оттянуть на себя потенциальных участников II съезда ЗСПК… Мелко! У нас задача была круче – организовать движение.

П: Какое движение?

К: Об этом я смогу рассказать только без протокола...

Теперь – об августовской встрече… Во-первых, состоялась она 26-29 августа. Во-вторых, называлась она “Информационная встреча-диалог "Общественные инициативы — Перестройке"”.

(Продолжение следует.)

Беседовал Алексей Пятковский. Январь 2008 г.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!