Сейчас на сайте

Доктор исторических наук Вадим Дамье

Лекция-интервью о неформалах

Часть IIа

<<< Часть II

ШТРИХИ К МНОГОПАРТИЙНОЙ ХРОНИКЕ

В 90-м году я уже как член Партии зелёных присутствовал на учредительных съездах разного рода политических партий, которые тогда проходили в Москве. Так, в марте я был на Учредительном съезде Марксистской рабочей партии, который собрался вскоре после нашего. Его созвали разнообразные оппозиционные власти марксисты, причем компания оказалась очень разношерстной. В чём-то она напоминала старый ВСПК: были там и сторонники теории "государственного капитализма в СССР", и "неоленинисты", считавшие себя самыми большими "ортодоксами", и своеобразные доморощенные левые коммунисты, "рабочисты" и так далее, и так далее.

Съезд проходил на ВДНХ - в одном из павильонов. Среди его участников были люди, с которыми можно было найти некое взаимопонимание. К примеру, Юрий Леонов, в будущем - один из главных организаторов профсоюза "Защита". (Не он ли и пригласил меня на этот съезд?). Леонов также считал, что в Советском Союзе не было никакого социализма, критически относился к советскому прошлому и настоящему, и в этом смысле между нами имелись определённые точки соприкосновения. Другое дело, что партийный марксизм меня тогда совершенно не привлекал, а его никак не интересовало экологическое движение. Но я какое-то время надеялся на его возможную эволюцию в сторону самоуправленческого социализма. Я даже выступил на этом съезде в качестве гостя. Говорил в том духе, что, конечно, будем сотрудничать, потому что мы - "крайне левые", а остальные - только правые: правые консерваторы или правые либералы (реформаторы). Но это все-таки были больше слова, потому что реальных точек взаимодействия у нас практически не было: мы разными вещами занимались.

Впрочем, потом, в начале 90-х годов, когда создавалась "Защита", наша небольшая московская анархо-синдикалистская инициативная группа (маленький профсоюз "Воля") вступила в это объединение. Правда, больше с информационной целью - чтобы иметь доступ к сетке контактов и с её помощью пропагандировать анархо-синдикалистские идеи. Но получилось так, что единственный, с кем мы могли контактировать в "Защите", это - был сам Леонов. Остальные профсоюзы в объединении ориентировались на всевозможных ленинистов. Да и сам Леонов все больше эволюционировал в сторону красных. В конце концов, мы заявили о своем уходе в ответ на какую-то национал-патриотическую выходку.

В июне 90-м года я был на Учредительном съезде Социалистической партии в здании Дзержинского райсовета, на котором выступил (как гость) с призывом к экологическому социализму, а в кулуарах вёл достаточно оживленные дискуссии по вопросу о рынке. Из собеседников помню будущих представителей партии "Новые левые" - Малютина, Александра Абрамовича, Олега Ананяна. На заседании Московской организации Партии зелёных мы даже обсуждали возможность создания чего-то вроде блока с Социалистической партией - по крайней мере, на местном уровне.

О некоторых съездах у меня не сохранилось практически никаких воспоминаний, или самые смутные. Вот, недавно, перебирая свои архивы, обнаружил гостевую карточку со съезда Социал-демократической партии. Значит, и там был.

Почему-то помнится, что был на съезде кадетов, внимательно всё слушал, но молчал. К сожалению, уточнить подробности у человека, которого я лучше всего знал среди кадетов, я уже не могу. Это был Паша, который работал в "Мемориале", а потом пропал...

П.: А, Томачинский.

Д.: Да.

П.: Расскажи об обстоятельствах проведения тех съездов, на которых ты присутствовал в качестве гостя

Д.: Да нечего мне особо добавить - не важно это было для меня. Понимаешь, в памяти отложились прежде всего те вещи, которые казались тогда важными, имеющими какое-то значение. А на "чужие" съезды я ходили, в основном, просто, чтобы быть в курсе дела.

Тогда существовала такая практика: партии приглашали к себе на съезды представителей друг друга, причём совершенно не обязательно, что только близких себе. (Это считалось некоей нормой, правилом хорошего тона.) И к нам на адрес Московской организации Партии зелёных тоже приходили такие приглашения.

На съездах гости иногда брали слово и что-то говорили. Я же на этих съездах старался не столько взять слово, сколько найти в кулуарах интересных людей, с которыми можно познакомиться, поговорить и (почему бы и нет?) кого-то в чём-то убедить.

П.: А на чей конкретно адрес приходили приглашения для Партии зелёных?

Д.: Хороший вопрос. Думаю, что-то могло приходить на ящик (у нас был абонентский ящик), что-то передавалось через общих знакомых.

Да, а ведь я даже не сказал, где мы собирались. Место это было очень странное...

П.: Ты меня опередил: я как раз хотел спросить, какое помещение вы использовали в качестве офиса.

Д.: Вот об этом я и хочу рассказать.

П.: Но ты имеешь в виду место проведения регулярных заседаний руководства, а не общих мероприятий?

Д.: Смеёшься? Они что - были?

П.: Но вы же - демократы, и поэтому должны регулярно советоваться с низами.

Д.: Нас всех было столько, что вполне хватало на статус общего собрания. Мы же являлись инициативной группой, и к осени 90-го года нас было примерно пара десятков человек.

А собирались мы... Вот, может, ты скажешь, что это было за помещение. Находилось оно в квартале между Пушкой, Бульварным Кольцом, Петровкой...

П.: А не Пушкинской улицей? Потому что Петровка - следующая за Пушкинской.

Л.: А может, и Пушкинская. Да, скорее, Пушкинская. Дальше этот четырёхугольник образовывали переулки рядом с книжным магазином «Москва» и Тверская. Там было какое-то помещение, которое, что ли, предоставлялось от Моссовета...

П.: А! Всё - знаю. Это - Общественный центр Моссовета.

Д.: Вот!

П.: Он имел адрес: Тверская, дом 12, строение чуть ли не 9.

Д.: Вот там мы собирались, и там у нас было что-то вроде офиса - комнатка, где висели наша плакаты, которые мы позаимствовали у немецких зелёных. Кажется, мы её даже с кем-то делили.

П.: Я думаю, что вам в получении его поспособствовал...

Д.: ...Наверняка Желудков.

П.: ...Даже не Желудков, а социал-демократ Андрей Савельев, который был руководителем этого центра и который каким-то образом (может быть, не только благодаря внешнему сходству) ассоциируется у меня с Толей Желудковым.

Д.: Возможно. Но, наверное, через Желудкова. Конечно, он был единственным представителем партии в Моссовете, но вокруг него кучковалась небольшая смешанная группа не группа, фракция не фракция человек из четырёх, которая там действовала.

П. А мне помнится, что группа эта объединяла человек десять.

Д.: Возможно, мы с тобой просто говорим немного о разных вещах. Кажется, у Желудкова была и "своя" зелёная фракция или группа (хотя членом партии из них был он один), и более широкая группа, в которой могло быть человек десять.

Ещё о межпартийных связях... Предвидя угрозу потери власти, некоторые из людей наверху озаботились поисками “партнеров” среди новых, неформальных групп, партий и течений. Кто-то муссировал идею создания “левого блока” для защиты “социализма”. Как-то раз меня познакомили с одним комсомольским деятелем, который стал мне доказывать необходимость подобного объединения. На что я заметил, что “социалистическая” власть сама активно проводит рыночные реформы (что в этом “левого” и что же она, в таком случае, намерена защищать?).

Как-то осенью 90-го года мы в Московской партии зелёных получили приглашение от председателя Верховного совета Лукьянова на встречу, которую он проводил с различными политическими партиями и объединениями в рамках обещанных властью “широких консультаций”… Конечно, мы, зелёные, не собирались сотрудничать с властями или вступать в какие-то подозрительные блоки. Но почему бы на людей не посмотреть и себя не показать?

Придя с Александром Шубиным как представители партии в Кремль, мы обнаружили в зале очень странную публику – членов каких-то малоизвестных партий, преимущественно правого толка, монархистов, людей из “Центристского блока” и даже человека из “Мемориала”. Мы от зелёных сказали, что ни о каких блоках, союзах или соглашениях с властями речь для нас не идёт, что у нас такие-то и такие-то представления и претензии, что необходима самая широкая и неограниченная свобода слова и политической деятельности… Кроме того, я сказал, помнится, ещё такую вещь: если вы хотите общественных консультаций, поделитесь властью с «Круглым столом» политических партий и организаций, как это было в Восточной Германии после падения Стены. На том дело и закончилось… Предлагавшееся потом “Межпартийное политическое соглашение” мы, естественно, не подписали.

Чуть позднее власти предложили представителям разных партий и движений написать, как те видят проект будущего Союзного договора. Свои проекты писали многие; кто-то отнёсся к этому делу даже всерьёз. Например, социалист Александр Абрамович предложил даже создать особую Палату национальностей, в которой были бы представлены все без исключения народы и этносы СССР.

Ну что ж, шутить – так шутить. Я тоже черкнул пару страниц – изложив наше тогдашнее зелёное видение проблемы: каждая территория, даже любой населенный пункт, имеет право на самоопределение и полностью свободное устройство внутренней жизни. Страна же была представлена как федерация или конфедерация таких локальных кантонов. Конечно, никто из нас и не рассчитывал, что такая идея будет принята властями. Но если им хочется почитать…

Вообще, неформалы конца 80-х – начала 90-х годов любили пошутить. Нередко казалось, что хорошая шутка с радикальной подоплёкой может раскрыть людям глаза на деспотический, несправедливый, абсурдный характер повседневности, может революционизировать их отношение к действительности. В то же время, жизнь ещё не была такой тяжелой, как в разгар 90-х годов, и шутки эти не могли восприниматься людьми как издевательство над их нищетой. Так что, повторяю, пошутить мы любили.

Помню, как в разгар дебатов о необходимости созыва нового Учредительного собрания (тема эта была одно время популярна среди некоторых неформалов), мы заметили, что новые выборы, может быть, преждевременны, зато стоило бы… собрать Учредилку в том составе, в каком она существовала в 1918 году. Ведь это были последние свободные выборы в России! Напомню, что депутаты собрания избирались по партийным спискам, а значит, продолжая эту логику, физическая смерть всех тогдашних избранников ничего не меняла. Созыв собрания означал бы, что наследники старых партий получат в нем число мест, пропорциональное тому, которое эти партии имели в том, историческом собрании. Ну, вот, говорили мы, КПСС пусть получит 25 процентов мест, социал-демократы и кадеты – причитающиеся им несколько процентов, а мы, зелёные, как наследники общинных социалистов – эсеров – свои 60 процентов!

ИДЕЙНАЯ БОРЬБА 1990 г.

Д.: 90-й год - год выборов. Большое количество активистов, которое участвовало в экологическом движении, бросились тогда на выборы. Какое-то их количество было избрано - кто в местные органы власти, кто даже в Моссовет и на Съезд народных депутатов. Всё это нам, радикалам, тогда очень сильно не нравилось, потому что мы считали, что тем самым нарушается принцип примата внепарламентских действий. Ориентация части движения на выборы усилило его внутреннее размежевание. Оно нарастало в течение 90-го года и в значительной степени способствовало его последующему распаду.

В течении 90-го года на это обстоятельство накладывались и другие факторы, которые тогда нас очень беспокоили. А именно - сближение значительной части экологического движения с так называемым демократическим спектром.

Почему? Поясню. Позиция наша тогда заключалась приблизительно в следующем: правящая номенклатура раскололась на две фракции - условно говоря, консервативную и, условно говоря, демократическую.

«Демократы» - это не более чем реформистское крыло номенклатуры. Чего они хотят? Осуществления антисоциальных и антиэкологических рыночных реформ, целью которых является интенсификация эксплуатации человека и природы.

Приблизительно тогда же с высоких трибун зашла речь о реформе цен. Тогда ещё предлагалось не сразу отпустить цены, а «выровнять» их. Говорилось: смотрите: цены на продовольственные продукты занижены, они субсидируются. Эти субсидии надо либо сокращать, либо от них отказываться, а цена потихонечку поднимать, чтобы они стали «реальными».

Тогда против этого возникли достаточно сильные общественные настроения, кое где в противовес этому вспыхнули забастовки. Именно после этой волны забастовок эта идея на какое-то время была Горбачёвым оставлена. Он поехал на одну из таких стачек, наслушался там от рабочих всего, что они по этому поводу думают, и эту идею слегка притормозил.

П.: Ты говоришь не про лето 89-го года?

Л.: Да. Да.

Но в 90-м году эти дискуссии продолжались, и был сделан следующий шаг - уже открыто провозгласили, что мы всё-таки будем переходить к «социалистическому рынку». Расхождения с либеральной и демократической оппозицией оставались по вопросу о темпах, масштабах и об употреблении определения "социалистический", которое всё равно не имело никакого смысла.

Кроме того, в 90-м году вводится пост президента, что мы понимали так: номенклатура хочет централизовать и укрепить собственную власть, ввести деспотические, диктаторские институты сильной президентской власти для того, чтобы подавить возможные протестные вступления против последствий внедрения рыночных отношений, связанных с повышением цен и интенсификации эксплуатации.

Напомню в связи с этим, что мы, радикалы, предложили на съезде Партии зелёных две резолюции. Первая - резолюция против социально-экономической политики властей, в которой мы осуждали переход к рынку, а также тот государственный капитализм, который существовал у нас при правлении КПСС. Вторая резолюция - против введения поста президента СССР. Мы добились того, что эти резолюции были зафиксированы и опубликованы.

Вернёмся к ценам... Демократическое, оппозиционного крыло номенклатуры прекрасно понимало, что под прежним - красным - флагом она не сможет осуществить социально-экономические реформы. Такое поведение в глазах масс было бы нелигитимным. Ведь партчиновники столько лет вопили про социальную справедливость, столько лет кричали про равенство...

Пусть это и была полная ложь, но они об этом, по крайней мере, говорили. Они не могли теперь вот просто так сказать: нет, наше красное знамя означает совсем другое - социальное неравенство, погоню за прибылью, приватизацию (то есть, раздел между ними) ресурсов и заводов. В глазах людей красное знамя еще ассоциировалось если не с другой практикой, то, по крайней мере, с другой системой ценностей.

Значит, демноменклатурщики не могли провести свои преобразования, оставаясь под прежним флагом и называя себя тем же именем "коммунистов". Им нужно было перекраситься из красных в трехцветные. Для этого следовало сменить имя и имиджи. А чтобы обрести легитимность, приходилось делать вид, что к той, прежней системе они не имеют совсем никакого отношения, что они - совершенно новые люди. "Мы теперь - не коммунисты, мы - демократы. Мы сожгли свои партбилеты, да на самом деле никогда и не думали, как коммунисты. Коммунисты - это те, кто довел вас до жизни такой. И не надо взваливать на нас ответственность за то, что те сделали. Те наваляли, и пусть они уходят. А мы начнём всё заново. Свобода приходит нагая".

Мы объясняли людям, что все это - обман, фикция, борьба за власть между двумя фракциями номенклатуры, обе из которых хуже. Социальные движения ни в коем случае не должны поддерживать ни ту, ни другую фракцию. Им следует вести самостоятельную линию, оформиться в самостоятельное общественное и идейное течение и нацелиться на социальный переворот, на создание общества всеобщего самоуправления. Вот такова была тогда наша идея, которую мы пытались проводить в зелёном движении.

Понятно, что эта идея тогда была достаточно мало известна. Люди в массе своей понимали, скорее, чего они не хотят, а не того, чего они хотят. Они были недовольны действительностью, но какого-то чёткого представления о социальной альтернативе в головах большинства людей тогда не было. И поэтому с попытками провести эти идеи существовали большие проблемы. Но пробовать надо было в любом случае.

Ну а тем временем экологическое движение неуклонно раскалывалось по всему политическому спектру, который медленно но верно формировался в стране. Часть уходила к патриотам и коммунистам, часть уходила к демократам. Соответственно, протестные экологические митинги, которые были массовыми в 88-м и 89-м годах, в 90-м практически прекратились, и Москва уже знала только чисто политические митинги - за Ельцина или против Ельцина, за Горбачёва или против Горбачёва. То есть это было то, что мы называли ложной политизацией, и то, что мы воспринимали как начало смерти экологического движения.

Многие (хотя далеко не все!) национал-патриоты тогда нередко заявляли, что они против рыночных реформ. Но союз с ними для нас был исключен на все cто процентов. Мы ведь оставались экологами-интернационалистами и понимали, что экологическая проблема границ не знает. Мы выступали за право населения любой территории на самостоятельную жизнь, но это никак не было связано ни с пресловутым "национальны самосознанием", ни с национальными притязаниями, ни с идеей образования новых государств.

На самарском съезде мы добились внесения во временный устав (постоянный, как я уже упоминал, принять не удалось) пункт о несовместимости членства в Партии зелёных с проявлениями тоталитаризма, шовинизма и национальной розни. Это позволяло, как мы считали, выбрасывать вон национал-патриотов. Но те уходить не собирались.

Особую озабоченность тогда, насколько я помню, нам внушали челябинские зелёные во главе с Княгиничевым и часть красноярских зелёных (партия там покололась) во главе с Пановым. Последний, например, объявил себя новым "крестителем Сибири" и страстно обличал экологическую катастрофу как "геноцид славянских народов". Отсюда им выводилась совершенно безумная идея о том, что спасти славянские народы можно только одним способом - переселив их в Сибирь. Мало того, что это был бред сивой кобылы (что-то я не слышал о массовом желании славянских народов перебраться в Сибирь!) - это ещё и дурно пахло; даже не пахло, а воняло. Естественно, что мы достаточно резко реагировали на такие выверты и призывали очистить экологическое движение от ультраправых.

Это вызвало к жизни, в частности, такой показательный документ, найденный мною в своём архиве - рукописное заявление о выходе от нас того художника, который помогал нам проводить съезд, относящееся, наверное, ко второй половиной 90-го года. Он заявил, что недоволен деятельностью организации и её политической позицией, а именно тем, что мы взяли курс на третью силу. То есть что мы осуждаем патриотов, осуждаем демократов и тем отталкиваем от себя всех. («Вы не хотите участвовать в общественных процессах и хотите оказаться в политической изоляции.»)

Наша жесткая позиция по отношению к "экофашистам" и "экологическим политиканам", разумеется, далеко не всем нравилась. Недавно я нашел в своем архиве любопытный документ - рукописное заявление о выходе из партии художника Велимира Исаева, того самого, который помогал найти помещение для проведения учредительного съезда. Назвав меня почему-то "лидером Партии зелёных" (ну не было у нас такой должности!), он обрушил на мою голову целое море упреков: меня-де совершенно не волнует судьба народа, за который я собираюсь бороться в парламенте, а все мои политические помыслы направлены на борьбу с "коллегами" по движению. Он заявил, что недоволен деятельностью организации и её политической позицией, а именно тем, что мы взяли курс на третью силу. То есть что мы осуждаем патриотов, осуждаем демократов и тем отталкиваем от себя всех. («Вы не хотите участвовать в общественных процессах и хотите оказаться в политической изоляции.»)

На самом деле мотивы протестующего были более прозаичны, он даже не скрывал их в письме, возмущаясь, почему его не "берут" с собой на разного рода политические конференции и консультации. Пришлось ему напомнить, что у нас никто не может представлять организацию без императивного мандата, и именно организация решает, кто и что может от её имени говорить. Если бы он чаще ходил на собрания, то был бы, конечно, в курсе всех обсуждений!

В ответном письме я напомнил ему, конечно, и о том, что в парламент отнюдь не собираюсь, и что не считаю заботой о "судьбе народа" союз с национал-патриотами и политиканами от экологии. Судя по моим заметкам, товарищи пытались как-то погасить конфликт, но гордый живописец все-таки набрал дистанцию от Московской организации зелёных.

Если я не путаю этого человека с кем-то другим, то в следующий раз я его увидел только в августе 91-го года: я ехал в метро, а он возвращался в защиты Белого дома. Он, явно ожидая восторженной реакции с моей стороны. страшно радостно сказал: вот, мы победили. Я на него иронически-снисходительно посмотрел и сказал: «ВЫ победили? Поздравляю». Некоторое время назад я видел статью Велимира Исаева в ультраправом, националистическо-православном журнале "Русский дом".

Где-то уже в 92-м или 93-му году, суммируя в статье для "Третьего пути" то, что произошло с зелёными и экологами в Советском Союзе, я написал, что экологическое движение должно быть как бы пистолетом у виска власти - с постоянно взведённым курком. Оно должно быть независимым и от власти, и от больших денег. Если это не так, то оно движение теряет свой смысл и превращается в кучки экспертов, представляющих самих себя, или в кучки энтузиастов-природоохранников, которые ничего реально добиться не могут. И это по сути уже есть смерть экологического движения. Этот процесс умирания стартовал примерно тогда - в 90-м году.

П.: Говоря о демократах как о перекрасившейся номенклатуре, не хочешь ли ты сказать о том, что вожди демократов - Новодворская, Старовойтова, Заславский, Пономарёв, Сахаров, Якунин - на самом деле не являлись беспартийными, а тайно состояли в номенклатуре КПСС, по чьей указке и действовали?

Д.: Знаешь, я не сторонник теории заговора, хотя доводилось мне слышать и такое. Нет, большинство людей, которых ты упомянул, могли быть и наверняка были людьми вполне искренними. Но демократическая номенклатура играла в них, как в пешки. Не зря же я слышал потом от некоторых демократов-неформалов "первого часа", что после августа 91-го они были оттеснены от новой власти. И не случайно никому из них так и не достались ключевые посты в правительстве победителей. На плаву оказались ведь другие: Ельцин, Гайдар, Попов и иже с ними, да бизнесмены, которые смогли-таки "расстаться с комсомолом", но не с его деньгами и связями.

БАЛАКОВСКИЙ ЛАГЕРЬ: ЭТЮД В ЗЕЛЁНО-ЧЕРНЫХ ТОНАХ

Пока готовился следующий съезд мы решили активизировать нашу радикально-экологическую деятельность внутри партии с целью привлечь на нашу сторону новых людей и добиться победы своей позиции на следующем съезде. Мы стали уделять больше внимания проведению каких-то радикальных экологических акций, носящих уже межгородской и межрегиональный характер. Например, в это время на базе тех радикалов, что вошли в Партию зелёных, и тех, которые не вошли в неё (в числе последних - группа саратовских экологистов, таких как Ольга Пицунова и Олег Жарков, которые сказали: «Мы - анархисты, и в партии не входим»), было создано движение «Хранители радуги» - для того, чтобы вот это радикальное течение было оформлено невзирая на какие-то разногласия между «партийцами» и «антипартийцами». Это был, насколько я помню, 90-й год.

Тогда же начались и первые акции этого движения. Первая довольно крупная акция в 90-м году - лагерь протеста «Хранителей радуги» и зелёных против Балаковской атомной станции в городе Балаково, который летом 90-м года стал центром экологического сопротивления на Волге. Тогда его население поднялось на борьбу против строительства второй очереди АЭС, а анархисты, радикальные зелёные из партии и движения "Хранителей радуги" поспешили ему на помощь. Перед АЭС был разбит экологический лагерь протеста, и над ним подняты флаги анархистов, Партии зелёных (зеленое полотнище с желтым подсолнухом) и радикальных зеленых (с изображением сжимающего кулак кленового листа). В лагере красовалась знаменитая международная эмблема противников АЭС - солнце с сжатым кулаком.

Надо сказать, что тогдашние эколагеря сильно отличались от тех, которые делали во второй половине 90-х годов, да и сейчас делают новые поколения "Хранителей радуги" и некоторые анархисты. Тогда экологическое движение было еще массовым, и костяк выступлений протеста составляли в итоге сами местные жители. Зеленые из других регионов приезжали помочь, но им и в голову не приходило разыгрывать из себя какой-то "авангард". Лагерь протеста был своего центром притяжения, распространения информации, местом совещаний и координации движения, в котором участвовали и местные, и приезжие. Задача состояла в том, чтобы поставить город, что называется, на уши. В какой-то момент переходили от пикетов к блокаде АЭС, стараясь одновременно развить что-то вроде массовой кампании гражданского неповиновения, которая должна была заставить власти уступить. Потом, когда массовое экологическое движение спало, эколагеря превратились для кочующих радикалов, к сожалению, в своего рода разновидность "туризма протеста". Но в 90-м году, повторяю, всё было еще по-иному.

Ты вот утверждал, что парламентским путём что-то удавалось закрыть, а вот у радикалов, действовавших снизу, это не получалось. Но если мы посмотрим на антиатомное движение, которые тогда переживало подъём, то увидим картину прямо противоположную: закрывали или опасные энергетические и промышленные объекты либо сдерживали их развитие как раз массовые радикальные движения протеста. Ведь по своей доброй воле ни один орган власти не смел принять решение о закрытии атомной станции, ведь эта проблема находилась в компетенции центральных властей. Это был вопрос государственной политики, и поэтому никто не рисковал связываться с этой проблемой. Даже общесоюзные съезды экологических организаций не рисковали ставить вопрос об атомной энергетике, потому что считалось, что это уже - самый крайний радикализм.

Но как раз в это время удалось закрыть или приостановить расширение большого количества атомных проектов, то есть, скажем так, удалось фактически сковать всю советскую атомную промышленность. И сделано это было именно в ходе массовых движений протеста и именно благодаря им. Так было и с Балаковской АЭС. Под давлением массовых несанкционированных митингов власти вынуждены были в конце года отменить сооружение второй очереди станции.

Среди тех, кто самым активным образом участвовал в Балаковском лагере, были и люди из экосоциалистического - экоанархистского крыла Партии зелёных - Фомичев, Кривов и я. (Я оказался там примерно через неделю после Самарского съезда.) Мы решили использовать сбор радикальных людей для того, чтобы обсудить, как нам быть дальше с проектом под названием "Партия зелёных".

Я уже говорил о том, что самарский съезд так и не принял ни программы, ни устава партии. Был всего лишь одобрен временный устав с основными положениями и формально избрано Правление из 9 человек (включая Фомичева и меня), которое так и не собиралось ни разу. Все те проблемы, которые встали на учредительном и на первом съездах, никуда не делись. Следовало как следует подготовиться к будущему съезду; его проведение намечалось сначала на осень, а затем - на следующий год, предположительно в Оренбурге. С тем, чтобы выступить на нем сплоченным фронтом.

К тому же назрела реальная необходимость пересмотреть структуру партии. После съезда пошел бурный процесс оформления местных, региональных и республиканских зелёных партий. Возникла не только Партия зелёных Украины, но и Партия зелёных Нижегородского края, Демократическая партия зелёных Челябинской области и так далее и так далее.

Так что в этом Балаковской лагере произошли два важных события. Первое: встретились активисты Движения за создание Партии зелёных и приняли несколько довольно важных решений.

Во-первых, к следующему съезду Партии зелёных был написан проект Декларации принципов, условно называемый «Балаковская декларация». Эта декларация была написана в чётком экосоциалистическом духе и была близка взглядам известного американского экоанархиста Мюррея Букчина, чьи статьи я тогда переводил и публиковал в "Третьем пути". В ней говорилось о социальных корнях экологического кризиса; о необходимости полностью порвать с логикой индустриализма; о том, что существующая социально-политическая система подлежит упразднению; о праве жителей любого населенного пункта на самоопределение; о стратегии децентрализованной революции и создании "контр-власти" снизу. В ней предлагался переход к нерыночной демократической экономике и к антиавторитарному обществу на основе федерации самоуправляющихся территориальных единиц, каждая из которых является самообеспечивающейся в плане основных социальных, экономических и прочих потребностей. Те же более крупные экономические объекты, которые выходят за рамки одной самоуправляющейся территориальной единицы или обслуживают интересы и нужды большего количество таких единиц, управляются этими единицами совместно на основе федеративного соглашения, заключаемого снизу. То есть фактически это был уже некий экоанархизм, хотя и назывался всё ещё экосоциализмом.

Что касается устава, то мы предложили превращение Партии зеленых в полноценную федерацию местных или региональных партий и идейных фракций. Позднее эта идея получила развитие: надо преобразовать (и переименовать) Партию зеленых в Лигу зеленых партий.

Скажу сразу, что осенью 90-го года съезд в Оренбурге не состоялся, потому что местная зелёная партия распалась. Пришлось отложить съезд на следующий год.

Второе интересное событие, которое произошло в Балаковском лагере, было связано уже с анархистской проблематикой: почти одновременно с нашей встречей там проходил съезд, на котором была создана Ассоциация движений анархистов (АДА). Я тоже принял участие в её создании. В документах и резолюциях местом проведения называется Саратов, но на самом деле заседали мы именно в лагере протеста.

КРУГИ АДА

Я уже упоминал о разногласиях, которые существовали в тогдашнем анархистском (или, скорее, проанархистском) движении Советского Союза. Дело в том, что КАС, несмотря на своё название, была фактически организацией не анархо-синдикалистов, а своего рода общеанархистской федерацией, и в неё первоначально входили анархисты самых разных толков, течений и направлений, начиная от анархо-коммунистов и заканчивая анархо-капиталистами.

П.: ?!

Д.: Я понимаю, что понятие “анархо-капитализм” вызывает тихий смех. У меня оно всю жизнь вызывало ещё и желание чем-нибудь запустить в тех, кто использует подобные понятия, дискредитируя анархизм, как таковой. Тем не менее, эти люди всерьёз так себя называли.

Более того, на Западе существует даже некий аналог “анархо-капитализма”, но там его приверженцы называют себя либертарианцами. Фактически это – крайняя форма либерализма, при которой либерализм в экономике сочетается с полным или почти полным отсутствием государства. При этом каждый что хочет, то и делает.

Как может выглядеть подобное общество на практике, я себе плохо представляю, потому что считаю, что функционировать оно не сможет в принципе. Это уже будет не общество, а постоянная война всех против всех. Эдакий параллелограмм эгоизмов, что ли…

Однажды, характеризую взгляды питерского анархо-капиталиста Петра Рауша, я описал их примерно так: “Моя свобода заканчивается там, куда долетает пуля моего соседа”. Приблизительно так это общество, думаю, и выглядело бы. Дальнейшие вопросы по этому поводу следует задавать не мне…

“Анархо-капиталисты” составляли правый фланг проанархистского движения в СССР. В центре располагались лидеры московской организации КАС – Исаев и Шубин. На левом крыле группировались те, кто называли себя анархо-коммунистами.

Правда, это был анархо-коммунизм не в традиционном, кропоткинском, смысле, который тогда уже был близок мне, Я как раз в 90-м году прочитал «Хлеб и волю» и «Современную науку и анархию» и понял, что вот это и есть то, что я всегда искал. (Это - моё.) Так что я себя в 90-м году уже отождествлял с анархо-коммунизмом (но именно в традиционном, кропоткинском, смысле) и любил повторять, что “левее меня – только стенка”.

В тот период анархо-коммунисты были представлены Анархо-коммунистическим революционным союзом (АКРС) с отделениями в Ленинграде (ещё не Петербурге; но мы уже тогда любили говорить: “Петроград, Питер”), Москве, Днепропетровске, Туле, Байкальске… Большинство групп этого АКРС входило в КАС (хотя и не все).

Позиция его была такова: наш идеал - анархо-коммунизм в том виде, каким его представлял Кропоткин, но до него ещё предстоит пройти длинный-длинный путь. Пока же нужен переходный период, для которого вполне достаточно того, что предлагает КАСовский центр: прудонизм, собственность трудовых коллективов на средства производства, вместо государства - самоуправление на территориальной основе, с многопартийной системой (что любопытно) и с постепенным развитием в сторону настоящего анархо-коммунизма по Кропоткину. Большинство этих групп закончило достаточно плачевно.

Но тогда мне было интересно именно это направление, потому что оно, по крайней мере, объявляло о приверженности анархо-коммунистической цели. Тесные контакты (хотя это было уже позднее, в начале 90-х годов) у меня сложились с людьми из питерской группы уже после того, как та в 91-м году распалась на две фракции - собственно анархистскую (Виктор Щёпотов, который, правда, потом ушёл из движения по причинам личного характера) и на ту, которая потом ушла к троцкистам. Во главе последней стоял известный в тусовочных кругах Дмитрий Жвания, потом – один из основателей питерской НБП. Как видим, он проделал путь слева до крайне правого фланга.

Между прочим, не он один. Тульские анархо-коммунисты во главе с Михаилом Судаченковым, переименовавшись в Тульский союз анархистов и отказавшись от “коммунизма”, тоже потом эволюционировали в сторону какого-то очень странного национализма - как водится, с призывом не пускать в Тульскую область мигрантов и так далее. Они баллотировались на областных выборах, издавали весьма странную газетку, в логотипе которой было изображение топора, при этом совершенно явно обыгрывалась тема погромов.

П.: Не могло в наименовании этой газеты использоваться название известного журнала “К топору”?

Д.: Я не помню. Но что-то по поводу топора было: то ли в названии, то ли топор был на эмблеме журнальчика, который они издавали. Впрочем, нет. Кажется, издание называлось “Анархист”. А потом в логотипе появился и топорик…[1]

Хорошие отношения были с байкальской группой АКРС, хотя, увы, они так и остались отношениями по переписке. Эта группа потом эволюционировала к такому же, как и у нас, анархо-коммунизму и вместе с нами в 90-х годах принимала участие в создании Конфедерации революционных анархо-синдикалистов (КРАС). Правда, группа распалась после того, как её основоположник Игорь Анкудинов, видимо, погиб. (Он просто пропал без вести.)

В Москве группу АКРС возглавлял весьма колоритный персонаж Александр Червяков. Некогда он был милиционером, потом - активистом движения за трезвость. На этой вот почве борьбы за трезвость у него совершенно явственно снесло крышу, потому что для него эта тема превратилась чуть ли не в главный критерий подбора членов его собственной организации. Но в 89-м и, особенно, в 90-м годах он считал себя анархо-коммунистом, занимал относительно радикальную по тем временам позицию, последними словами ругая КАСовский реформизм. Собиралась группа в разных местах, как-то, я точно помню, она заседала в здании бывшей школы на Преображенке, где размещалось также М-БИО.

Между прочим, когда возникла наша Инициатива революционных анархистов - ИРЕАН, то её собрания в 91-м и 92-м годах тоже часто проходили в этой школе. И так продолжалось до тех пор, пока М-БИО оттуда не выселили. Насколько я знаю, сейчас в этой школе находится, к сожалению, местное отделение полиции, что, боюсь, символично.

Я пару раз сходил на семинары червяковской группы, но то, что я увидел, мне не сильно понравилось. По многим причинам сразу - и с точки зрения антиалкогольного сектантства, и с точки зрения достаточно авторитарного климата... Неудовлетворён я был, конечно, и их вариантом анархо-коммунизма.

П.: А мне помнится, что Червяков возглавлял просто панков - подростков с разноцветными ирокезами на головах, с которыми о какой-либо теории говорить было вряд ли возможно.

Д.: Это было уже чуточку позже (особенно - в 91-м году).

П.: Но я их помню с ноября 90-го года.

Д.: Да. Это произошло, когда он связался с тусовкой, которая образовалась из полупанковской молодёжи, вращавшейся вначале вокруг КАС. Эта тусовка называлась Анархо-радикальное объединение молодёжи (АРОМ).

Надо сказать, что Червяков на неё оказал достаточно паскудное влияние, потому что некоторая часть этих людей последовала за ним по тому пути эволюции, который он сам проделал. В 91-м году Червяков от анархо-коммунизма резко, без всякой пересадки, перешёл к анархо-капитализму, а в начале и в середине 90-х встал на позиции чисто фашистские. Он издавал журнальчик “Русский хозяин” и возглавлял какой-то националистический союз предпринимателей фашистского толка.

Часть тех, кого он сбил с толку, пошла за ним, часть просто выпала в никуда, а часть вернулась в КАСовские и полуКАСовские круги. Среди последних - паренёк по кличке Кай (Олег Кокотов), который потом работал у Исаева в газете “Солидарность”...

П.: ...А в середине 90-х - пресс-секретарём Партии любителей пива.

Д.: Но вернемся к КАС. На том самом съезде в 90-м году, на котором я не был из-за участия в съезде Партии зелёных, КАС раскололся (или раскололась?). Почему? Дело в том, что в КАС в целом возобладала “центристская линия”, которую проводил блок московской верхушки (Исаев, Шубин) и активно поддерживавших их людей из Омска (такие, как нынешний лидер СКТ Василий Старостин) и Иркутска (покойный Игорь Подшивалов). При этом “шаг влево, шаг вправо” приравнивался к чему-то нехорошему, то есть крайности отсекались. А формально борьба с инакомыслием велась под флагом борьбы с “тусовочностью”.

На съезде 90-го года фланги либо были отсечены, либо ушли сами. КАС покинула группа Рауша из Ленинграда, анархо-капиталисты из Казани, некоторые другие группы. Вне КАС оставалась и часть анархо-коммунистов. Иными словами, вне этой федерации оказались те, для кого её руководство было либо слишком левым, либо слишком правым, то есть те, кто был не согласен либо с анархо-синдикализмом вообще как таковым, либо конкретно с КАСовским его вариантом.

Отколовшиеся или невошедшие ушли из орбиты КАС и решили создавать новую анархистскую федерацию, которая будет основана не на диктате одной группы или руководящей фракции, а на некоем анархистском плюрализме и федерализме. Вот так возникла идея Ассоциации движений анархистов (АДА), которая была реализована на Балаковском съезде. Это анархистское объединение (а, точнее, просто большой форум всех-всех-всех) существует до сих пор.

Я тоже принял участие в том съезде, так же как и в нескольких последующих съездах АДА в различных городах. В АДА вошли многие анархисты – участники экологического движения, как например, саратовские анархисты. Активисты групп, вошедших в АДА, сыграли самую активную роль в Балаковском лагере протеста. Собственно, можно даже сказать, что ориентация на прямое действие (прежде всего, в экологии) и было единственным, что удерживало вместе такую разнородную публику. Для создания настоящей анархистской альтернативы КАС эта ассоциация, конечно же, не годилась…

ПРЕКРАСНАЯ ЛАНА

Осенью 90-го года я стал живо интересоваться тем, что творится в КАС, и с удовлетворением обнаружил, что жесткая руководящая линия верхушки вызывает недовольство среди рядовых членов, особенно среди молодёжи. Ведь Московская организация КАС иногда объединяла до ста человек, и это были люди, многих из которых привлекала сама по себе идея анархизма, федерализма и самоуправления, а не рыночные концепции. Эта молодёжь была недовольна наличием жёстких формализованных структур и тем, что “там наверху” что-то происходило, а она к этому не имеет никакого отношения. Нельзя сбрасывать со счетов и тягу к радикализму, которая наблюдалась в молодёжной среде.

Всё это заставило меня более пристально посмотреть, нельзя ли попробовать найти в этой среде людей, которые могут разделять анархо-коммунистические взгляды. Тем более, что сам я тогда, осенью 90-го года, подал заявление о выходе из КАС, сказав, что для меня эта организация - слишком правая, и я не хочу в ней состоять.

В это время в Москве, если употреблять терминологию немецких зелёных, в базисе анархо-движения, то есть среди рядовых его участников, явно что-то бурлило, возникали оппозиционные настроения, течения и группы. В частности, стал выходить небольшой журнальчик “Великий отказ”, получивший название по имени знаменитой формулы Маркузе. Издание призывало фактически к пересмотру КАСовских догм.

Среди издателей были как молодые активисты, вроде Дмитрия Костенко, так и те, кто занимал в КАС вполне прочное положение, как, например, Пётр Рябов. Журнал печатал, с одной стороны, тексты новых левых (по-моему, я дал им свой перевод статьи Маркузе об экологии), а с другой стороны, тексты вполне в традиционном анархическом духе.

Поскольку тогда вокруг КАС вращалось немалое количество молодых людей, интересовавшихся всеми этими вещами, при КАС начал работать семинар – так называемая “беспартшкола”, названная, понятно, в противовес партшколе. (Мы же без партий!). Поскольку КАСовской верхушке, которая тогда целиком была погружена в политические игры, надо было чем-то свою молодёжь занять, то она и занимала людей вот этими семинарами. А иногда – какими-то акциями (демонстрациями).

Заседала беспартшкола в Музее комсомола, кажется, на Маяковке...

П.: А не на “Краснопресненской”?

Д.: Может быть, и на “Краснопресненской”… Подожди-подожди-подожди! На “Баррикадной”!

П.: На “Баррикадной”.

Д.: Ни на “Краснопресненской” и ни на “Маяковке”, а на “Баррикадной”.

П.: Так “Краснопресненская” - это та же самая станция.

Д.: Но, по-моему, туда надо было идти именно от “Баррикадной” - куда-то вбок.

П.: Да от любой... Мне в ту сторону, например, всегда удобней было ходить от “Краснопресненской”. А музей этот располагался на Большой Грузинской улице, сразу за зоопарком.

Д.: Да, вспомнил, всё правильно… Сторожем в этом музее работал будущий активист движения “Хранители радуги” Макс Кучинский, благодаря чему там можно было собираться. Время от времени там и устраивались семинары, которые получили название “беспартшкола”. Журнал “Великий отказ”, кстати, как раз и зародился отчасти в среде этой беспартшколы, которая являлась не столько структурой, сколько средой для молодых людей, которые интересовались анархизмом.

Я установил контакты с людьми из беспартшколы, стал обсуждать с ними проблемы анархизма, анархо-коммунизма и методов прямого действия. Меня интересовала возможность создания новой, чисто анархо-коммунистической организации.

Примерно в это же время у меня были неплохие контакты с ещё одной группой – Товариществом социалистов-народников. Кстати, связи с людьми из беспартшколы стали завязываться, по-моему, как раз на собраниях или семинарах, которые Товарищество проводило в Историко-архивном институте. Можно сказать, что тогда, осенью 90-го, эти семинары были неким интеллектуально-совещательным центром притяжения лево-радикальных людей.

Ну, про Товарищество социалистов-народников я много рассказывать не буду, тем более, что тебе об этом уже рассказывал Ярослав Леонтьев - один из активных членов ТСН. Так что я дам только отсылку к тем внутренним раскладам, которые там получились, когда образовались два крыла - ориентировавшееся, соответственно, на исторических правых эсеров и энесов и на левых эсеров.

П.:А вот об этом он не говорил.

Д.: Раскол произошел, правда, чуточку позже - видимо, уже в 91-м году.

Мы и люди из беспартшколы сближались с лево-эсеровским крылом. А в 91-м году, уже после создания ИРЕАН, мы с этой фракцией и с отколовшимся от АРОМ Анархо-молодежным фронтом заключили недолговечное, но, по-моему, официально так никогда и не расторгнутое соглашение о взаимодействии, которое называлось Лигой федералистов. Существовал также проект Левой анархо-народнической ассоциации – ЛАНА.

П.: Назови представителей и той, и другой тенденции.

Д.: Я не всех помню, но знаковой фигурой в, условно говоря, правом течении был редактор “Революционной России” Андреев. А слева были такие люди, как тот же Ярослав, Григорий Тарасевич, который потом пошёл по профсоюзно-студенческой линии (в АПОС), Никита Тюков...

ПРИЗРАК КОММУНИЗМА

В конце 90-го года я уже поддерживал тесное сотрудничество с некоторыми активистами беспартшколы, прежде всего, с Евгенией Бузикашвили и Дмитрием Костенко. Мы приняли решение попробовать либо изменить направление и идейную основу Московской организации КАС, либо, если это не получиться, создать рядом с КАС анархо-коммунистическую организацию. Она должна была стоять на традиционных анархо-коммунистических позициях, то есть основываться уже не на том “анархо-коммунизме” с переходным периодом, который был до этого распространён в АКРС, а на классическом, жёстком анархо-коммунизме в кропоткинском духе. Основу такой организации могли бы составить участники беспартшколы.

Помимо беспартшколы и народников, интерес в тот период представляла для меня группы, которая тогда образовалась вокруг Сергея Бийца. Дело в том, что в 90-м году происходило активное фракционное размежевание внутри Демократического союза, в котором выделились новые течения. Я уже рассказывал, как Элиович и Майсурян вступили в Демократический союз. Там они стусовались с Бийцом и вместе с ним образовали так называемую еврокоммунистическую фракцию.

П.: А мне казалось, что Майсурян в ДС всегда был “правым” - в отличие, действительно, от основателей и лидеров еврокоммунистической фракции Грязнова и Элиовича.

Д.: Не стану с тобой спорить, потому что о внутридээсовских раскладах я знаю понаслышке. Лично я при их разборках не присутствовал. Всё-таки замечу, что Майсурян считал себя народником и, следовательно, мог в какой-то момент сотрудничать с левыми…

Когда я в 90-м году законтачил с Бийцом, никакой еврокоммунистической фракции уже не было. Была группа, которая образовалась вокруг Бийца и в которую входило несколько человек, достаточно разных по своим политическим убеждениям. Группа эта получила название “Союз коммунаров”.

П.: Ты говоришь про группу вне рамок ДС? (Например, Биец, как мне кажется, оставался в ДС довольно долго - по крайней мере до 1991-го года. А вот его участия во внутрипартийных разборках весны 91-го я уже не помню.)

Д.: Я думаю, было так: возможно, что кто-то из неё ещё входил в ДС, кто-то уже не входил, а кто-то вообще никогда не входил. Одно время они тусовались вместе с очень активным человеком с татарской фамилией, которую я сейчас почему-то не могу вспомнить…

П.: Активным где?

Д.: В ДС, в ДС.

П.: Возраст?

Д.: Мой или чуть помоложе.

П.: Я ни одного не помню с татарской фамилией, кроме Мухамедьярова.

Д.: Мухамедьяров! Мухамедьяров!

П.: А! Роальд Мухамедьяров. Но он же значительно нас старше. (Я поэтому и спросил про возраст.)

Д.: Старше? Я его лично не знал никогда, но представлял себе со слов Бийца, что это - человек, наверное, моих лет. Слушай, это - абберация? Ему тогда, может быть, было столько, сколько мне сейчас?

П.: Я думаю, что и тогда он был заметно старше. Он являлся жертвой политических репрессий и тогда уже выглядел как весьма немолодой человек.

Д.: С ним, короче, была такая ситуация: он сам в Союзе коммунаров не состоял. Но когда Биец начал издавать свою газету - орган крайне левой фракции ДС (сначала она называлась “Призрак коммунизма”, а потом, когда он окончательно перешёл на троцкистские позиции, была переименована в «Рабочую демократию»), Мухамедьяров так или иначе был с нею связан (может быть, время от времени для неё писал), хотя, насколько я понимаю, сам эти идеи не вполне разделял (или совсем не разделял) и в собраниях союза участия не принимал.

П.: Я помню «Призрак коммунизма», но мне казалось тогда, что под таким «пугающим» названием должно выходить как раз нормальное ДСовское (то есть антикоммунистическое) издание. И в этом плане участие в нём антикоммуниста Мухамедьярова было вполне органичным.

Д.: Я уже говорил, что тогдашние внутриДСовские раскладки представляю себе с большим трудом. Так что как уж они тогда с Бийцом договорились (или не договорились) - не знаю. Только Биец его упоминал, это совершенно точно.

...Я в Союз коммунаров вступил, потому что он сначала позиционировал себя именно как радикальная новая левая организация. Вместе с Лукацким мы написали проект программы СК - с резкой критикой Советского Союза как несоциалистического строя и с призывами к анархо-коммунистической революции.

Тогда речь о том, что это - зародыш троцкистской партии, конечно же, не шла. Если бы вопрос был поставлен так, то ноги бы моей там не было, потому что я не стремился создавать очередную ленинистскую структуру. Но там были люди разных убеждений. Например, анархо-коммунизму сочувствовал и Андрей Котенко, который, по-моему, тоже был членом ДС.

П.: Фамилия эта мне хорошо знакома, так что, возможно, и был.

Д.: Он ко времени нашего знакомства эволюционировал на своеобразные анархо-коммунистические позиции, правда, похожие больше не на традиционный анархо-коммунизм, а на идеологию существующей в Англии неоанархистской организации “Классовая война”. Не уверен, существует ли она сейчас, но в начале 90-х годов это было одно из самых активных и крупных анархистских движений в Англии. Видимо, у Андрея тогда были с ними какие-то контакты, потому что я пару раз видел у него журналы и газеты этой организации.

Сразу скажу, что мой “роман” с Союзом коммунаров длился недолго, потому что Биец очень скоро перешёл на жёсткие троцкистские позиции и стал (особенно после переговоров со ставшим троцкистом Жвания) проводить курс на создание на базе Союза коммунаров именно троцкистской партии. В результате этого из создаваемой им партии ушли и я, и Андрей Котенко, и некоторые другие люди. Оставшиеся и стали основой “Рабочей демократии”.

П.: Я вспоминаю одно собрание московской организации ДС, наверное, уже 92-го года, на котором присутствовал очень приятный юноша - анархист (или троцкист?) из Англии, до определённой степени владевший русским языком - которого привела Маргоша Курганская. Помнится, что и я тогда получил от него какое-то издание на русском языке. Правда, кажется, что его организация (или этот журнальчик?) называлась “Милитант” или что-то в этом роде. Помню, как он дружески, как со своими хорошими знакомыми, общался и с другими членами партии.

Д.: Я, кажется, знаю, о ком идёт речь. Но имена называть не будем, чтобы не вредить людям… Скажу лишь, что в Москве тогда были двое английских троцкистов из совершенно разных групп, и оба они говорили по-русски: один получше, другой похуже… Тот, который говорил получше, принадлежал к течению Тони Клиффа – единственной троцкистской фракции, которая считала сталинский СССР государственно-капиталистическим обществом. Второй как раз состоял в течении “Милитант”, и именно к нему присоединился потом Биец, когда стал троцкистом...

Замечу, кстати, что троцкисты тогда проявляли вообще очень большой интерес к тому, что происходило в Союзе, надеясь, очевидно, что идеи их отца-основателя вернутся на родину. В Москве побывали представители многих троцкистских тенденций, а некоторые даже пытались создать здесь свои секции.

Пытались залучить в них и меня. Я к этому времени троцкистом себя уже давно не считал, вступать к ним не собирался, но всё еще думал, что в том, что касается борьбы со сталинизмом и рыночными реформами, с ними можно найти общий язык. К тому же я никогда не боялся дискуссий с политическими оппонентами, потому что считал, что анархисты должны уметь вести полемику и оттачивать свои аргументы. Ну, и посмотреть на некоторых легендарных людей было интересно.

Можно вспомнить о некоторых забавных эпизодах. В 90-м году в Москву приезжал Эрнест Мандель, лидер крупнейшего троцкистского течения и очень известный левый теоретик 60-70-х годов. Мне устроили с ним встречу, и помню, что он пытался говорить со мной как с марксистом, так что пришлось объяснить ему его ошибку.

П.: А ты не путаешь его имя? Ведь во вторую половину Перестройки в Союзе очень активно работал троцкист Давид Мандель...

Д.: Нет, нет, это - два разных человека. С канадцем Давидом мне тоже приходилось сталкиваться, и он также принадлежал к "манделистскому" Интернационалу.

(Окончание следует.)

2 ноября 2007 г.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!