Сейчас на сайте

Глава 6

Идеальное общество: представления российских "демократов" о демократии

6.1. "Демократия" и "коммунизм" в перестроечной России

Само понятие "демократия", в отличие от некоторых других широко употребляемых членами "демократических" групп ("тоталитаризм", "номенклатура", "партократия"), в поздний советский период не было официально запрещено для определения советского общества. Напротив, считалось, что в СССР царствует демократия, и даже высший ее тип — социалистическая демократия. В связи с этим употребление этого термина "демократическими" активистами поначалу не носило конфронтационного характера, как это было, например, с термином "тоталитаризм", использование которого для характеристики советского строя означало открытую оппозицию. Сторонниками различных форм демократии в СССР считали себя фактически все: от сталинистов до "Памяти". В то же время далеко не каждый назвал бы себя "демократом".

В рамках официальной советской идеологии "демократия", как и все прочие общественные явления, считалась классовым явлением. Это означало, что характер "демократии", которая как политическая система существовала на различных этапах общественного развития, определялся тем, какой класс является правящим в данной общественной системе. "Античная" или "рабовладельческая" демократия могла сменяться "феодальной", "буржуазной", которым на смену приходила высшая форма "демократии" — "социалистическая". Классовый характер определял коренное различие социалистической и буржуазной демократий. Если последняя, которая существовала в странах Запада, считалась формой классового господства буржуазии, то первая, развивавшаяся в СССР и других странах "социализма" (т. е. странах, где у власти стояли компартии), рассматривалась как наиболее демократичная форма самоуправления трудящихся, переходным этапом к коммунистическому обществу, где, по словам К. Маркса, "свободное развитие каждого является условием свободного развития всех"[1].

Для понимания подхода российских "демократов" к демократическому обществу важное значение имеет официальная советская концепция "коммунизма". Сама по себе весьма расплывчатая, она, особенно в послесталинский период, основывалась не сколько на многочисленных и зачастую противоречивых описаниях этой последней стадии общественного развития у К. Маркса и Ф. Энгельса, сколько на определении, содержащемся в Программе КПСС, принятой на ее XXII съезде, и отмеченной характерными чертами хрущевского утопизма. Это описание общества будущего, которое должен был знать наизусть каждый советский школьник и студент, гласит: "Коммунизм - это бесклассовый общественный строй с единой общенародной собственностью на средства производства, полным социальным равенством всех членов общества, где вместе с всесторонним развитием людей вырастут и производительные силы на основе постоянно развивающейся науки и техники, все источники общественного богатства польются полным потоком и осуществится великий принцип "от каждого - по способностям, каждому - по потребностям". Коммунизм - это высокоорганизованное общество свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа"[2].

Для данного исследования наиболее важны следующие основные составляющие этого официального определения коммунизма. Коммунизм рассматривался как 1) идеальное общество, основанное на непрерывном прогрессе науки и техники; 2) общество свободы, основанное на социальной сознательности и активном участии в самоуправлении; 3) общество полного социального равенства и социальной справедливости; 4) общество материального изобилия для всех (где будут работать на полную мощность все источники общественного богатства); 5) общество духовного совершенства (полноценного развития личности); 6) общество коллективизма и высокого уровня организованности. Последующий анализ покажет, что в своем понимании "демократии" российские демократы, отвергая советский коллективизм, сохраняли и развивали другие основные компоненты официальной интерпретации идеального общества.

6.2. "Демократия" цивилизованного общества и "социалистическая демократия"

Важнейшим моментом, отличавшим интерпретацию "демократии" деятелями "демократического" движения от ее понимания сторонниками "реального социализма" был надклассовый подход. Этот подход в свою очередь стал результатом разочарования современным состоянием советского общества и противопоставления ему в качестве во всех отношениях более успешного общества "западного" или "цивилизованного". Неудовлетворенность состоянием собственной страны, свойственная любым оппозиционерам, заставляла усомниться в теоретических основах, на которых строилась ее общественная система, то есть вела к критике официального варианта марксистской идеологии. Глубоко укорененное представление о превосходстве "цивилизованного" "западного" общества вело к обращению к "западным" теориям как к положительному примеру. "Сегодня представляется очевидным, что теория и практика строительства коммунизма (и его первой стадии — социализма) доказали свою полную несостоятельность. Во всех демократических странах люди живут свободнее, богаче и честнее," — говорится в программе одной из "демократических" партий.[3]

Естественно, что если в демократических странах все настолько лучше, то СССР необходима их демократия, а не доморощенная "социалистическая демократия", которая ни к чему хорошему не привела. Отсюда — один шаг до тезиса о "надклассовости" и "наднациональности" демократии, т. е. призыва принять ценности общества, признаваемого наиболее эффективным. Такой шаг может не означать еще отрицания социализма, понимаемого как общество более прогрессивное, чем даже "западный" капитализм, а именно такое понимание было характерно для официальной советской идеологии. Отличие от этой идеологии может быть в том, что советскому обществу отказывается в достижении этого высшего этапа, а истинный социализм помещается либо на Запад, либо в общее будущее. Этот шаг хорошо виден из заметок пензенского "демократического" активиста А. Замятина о российских социал-демократах:

"Один из первых выводов, сделанных ими, в значительной степени с учетом тех деформаций, которые они могли наблюдать в стране, провозгласившей намерение построить социализм: без подлинной демократии не может быть социализма. Ссылка на какой-то "особый тип" социалистической демократии используется единолично властвующей партией якобы от имени всех трудящихся для господства узкой прослойки партаппарата. Демократия для всех одна — либо она есть и дает гражданину возможность выбора между разными позициями, представленными разными партиями, либо ее нет"[4].

Признание надклассовости "демократии" не вело автоматически не только к отрицанию социализма, но и к решительному отрицанию опыта КПСС. На первом этапе поиски "истинной" демократии велись в "ленинизме", в "идеях Ленина", от которых впоследствии якобы "отошли" "сталинисты". "Мы заблуждались, ведомые политическими слепцами, — писал один из авторов сборника красноярского Комитета содействия перестройке П. Новоселов. — Для того, чтобы выйти на правильный путь, нам надо вернуться к изначальному истоку — к Ленину, к идеям строительства социалистического общества на основе полной демократии и народовластия"[5].

Позднее, по мере того, как накапливалась информация о реальной политике В.И. Ленина и его отношении к демократии, "ленинизм" все больше и больше интерпретировался как непосредственный источник "сталинизма", и на него также распространялись обвинения за отход страны от "мировой цивилизации" и ее отсталость. Полемизируя с теми, кто все еще искал причины кризиса в "отходе от ленинизма", активист пензенского "демократического" движения Е.И. Крыскин писал: "Не поздновато ли? Система исторически морально (и материально) изношена, и не реанимировать ее никаким "возвращением к чистому ленинизму", к так называемым "истокам". Мировой опыт политической и экономической демократии, экономической и социально-политической раскованности — наш главный и самый важный современный вождь и учитель"[6].

Таким образом, образцом для подражания в области политической системы для российских демократов определенно становится не "реальный социализм" и не "ленинская теория", в отходе от которой первоначально виделись причины кризиса "реального социализма", а политическая система "реального капитализма", которая ассоциировалась с "цивилизованным" миром Запада. Не случайно такие люди, как Е.И. Крыскин, описывали западную демократию в понятиях, которые использовались советскими идеологами для описания только В.И. Ленина, И.В. Сталина и коммунистической партии, называя ее "нашим вождем и учителем". Некритичное отношение к "единственно верной" идеологии сохранилось, хотя сама идеология сменилась. Если "социалистическая демократия" не обеспечила процветания, не выполнила своих собственных обещаний, если этому не способствовала официальная марксистская теория, то значит, эту теорию и эту демократию нужно сменить на более эффективные.

6.3. "Демократия" как цель и как средство

Понимание "демократии" как средства достижения более высоких целей, некоего орудия в борьбе за более "прогрессивное" общество, является важнейшей особенностью трактовки этого понятия участниками российского "демократического" движения периода перестройки. Главным смыслом их борьбы была не политическая демократия как таковая, а достижение более совершенного общества, "демократическое" устройство которого хотя и было одной из его важных характеристик, но не было основной причиной, по которой это общество становилось целью общественного движения.

"Демократия" в широком смысле означала сам общественный идеал. Различные описания "демократическими" активистами демократического общества позволяют выделить в их представлениях о нем четыре основных элемента, которые могут быть условно обозначены как: 1) свобода (трактуемая иногда как "демократия" в узком смысле); 2) справедливость; 3) благосостояние; 4) духовное и нравственное совершенство. Трактовка этих элементов разными группами "демократического" движения могла быть различной. Наиболее значительными различия были в понимании "свободы" и "справедливости", например, социалистами и сторонниками "западного капитализма". "Благосостояние" понималось в основном одинаково, как высокий уровень жизни, обеспечиваемый эффективной экономикой. Такое абстрактное понятие, как "духовное и нравственное совершенство", вообще трудно поддается определению, хотя, например, христианские группы склонны были большее внимание уделять возвращению к вере, а социалисты делали упор на реализацию творческих способностей. Однако, несмотря на все эти различия, сами четыре элемента присутствовали в любом варианте "демократического" мировоззрения.

Анализ "демократического" понимания демократии затрудняет то, что иногда этим термином определялось идеальное общество в целом, т. е. термин употреблялся в широком значении, и вышеописанные элементы включались в понятие "демократия", либо слово "демократия" употреблялось как синоним одного из этих элементов. В узком же смысле "демократия" означала методы достижения этого идеального общества. Таким образом, можно выделить два значения термина "демократия": 1) выработанные в "западном" или "цивилизованном" мире определенные политические процедуры и структуры; 2) идеальное "прогрессивное" общество, к которому необходимо стремиться. Интересно, что в обыденном употреблении существовало и третье значение: сами действия, направленные на достижение этого идеала, т. е. участие в работе "демократических" групп также могло называться "демократией". Так, по словам активиста Демократического союза из Красноярска О.Е. Обрядина, он был отчислен из университета за "занятие демократией"[7].

6.4. Демократия как свобода от государственного контроля

Свобода понималась "демократическими" активистами России прежде всего как свобода от государственного диктата, как антитеза "несвободе", царившей в советском обществе, которое чаще всего называлось "тоталитарным". Если тоталитарная "несвобода" была обусловлена господством "государства-класса", то естественно, что противоположное состояние, т. е. свобода, воспринималась как освобождение от этого господства. Именно так, как борьба с всеохватывающим государством и высвобождение из-под его власти пядь за пядью всего общества, и воспринимался процесс демократизации. В наиболее четкой форме это выражалось следующим образом: если раньше общество было подчинено государству, то теперь государство без всяких ограничений должно быть подчинено обществу. Программа Демократической партии так формулировала эту мысль: "Для обеспечения подлинного народовластия государство должно быть подчинено обществу, стать выразителем его интересов и в своей законодательной деятельности руководствоваться общенародной волей, выражаемой демократическим путем. Важнейшее значение имеют развитие самоуправленческих начал в экономической и политической жизни, перестройка хозяйственных механизмов, обеспечение самостоятельности предприятий, прав трудовых коллективов"[8]. Демократический активист из Октябрьского района Москвы Е.Я. Любошиц сформулировал эту идею еще более четко: "Демократия — это когда не народ зависит от правительства, а правительство зависит от народа"[9].

Не случайно самые первые независимые группы выступили прежде всего за свои права, т. е. за возможность создания и расширения сферы деятельности независимых от партийно-государственного аппарата общественных организаций. Лидер одной из таких групп, московского клуба "Демократическая перестройка" О.Г. Румянцев писал: "Нашим политикам давно пора уже отказаться от догматической трактовки интересов при социализме и признать реальное существование плюрализма групповых интересов и мнений. А вместе с этим — и необходимость представительства, создания соответствующих этому форм. Подобная плюрализация в свою очередь создает благоприятные условия для возникновения различных самодеятельных общественных организаций... Таким образом, одной из важнейших задач возникающих объединений должно быть постоянное расширение дозволенных рамок реализации своей представительной функции.

Это возможно лишь при одном условии, а именно: смелом подключении контроля и общественного управления. Только таким образом появится шанс "разбавить" чрезмерную зацентрализованность механизма принятия политических решений. И — как неизбежное следствие — несколько демонополизировать механизм власти Административно-аппаратной системы, трансформировав его в более демократичный блок общественной власти, основанный на политическом союзе крупных общественных сил и движений"[10].

О.Г. Румянцев, как и большинство деятелей "демократического" движения, на первом этапе не стремился поставить всю "Административно-аппаратную" систему под контроль общественного движения, он даже успокаивал коммунистических лидеров тем, что в союзе КПСС и новых общественных сил коммунисты сохранят ведущее положение. Пока политика М.С. Горбачева рассматривалась "демократами" как "прогрессивная", они в качестве официальной цели создания своих организаций выдвигали стремление поддержать "реформаторские силы внутри КПСС". Однако целью этой поддержки с самого начала было создание системы независимого общественного контроля над "бюрократической" властью.

Целостную программу такой демократизации обосновал один из активистов "Демократической перестройки" и основатель "Мемориала" Ю.В. Самодуров[11]. В 1988 г. он выступил по сути с целой программой создания гражданского общества, введения свободы слова и печати. Однако сами эти термины, возможно, по тактическим соображениям, как явно "буржуазные" и могущие вызвать острую реакцию властей, им еще не употреблялись. Постепенно они все же вошли в употребление, но даже это еще не означало полной оппозиционности по отношению к руководству КПСС. Вначале даже введение многопартийности обосновывалось многими "демократами" необходимостью союза с "реформаторскими силами КПСС". Объект борьбы этого союза был все тот же: всеохватывающая система "тоталитарной" государственной власти. Введение же многопартийности рассматривалось как следующий шаг в освобождении из-под этой власти части политической сферы. Как подчеркивал лидер Ставропольского народного фронта в поддержку перестройки В.А. Красуля: "Свобода слова и печати, деятельность независимых от партийного аппарата общественно-политических организаций — одно из условий становления многопартийной системы. Гражданские инициативы, общественные движения, оппонируя партийному аппарату, помогают прогрессивным силам самой партии. Для своего духовного возрождения партия нуждается в опоре на самодеятельные гражданские движения, такие, например, как "народные фронты"[12].

Не все "демократы" считали основой демократизации введение многопартийности. Один из теоретиков красноярского Комитета содействия перестройки П.В. Полуян предлагал, например, не введение многопартийных выборов, а проведение общенародных выборов в комитеты КПСС. По сути дела, П.В. Полуян призывал признать очевидный факт: реальными органами государственной власти в СССР были структуры КПСС, а не Советы, поэтому, признав их таковыми де-факто, можно было бы демократизировать существующую систему без резкого разрушения государственной власти. При этом право выдвигать кандидатов оставила бы за собой КПСС, что обеспечило бы ее позиции, а также было бы и определенной гарантией сохранения у власти опытных и профессиональных деятелей. Однако наличие нескольких кандидатов вывело бы систему из застоя, заставило бы кандидатов искать пути более эффективной политики. П.В. Полуян не был противником многопартийной системы, однако, считал, что ее необдуманное введение в советских условиях приведет к разрушению существующей властной системы без замены ее другой, более эффективной. "Успеха перестройки можно достичь только в ходе прямого воздействия народа на правящий аппарат. Бюрократические реформы могут оставить народ снова за бортом реальной политики и являются утопиями, основанными на воображаемом подборе "лучших людей". Проекты социалистического парламентаризма построены опять-таки на идее "внедрения" (причем в "псевдореволюционном" варианте), совершенно не учитывая реальный механизм власти, исторически сложившийся в нашей стране. Нам требуется найти третий путь: где осуществляется практически механизм эффективного контроля за правящей бюрократией, где найдет себе достойное место народное волеизлияние," — писал П.В. Полуян[13].

Предложения активиста из Красноярска были направлены на достижение общей для "демократов" цели — введение общественного контроля за деятельностью аппарата власти, но были более умерены. Однако все более радикализирующееся "демократическое" движение пошло по другому пути. Сохранение власти КПСС и даже сотрудничество с ней становилось все менее популярным. "Свобода" и "демократия" все больше понимались как полная ликвидация власти одной партии и всей связанной с ней системы государственной власти. "Сохраняющаяся монополия КПСС на власть, созданная ею система не только не позволяют выйти из тупика, но, нагнетая напряженность, сопротивляясь демократическим преобразованиям, стремительно ведут страну и ее экономику к развалу. Отсутствие сильной, хорошо организованной, конструктивной, демократической оппозиции, способной конкурировать с КПСС в борьбе за власть, может сделать ситуацию безвыходной", — указывалось, например, в программе ДПР[14].

Постепенно идея нанесения поражения сторонникам официального курса на выборах становилась все более популярной. Этому способствовала и сама политика горбачевского руководства, которое от попыток демократизировать КПСС перешло к курсу на частичное отстранение ее от власти и передачу функций управления Советам. Выборы в Советы приобретали реальный смысл, так как возникала возможность нанести на них поражение КПСС. Для этого необходимо было введение всей системы демократических прав и свобод. Постепенно требования этих прав и свобод стали неотъемлемой частью программ "демократических" организаций как альтернатива существующему, "тоталитарному" строю. Так, предвыборная программа наиболее крупного движения "Демократическая Россия", открыто провозгласившего курс на "демонтаж тоталитаризма"[15], включала в себя следующие первоочередные политические требования к съезду народных депутатов РСФСР: 1) принятие новой конституции РСФСР, соответствующей Декларации прав человека ООН и другим международным соглашениям по правам, и законов, которые бы гарантировали осуществление этих прав; 2) ликвидацию монополии КПСС на власть путем отмены 6 статьи конституции РСФСР, которая эту монополию предусматривала, ликвидация всех форм контроля партийных организаций на предприятиях и в учреждениях, прекращение их деятельности в армии, правоохранительных органах и дипломатической службе; 3) гарантии всем гражданам России безусловного права объединяться в партии, организации, союзы; 4) отказ от двухступенчатой структуры Съезд — Верховный Совет, разрывающей прямую связь высшего органа власти с избирателями; 5) переход от разрешенной гласности к действительной свободе слова и печати, закрепленной законодательно; 6) введение реальной свободы совести путем распространения на религиозные общины прав общественных организаций; 7) ограничение функций КГБ задачами защиты от внешней опасности и террористической деятельности и эффективный контроль выборных органов власти над КГБ, МО, МВД[16]. Аналогичными требованиями, часто со ссылками на международные документы по правам человека, были наполнены и многие другие программы.

В то же время, указывать на внешнее соответствие требований политических свобод и демократизации российскими "демократами" международным документам недостаточно. Судьбу понятия "демократия", эволюцию понимания этого термина и отношение к нему в рамках современной российской политической культуры невозможно понять без ясного представления о том, что этот набор требований рассматривался не только как идеал (хотя идеализация демократии и была важным моментом в отношении к ней), но и как средство борьбы с современной властной структурой в рамках "государствоборчества" или, скорее, "тоталитароборчества" российских "демократов" (так как считалось, что в процессе борьбы можно отколоть от тоталитарной системы и некоторые государственные органы, например, Советы, и обратить их против самой системы). Складывался же "демократический" идеал не на основе теоретических знаний и знакомства с реальной демократией, а на базе представлений о "тоталитаризме" как средоточии зла. "Демократические" свободы становились антитезой полному контролю над обществом тоталитарного бюрократического "класса-государства". Именно поэтому в программе "Демократической России" указывалось, что основополагающий принцип политической реформы - "государство для народа, а не народ для государства, приоритет личности над интересами государства"[17].

Не случайно именно право свободно выбирать и быть избранными и свобода слова и собраний, которые должны были обеспечить проведение свободных выборов, часто считались важнейшими из всей суммы прав и свобод. Ведь они должны были обеспечить "демонтаж тоталитаризма". Именно эти права поставлены на первое место в определении демократии, данном в программе Объединенного демократического движения Калининградской области:

"Под демократией, в соответствии со сложившимися сегодня представлениями, закрепленными международными пактами, мы понимаем форму политической власти, для которой характерны три следующих признака:

— фактическое обеспечение права народа путем свободного волеизъявления определять форму государственной власти и избирать ее органы;

— реализация основных прав и свобод, из которых важнейшими являются свобода совести, слова, печати, собраний, союзов и передвижений;

— равенство граждан перед законом, предполагающая недопустимость дискриминации по признакам национальности, социального происхождения, вероисповедания и политических взглядов"[18].

Представление о том, что право выбирать — основа демократии, глубоко укоренилось в среде российских "демократов". В.В. Фадеев, активный участник многих московских "демократических" групп, сформулировал это особенно четко, определив демократию как "возможность как можно большего числа граждан какой-то страны участвовать в принятии решений. Причем на равных основаниях. Или кратко... всеобщие прямые тайные выборы". По мнению В.В. Фадеева, разделение властей — лишь конкретная форма демократии, которая может быть и другой: "Я бы все-таки настаивал на том, чтобы идти от истоков, от происхождения, от генезиса, от генеалогии демократии. Демократия возникает в тот момент, когда в урну все опускают свой тайный бюллетень, когда мы, поддерживая ту или иную программу, того или иного человека, все участвуем в каком-то акте выбора. А все остальное... То есть форма эта может быть конституционная монархия, все, что угодно. Но главное — это выборы"[19]. Аналогичным образом Ф.Воробьев определяет демократию как систему, в которой люди могут выбирать между несколькими партиями и таким образом выражать свое мнение, а, следовательно, демократия неотделима от многопартийной системы[20].

Впрочем, выборы по законам властей не были абсолютным идеалом на все случаи жизни. Некоторые "демократические" группы приходили к выводу, что выборы в рамках "тоталитарной" системы вели лишь к ее укреплению, и предлагали создание других органов власти, альтернативных существующим "незаконным" органам коммунистического режима. Такой путь проделал Демократический союз, начав с признания необходимости передачи власти существующим Советам, а кончив бойкотом выборов в них и призывом избрать альтернативное Учредительное собрание. Анархистские группы также с самого начала не признавали органов власти "тоталитарного" государства и призывали избирать с самого низа новые — собрания или советы трудящихся, которые бы формировали вышестоящие Советы путем делегирования уполномоченных. Место советского "унитарного централизованного государства" у анархистов должна была занять "федерация автономных самоуправляющихся общин"[21]. Некоторые даже предлагали отказаться от выборов вообще, считая, что "мнение большинства — не всегда истина". Они заявляли, что "в основе поступков сообществ людей должны лежать не решения, принимаемые голосованием, а инициативы, поддержанные в индивидуальном порядке"[22].

И все же доминирующим было мнение о демократии, как строе, основанном на проведении в жизнь воли большинства в противовес правлению меньшинства, характерного для "тоталитаризма". Один из активистов, опровергая идею о том, что демократия — это прежде всего права меньшинства, писал: "Демократия же, все же, — это право большинства отстаивать свою позицию, устраивать свою жизнь так, как ему удобнее. Право меньшинства при этом может гарантироваться в той или иной степени или не гарантироваться вообще. Последнее говорит о незавершенности и грубости демократии в данном случае. Но никакие права меньшинства не должны подавлять право большинства. Иначе — это уже отступление от демократии"[23]. Именно поэтому идея выборов выходила на первый план. Даже Демократический союз и анархисты, отказываясь от участия в реально существующих выборах как могущих укрепить государственно-бюрократическую систему, призывали к выборам в альтернативные органы власти, т. е. не отказывались от самой идеи выборов.

В некоторых случаях утилитарный подход российских "демократов" к "демократии" как к средству достижения идеала вполне мог привести к парадоксальному отказу от конкретных демократических процедур ради достижения "свободы" и "демократии" как идеала. Уже на раннем этапе такой отход совершает лидер Демократического Союза В.И. Новодворская, ставившая уничтожение тоталитарного государства и собственный идеал свободы "как на Западе" выше принятых на том же "Западе" демократических механизмов. В.И. Новодворская опасалась, что большинство избирателей проголосует на выборах против "демократов", за возврат к "тоталитаризму". По ее мнению, опасность этого слишком велика, чтобы допустить свободные выборы до того, как ситуация в стране стабилизируется и вырастет гражданское общество. "Ставки очень высоки, и сейчас не до пустяков. Не до права народа решать свою судьбу. Ее уже решили однажды в 1918 году у нас и в 1933 году в Германии. Конституционным путем... Хорошенького понемножку"[24]. Такие настроения, довольно редкие в изучаемый период, широко распространились после прихода "демократов" к власти, когда возникло опасение, что проводимые реформы не вызывают достаточной поддержки населения. Однако эту тенденцию мы замечаем и ранее.

Страх перед выборами возникал из мнения некоторых "демократов" о низкой политической сознательности советского населения (часто противопоставлявшегося "цивилизованному миру"). Так, Е.А. Грачев заявлял, что "у нас же народ в основе своей, что овцы: вот так вот стадо туда погнали - все, потом стадо в другую сторону, они в другое место"[25]. По словам М.М. Сублиной, какой бы развитой ни была демократия, само население все равно не может и не станет лично править страной, поэтому необходимы надежные лидеры: "Народ должен работать, собственно говоря. А вот направлять этот народ должны все-таки какие-то руководители, лидеры должны направлять. Причем лидеры должны быть очень чистоплотны по отношению к народу. Очень чистоплотны."[26] Вполне ясно, что этими достойными и честными людьми не могут быть коррумпированные коммунисты — только "демократы".

Если по поводу понимания сути основных политических свобод как части демократии практически у всех направлений и групп "демократического" движения существовал определенный консенсус, то в отношении "демократических реформ" в экономике имелись большие различия. Члены социалистической партии предлагали передать собственность из рук "государства-класса" в руки местных советов, так как именно в этом будет заключаться перенос демократии в сферу экономики. Социалисты считали, что путь к свободе человека лежит через освобождение труда, для чего необходимо преодолеть экономическое и социальное отчуждение. Это невозможно сделать в обществе, где господствуют государственно-бюрократическая и частнокапиталистическая формы собственности. Для преодоления отчуждения они предлагали "производственное и общественное самоуправление, опирающееся на коллективные формы собственности и общественно-государственное регулирование экономики"[27]. Термин "отчуждение" здесь позаимствован непосредственно из работ Маркса. Анархо-синдикалисты выступали за "передачу средств производства в полное распоряжение коллективам трудящихся"[28]. Они основывали это требование на понимании свободы как права каждого участвовать в решениях, его касающихся, в том числе и в экономических вопросах, и недопустимости посредников, будь то государства или частного владельца. Конкуренция допускалась в лучшем случае как необходимое зло и ее "жертвы" должны были пользоваться помощью общества.

Сторонники "западного капитализма" считали, что "экономические свободы граждан" могут быть обеспечены только "рыночной системой хозяйствования" и "частной собственностью". Это представление основывалось на идее о том, что "свободный человек сам несет ответственность за свою судьбу, поэтому в свободном обществе свободных людей государство не должно стремиться решать какие-либо проблемы своих граждан, руководствуясь принципом: свобода каждого кончается там, где начинается свобода другого. Обо всем остальном — еде, одежде, жилье, работе свободный человек заботится самостоятельно"[29].

При всем различии и даже противоположности понимания свободы все "демократические" группы были согласны в одном: собственность должна быть изъята из рук централизованного "государства-класса", у бюрократии, рассматриваемой в качестве коллективного собственника всех средств производства. До тех пор, пока это "государство-класс" существовало и пыталось удержать собственность в своих руках, они могли идти вместе. Как только "государство-класс" исчезало, раскол был неизбежен.

Таким же образом "демократическая" свобода связывалась с выходом территорий из-под тоталитарной власти и с уничтожением тоталитарного "порядка". Вот почему для многих российских "демократов" термин "демократия" подразумевал раскол "империи" и известную степень "беспорядка", которая сменит тоталитарный "порядок". Это можно увидеть из слов одного из самых активных членов Межрегиональной депутатской группы, В.А. Шаповаленко, который признался, что не может назвать себя настоящим "демократом", так как выступает за единство России: "При всей условной демократичности я не хочу, чтобы Россия стала только Новгородом и Москвой. И Сибирь — хоть ее и завоевал Ермак — я тоже считаю Россией... Демократ из меня не получился настоящий. Коммунист из меня тоже не получился. Я и то, и то, и иногда я себя ловлю на мысли — и хочется, чтоб была полная демократия, но хочется и чтобы был порядок"[30].

Представление "демократов" о том, что сохранение единства страны и ее упорядоченное развитие — в сущности, все вопросы национальной гордости и национальных интересов — являются прерогативой враждебного лагеря коммунистов и "патриотов" ("красно-коричневых"), крайне затрудняло включение таких вопросов в программу любой "демократической" группы. Те, кто пытались сделать это, например, ДПР под руководством Н.И. Травкина, РХДД во главе с В.В. Аксючицем и КДП-ПНС М.Г. Астафьева, подвергались нападкам большей части "демократического" движения за предательство "демократии" и единение с "патриотами", а многие затем действительно оказались в "патриотическом" лагере. Ситуация изменилась гораздо позже, когда президент Б.Н. Ельцин и новые политические лидеры России, придя к власти, постепенно начали включать "патриотические" положения в свои программы, утверждая, что "демократы" могут защитить национальные интересы и территориальную целостность России.

6.5. Демократия как справедливость

Наряду со свободой, справедливость являлась фундаментальным представлением участников "демократических" групп. Справедливость понималась, прежде всего, как социальная справедливость, т. е. лишение привилегий представителей слоя "правящей бюрократии". В этом смысле термин "социальная справедливость" употреблялся либо как синоним "демократии", либо понимался как ее составная часть. Политическая демократия, в частности выборы, часто рассматривались как метод ликвидации несправедливой системы распределения, "феодальной" системы привилегий "правящего класса". "Камень преткновения, о который спотыкались люди и не могло преодолеть ни одно общество, — это несправедливое распределение материальных благ, — писал красноярский активист П.Новоселов. — Прибавочный продукт должен стать достоянием общества, а не паразитирующих на нем "слуг" народа. Лишение привилегий правящего сословия — самое главное, что необходимо осуществить в первую очередь! Справедливость распределения должен осуществлять народ, доверивший эту функцию своим выборным представителям. Материальную базу общества — под строжайший контроль народа! Пока в руководстве есть люди, чьи интересы находятся в прямом противоречии с идеями перестройки, рассчитывать на подлинную демократизацию и социальную справедливость не приходится. Только народовластие способно двинуть перестройку дальше"[31].

Стремление к ликвидации несправедливости в системе распределения как главной задаче демократизации было широко распространено в "демократическом" движении. Во многих случаях требования борьбы с привилегиями руководящих работников послужили основой для роста популярности новых независимых групп, бескомпромиссно вскрывавших эти привилегии и требовавших "отдать награбленное народу". Этому способствовало глубоко укорененное представление о возрождении в обществе социального неравенства, несмотря на официальные утверждения о всеобщем равенстве при социализме. "Мы сегодня, в создавшейся обстановке размораживания общественных отношений, подтверждаем задачу ограничения, а в идеале и ликвидации возрожденного социально-политического неравенства. Идет пятый год перестройки, а решение задач социальной справедливости и демократизации во многом топчется на месте; выборность начсостава является скорее исключением из правила, среди административно-командной элиты по-прежнему действует позорная система продуктовых пайков и спецмедобслуживания, в то время как остальное население ощущает недостаточность обычных продуктов и нормального обслуживания. Привлечь население к коллективной расстановке кадров на государственные посты, в том числе на посты народных депутатов, выведя это ответственнейшее дело из состояния келейности — что может быть полезнее для отечества в данный момент," — указывалось в декларации об образовании Пензенского фронта в поддержку перестройки[32].

Представление о противостоянии двух классов: всесильного коллективного собственника государства с его бюрократией, пользующейся привилегиями, и неимущих управляемых, являлось основой для требования социальной справедливости. Именно имущий бюрократический класс, по мнению "демократов", пользовался привилегиями, что свидетельствовало не о социалистическом, а о добуржуазном, "феодальном" характере общества. Уничтожение привилегий в этом смысле рассматривалось как ключ к демократизации и основной смысл борьбы угнетенного класса, которому "нечего терять". Напротив, как писала пензенская "демократическая" газета, тем "кто не доволен нами и обзывает нас сторонниками "буржуазности", терять есть что, а именно те привилегии, которым со временем будет дано определение, какой характер они носят, буржуазный, или, быть может, феодальный, и какие противоречия в обществе эти привилегии рождают. Эти противоречия есть, они проявляются постоянно, явно или скрыто и более или менее постоянно толкают нас на противоборство, которое не исчезнет до тех пор, пока не восторжествует провозглашенная когда-то социально-политическая справедливость и не исчезнет жесткая монополия отдельных неподконтрольных групп на власть и информацию в стране"[33].

Конечно, не все считали борьбу с привилегиями главной задачей реформ и демократизации, хотя, в связи с большой популярностью этого лозунга, фактически все "демократические" организации включали его в свои программы. Распространенным было и мнение, согласно которому необходимо ликвидировать лишь "неоправданные" привилегии, которые сами собой отомрут, когда собственность будет изъята у правящего аппарата. Красноярский активист П.Полуян, например, считал, что "уравнительные требования "Лишить аппаратчиков их привилегий!" — при всем нравственном пафосе этого лозунга — тем не менее часто иллюзорны. Политическая власть всегда будет сопряжена с какими-то льготами. Надо только, чтобы люди знали — кому что позволено, и чтоб льготы эти были заслужены не чиновничьим рангом, а продуктивной политической деятельностью, оправданы ее задачами. Именно для этого и нужна демократическая, законодательно закрепленная процедура оценки тех, кому привилегии предоставлены"[34].

Обе эти позиции сходились в одном: закон должен стоять выше желаний руководителей и если даже кто-то и должен пользоваться льготами, его право должно быть закреплено законодательно. Требование соблюдения "законности" в "демократическом" движении стало одним из важных компонентов программы обеспечения социальной справедливости. Истоком этого требования, как свидетельствуют источники, часто являлось вовсе не теоретическое представление о необходимости "главенства закона", как основе демократии, а несогласие многих членов "демократических" движений, в том числе и тех, кто занимал руководящие посты, с неподсудностью партийного руководства и попранием закона правящей "номенклатурой". Эта неподсудность вступала в резкое противоречие с официальной советской концепцией "социалистической законности". Кроме того, как отмечалось в Главе 3, многие неформальные группы начинали свою работу с защиты незаконно уволенных или преследуемых и даже руководились людьми, ведшими длительную борьбу с властями за собственные права, в которой у них была одна опора — закон, в то время как власти использовали незаконные методы давления.

Вера во власть закона была фундаментальной в "демократическом" мышлении. Например, В.И. Елистратов вспоминает: "Я, когда выдвигал свою кандидатуру кандидатом в депутаты областного совета, городского совета, я говорил, что моя деятельность должна быть как депутата не хозяйственно-административная, а именно юридическая, правовая, я должен следить, как исполняются законы. И я себе представлял демократию, что это власть народа, выраженная в законах того выборного органа. Кстати, все это формулировалось как раз вот на этом клубе в течение трех лет"[35]. По словам активиста "Демократической России" из Оренбурга А.И. Романова, "в демократическом обществе должны обязательно исполняться все законы", в нем "большая часть народа участвует в управлении государством посредством законодательного ... собрания"[36].

В то же время в "демократическом" мышлении представление о власти закона было неотделимо от концепции социальной справедливости. Власть закона рассматривалась не как ценность сама по себе, а как инструмент для борьбы с коррупцией и привилегиями правящей элиты или для достижения абстрактного морального и социального идеала (см. ниже). Так, Н.А. Клепачев подчеркивал, что еще до организации демократической группы он думал о необходимости воплощения социальной справедливости, о том, "что перед законом и перед природой все равны должны быть".[37] Активист объединения избирателей Октябрьского района Москвы Ю.В. Белкин предложил свой критерий демократического характера государственных законов. По его мнению, "ни одно государство не может жить, если оно не соблюдает те самые законы, которые оно для себя определило. Другое дело — насколько демократические эти законы. Если эти законы отвечают потребностям человека, тогда, значит, я считаю, что это демократическое государство. Если же эти законы идут вразрез требованиям или морали человека, тогда, конечно, демократическим его никак нельзя назвать".[38] Критерий демократии здесь не формальный, а нравственно-идеалистический. Тот же самый критерий предлагал В.И. Ейкин из Оренбурга. Он утверждал, что свобода, составляющая основу демократии, означает равенство всех перед законом, но законы в свою очередь "должны быть справедливы"[39].

Вполне естественно, что борьба за законность в деятельности таких групп становилась важнейшим фактором обеспечения справедливости. Идеи "правового государства" как фундаментальной составной части демократии ложились на уже хорошо подготовленную почву. Те, кто в доперестроечное время стали бы классическими советскими борцами за справедливость, проводя жизнь в многочисленных приемных и судах в безуспешных попытках восстановиться на работе или доказать свою правоту, в новых условиях, познакомившись с демократическими идеями через перестроечные издания, с готовностью провозглашали себя сторонниками демократии именно потому, что она предполагала равенство всех перед законом. Трактовка правового государства не только как теоретической концепции, но и как действенного средства борьбы с бюрократией и произволом, просматривается во многих программных документах "демократических" групп. Так, в программе Демократической Партии говорится: "Формирование правового государства неотделимо от развития демократии. Самоуправление народа может осуществляться только при господстве закона, исключающего произвол и анархию, любые проявления своеволия должностных лиц. Правовое государство — не только одна из высших социальных ценностей, призванных утвердить гуманистические начала цивилизованного общества, но и практический инструмент обеспечения и защиты свободы, чести и достоинства личности, средство борьбы с бюрократией, местничеством, ведомственностью, форма осуществления истинного народовластия"[40].

Здесь хорошо видно сочетание как внешних истоков понимания российскими "демократами" концепции "правового государства" (одна из высших ценностей цивилизованного общества), так и внутрисоветских (практическое средство борьбы с такими вполне советскими пороками, как бюрократия, местничество и ведомственность, в противостоянии с которыми "правовое государство" занимает место "социалистической законности").

Трактовка правового государства как альтернативы беззаконию "тоталитаризма" вела к пониманию верховенства закона прежде всего как средства борьбы с партийно-государственной системой. Так, программа Демократической партии в качестве потенциальных нарушителей закона рассматривает только партийные и государственные учреждения: "В правовом государстве закон, принятый верховным органом власти, не может быть отменен, изменен, или приостановлен ни ведомственными актами, в том числе правительственными распоряжениями, ни решением партийных органов. Все партийные организации и их органы обязаны действовать на основе и в рамках Конституции СССР, в рамках закона"[41].

Соблюдения законов требовали, прежде всего, от "партократического" государства, ибо именно оно считалось основным препятствием для установления законности и демократии, т. е. было несправедливым. Но должны ли сами "демократы" соблюдать закон, если он явно "антидемократичен" и "несправедлив"? По этому поводу в "демократическом" движении возникли споры, но по мере радикализации движения все шире распространялось мнение, что соблюдать законы необходимо только в том случае, если они "демократичны" и "справедливы". Как видно из документов, закон для членов "демократических" групп не был самоценностью, законность должна была быть основана на справедливости, а так как справедливость была для них неотделима от демократии, то законы должны быть "демократичными". Эту мысль четко выразил один из образованнейших "демократов" Л.Б.Волков во время дискуссии в клубе "Демократическая перестройка" о "недемократичных" указах о митингах и демонстрациях, ограничивавших и регламентировавших их проведение. По мнению Л.Б.Волкова, "главное в представлении о правовом государстве связано с тем, что это такой общественный строй, где право стоит не только над гражданином, не только над обществом, но и над государством, над государственной властью и где право стоит даже над законом. Ибо право — это не только закон, а, как это хорошо понимали еще создатели кодекса Юстиниана, прежде всего мудрость и справедливость. В правовом государстве закон подчиняется конституции, конституция подчиняется глубинным нравственным требованиям и социальным потребностям граждан, а слуги государства подчиняются закону и только закону"[42].

Такое понимание права неизбежно приводит к заключению о незаконности "несправедливого" закона, не отвечающего "нравственным требованиям и социальным потребностям". Поскольку эти потребности воспринимались как ликвидация "тоталитаризма" и установление "демократического" общества, то, по мнению многих "демократов", не способствующее этому право могло быть отброшено. Об этом на той же дискуссии заявила активистка "Демократической перестройки" Г.Я.Ракитская: "Еще полгода назад мы думали и говорили, что демократия — это в первую очередь законность. Мы связывали свои надежды с восстановлением силы закона в нашей стране, поскольку долгие годы наш народ жил в обстановке произвола и беззакония. Конституция не обеспечивалась законами, которые гарантировали бы права и свободы граждан. И что мы видим теперь? Мы видим, что те законы, которые разрабатываются и принимаются, — законы недемократичные. Из этого следует, что нам предстоит борьба не за законность, а борьба с законами. А это борьба революционная. Пока нет закона, можно сваливать безобразия на отдельного человека, на отдельного бюрократа, на отдельного чиновника. Но когда есть недемократические законы, законы казарменные, законы, присущие тоталитарному обществу, становится ясным, что народу противостоит система в целом. А борьба с системой в целом, а не с отдельными бюрократами, есть борьба революционная"[43]. В качестве задачи "демократического" движения Г.Я. Ракитская выдвинула создание альтернативных структур по примеру народных фронтов в Прибалтике и Армении, "которые по сути возрождают старый, революционный тип Советов... Если не удастся превратить существующие Советы в органы "демократической" власти, то путь революции, революционной перестройки — создание альтернативных властных и управленческих структур"[44].

Сам ход дискуссии весьма интересен. Предложения Г.Я. Ракитской вызвали довольно бурную реакцию как отрицательную, так и положительную. Характерно, однако, то, что необходимость вести борьбу в рамках закона в любом случае защищали в основном приглашенные специалисты по праву и общественным движениям из числа научной общественности, не принадлежавшие к "демократическим" группам. Так, специалист по рабочему движению профессор Л.А. Гордон предупредил, что отрицание законности приводит к революционному насилию и что коль скоро страна уже один раз переболела революционной болезнью, должно быть понятно, что "есть только пути законные, ненасильственные"[45]. С ним солидаризовались доктор философских наук И.М.Клямкин, ученые-правоведы, член Комиссии по правам человека Верховного Совета СССР. Однако с возможностью не соблюдать "недемократические" законы согласились все выступавшие члены "демократических" групп. Один из них, активист анархистской группы "Община" А.В. Шубин, возражая Л.А. Гордону, заявил, что как раз выполнение существующих законов ведет к затяжке кризиса и разрушительному бунту, в то время как выступление против законов в ненасильственной форме может спасти ситуацию. О том же говорил и член Клуба социальных инициатив Г.О. Павловский, заявивший, что "времени мало и эволюционным путем мы ни к чему не придем, кроме как к превращению реформы в контрреформу"[46].

Из выступлений на данной дискуссии ясно видно, что идея "правового государства" воспринималась "демократическими активистами" как орудие борьбы с существующей системой "несправедливой" и "аморальной" власти. Борьба же за "справедливые", "демократические" цели, в том числе, как это ни парадоксально, за "законность" и "правовое государство", не обязательно должна была сковываться "недемократическими" законами. Отрицая большевизм в целом, некоторые наиболее радикальные демократы считали, что бороться с ним нужно большевистскими же методами и даже восхваляли последние. Например, В.И. Новодворская заявила на Первом съезде Демократического союза о необходимости вести бескомпромиссную борьбу и брать пример с большевиков, которые всегда бескомпромиссно боролись со своим врагом – самодержавием[47]. Нигилизм по отношению к официальному законодательству к 1990 -1991 гг. полностью захватил "демократическое" движение. Основным средством борьбы крупнейшего объединения "Демократическая Россия" было проведение массовых митингов, игнорируя официальные запреты.

Понимание демократии (и ее неотъемлемой части — законности) как пути к установлению справедливости чрезвычайно характерно для российских "демократов". Так как понятия "справедливость" и "законность" в этом ряду предшествовали понятию "демократия" и являлись более фундаментальными, такое понимание заключало в себе возможность разочарования и в самой демократии в случае, если она не ведет к справедливости. Не случайно многие сторонники социальной справедливости и законности отошли от "демократических" организаций и разочаровались в самой "демократии" после того, как приход к власти "демократического" руководства Ельцина не привел к уничтожению привилегий и несправедливости. С другой стороны, постановка "справедливости" выше закона привела к тому, что многие "демократические" деятели, оказавшись у власти, не считали необходимым придерживаться закона в случае, если он не вел к "справедливому", с их точки зрения, решению проблемы.

6.6. Демократия как благосостояние

Понимание демократии как средства достижения благосостояния, a демократического общества как общества благосостояния не вызывало особых разногласий среди "демократических" активистов. Все соглашались, что в "демократических" государствах люди живут не только "свободнее" и "честнее", но и "богаче". Это представление сохранялось независимо от того, считалось ли реально существующее "западное" "демократическое" общество полным идеалом, как у сторонников "капитализма", или лишь более продвинутым к идеалу, как у социалистов. В обоих случаях советское общество считалось относительно бедным. А.Ю. Щеркин ясно объяснил эту уверенность в процветании демократического общества демонстрационным эффектом экономических успехов западных стран: "Мы же восприняли очень мощный стимул. То есть когда мы смогли видеть витрину, образно говоря, западного общества потребления, да, мы это видели. Мы были убеждены, что политические свободы в конечном счете обеспечат уровень потребления западный. Это очень упрощенно. Но на самом деле это очень объяснимо, почему движение на первом этапе было достаточно массовым. То есть мы только что, буквально за год узнали очень много неприятных и плохих вещей о режиме — человеконенавистническом, тоталитарном, и одновременно мы видим тот результат, которого добились страны, исповедывающие демократию"[48].

Порой представление о западном процветании выражалось достаточно прямолинейно, вроде утверждений, что официальные доходы даже лидеров советского режима "не превышают заработной платы квалифицированного рабочего развитых стран и по тем меркам находятся где-то в районе черты бедности"[49]. Такая идеализация уровня "западного" благосостояния связана с тем, что основным источником представлений о жизни за рубежом чаще всего служил не личный опыт, а вторичная информация. Важной причиной формирования такого взгляда было и неприятие советской пропаганды, лживость которой вызывала убеждение в том, что правда как раз прямо противоположна ее утверждениям. Немалую роль играло также большое желание найти в "демократическом" обществе альтернативу советской "бедности".

Связь "демократии" и благосостояния в сознании российских "демократов" в тенденции заключала в себе противоречие. В случае, если оказалось бы, что в России "демократия" не ведет к благосостоянию, что "демократическая" Россия остается "бедной", могло возникнуть желание использовать другие средства достижения благосостояния. Так и случилось после прихода "демократов" к власти. После того, как некоторые из них убедились, что "демократические" реформы не смогли обеспечить уровня благосостояния "демократического Запада", в среде российских "демократов" широко распространились теории о том, что благосостояние должно быть достигнуто авторитарным рывком к рынку. Временная отмена "демократии" пропагандировалась здесь ради самой "демократии". Логика рассуждений была такой: народ, благодаря расслоению, возникающему при рыночной экономике, может голосовать против реформ, однако быстро проведенные реформы приведут к повышению благосостояния и утверждению "демократии" в будущем. В этом отношении показательны рост популярности чилийского опыта и фигуры А. Пиночета, а также изменение отношения к Китаю, который для некоторых "демократов" из символа кровавой диктатуры постепенно превращался в символ успешных авторитарных реформ. В.И. Новодворская, например, писала в этой связи: "Я не смогу примириться с политическими репрессиями, с ограничением прав на самовыражение. Я не говорю о праве выбирать. Это право выбора между тоталитаризмом и демократией я предоставить не готова. Риск слишком велик. Свобода слова, печати, митингов, собраний — это святое. А все остальное — после. После создания среднего класса, класса собственников, после победы над красными, после того, как окончательно разрушится прошлое"[50]. После краха СССР многие бывшие члены "демократических" групп принесли с собой подобные взгляды в органы власти.

6.7. Демократия как "путь к совершенству"

Тот элемент представлений о демократии членов "демократических" групп, который мы условно обозначили как "путь к нравственному и духовному совершенству", трудно определим. Однако анализ документов "демократических" групп и высказываний их членов показывает: неотъемлемой частью этих представлений является понимание того, что для демократического общества характерна не просто "справедливая", "богатая" и "свободная" жизнь, но и жизнь, отличающаяся более глубоким смыслом, возможностью реализовать заложенные в человеке творческие способности, более высоким уровнем духовных и нравственных переживаний, жизнь без лжи и порока. Демократия представлялась некоей панацеей, вылечивающей не только общество, но и каждую личность от бед и несчастий (т. е. всех грехов, характерных для "тоталитаризма" и "бюрократической диктатуры"), и дающей радость и счастье.

При рассмотрении "демократического" подхода к демократии важно помнить, что официальное определение коммунизма, само по себе весьма нечеткое и утопичное, становилось еще более смутным и идеалистическим, преломляясь в народном сознании. Например, Е.И. Крыскин так вспоминает понимание коммунизма в годы своей молодости: "Цель коммунизма — создание высшей культуры. Это основная такая программная цель коммунизма. Это создание высшей культуры в человеческом обществе. Когда человек, он сам не будет ни преступлений совершать, ни тюрьмы не нужны... В 60-е годы, после принятия программы построения коммунизма, такие вещи [печатались] на страницах газеты. Один говорил: "Куда я к старости лет пойду, я вот в милиции работаю, ведь преступников не будет, я ж безработный буду..." На серьезном уровне обсуждались вот такие вещи"[51].

Е.И. Крыскин прямо сравнивает "демократический" энтузиазм 1989-90 гг. с настроениями 1960-х, связанными с верой в скорое наступление коммунизма. Вспоминая конец 1980-х, он говорил: "Люди находятся в эйфорическом состоянии, люди находятся в таком примерно состоянии, мечты примерно такие, как у Чапаева, помните, в кинофильме он говорит: "Эх, Петька, молодые вы, счастливые будете, жизнь будет — помирать не надо"[52]. В словах из классического советского фильма "Чапаев" (1934) главный герой явно подразумевает коммунизм, а не демократию.

Определения "демократического" общества, приводящиеся "демократическими" активистами, также описывают его как рай земной, где все будут жить счастливо, хотя основа для этого счастья будет совершенно иной, чем при коммунизме — не коллективизм, а верховенство закона и политическая свобода. В этих компонентах демократии "демократическое" ее понимание сочетается с некоторыми официальными советскими представлениями об идеальном обществе. "Демократия" в этом случае, как и всегда у российских "демократов", является прямой антитезой и альтернативой модели советского общественно-государственного устройства, как они ее понимали. Необходимость найти новые принципы, новую концепцию, осуществление которой вело бы к совершенному обществу, к которому не смог привести обанкротившийся марксизм-ленинизм, остро чувствовалась в "демократических" кругах. "Марксизм-ленинизм рождает "суету сует", а она дает ложные идеалы и идеи. Новая теория, новое учение о развитии человечества должно уметь постигать существование высшей, не доступной обыденному человеческому чувству и разуму реальности, которая одна лишь придает смысл нашей жизни," — писала член Ставропольского народного фронта Т.П. Казначеева. Такая теория, по мнению автора, должна была бы способствовать развитию самых лучших качеств человека. "...Необходимо стать свободными людьми, главное — почувствовать это в своей душе, очнуться от паралича. А это значит — вернуть жизни жизнь, идеалам — тепло человека, душе — свет. Свобода души есть проявление Высшего Закона и Высшего Совершенства. На земле уже есть учения, способные превратить людей в высокоразвитых существ. Теория должна быть соединена с духом, несущим светлую чистоту и сердечность, а не классовую непримиримость и насилие, не "смешивать смертельного яда с причастным вином (Даниил Андреев)"[53].

Такой "новой теорией" для российских "демократов" стала "демократия". Поначалу они, не отрицая цели руководства КПСС по построению социализма, пытались доказать, что "настоящий социализм" по уровню "демократичности" должен превзойти "капитализм", что приведет к повышению не только уровня жизни, но и уровня нравственности, уничтожит "ложь". Е.И. Крыскин спрашивал в этой связи: "Зададимся вопросом: как бы нам демократический Запад передемократизировать? В смысле в деле подлинной демократии превзойти?

Только задавшись этой полезной максималистской целью, не саботируемой лицемерно подсовываемым постулатом приоритета государственных интересов перед личными, и на пути к ней превзойдя богатый капиталистический мир, искоренив внутреннюю преступность и ложь и наладив экономику, можно будет назвать себя жителями подлинного социалистического, а не социал-феодального, не номенклатурно-бюрократического мира"[54].

Изменение отношения к курсу руководства КПСС только укрепило представление о "демократии" как о средстве достижения лучшей, более нравственной и совершенной жизни. Именно "демократия" считалась тем лекарством, которое излечит общество и отдельных людей от множества недостатков. В открытом письме красноярского Комитета содействия перестройке, например, читаем: "Бюрократизм, особенно коммунистический, в данный момент главное препятствие для развития демократии и гласности, которая может исцелить нас от гнусных пороков, лжи, обмана, лицемерия, коррупции, взяточничества, и от обычая зажимать рот обиженным"[55].

Российские "демократы" верили, что демократия, благодаря своей плюралистической сущности, всегда приводит к выявлению наилучшего варианта в результате "честной" борьбы идей, проектов, экономических укладов. Такая борьба представлялась решительным контрастом постоянным победам "неразумных" и "вредных" вариантов в результате субъективных волевых решений, принимаемых в своих интересах членами правящего класса бюрократии при "тоталитаризме". О механизме работы "плюрализма" в области идей пишет один из организаторов "неформального" движения из Оренбурга А. Сухарев: "Единственным критерием верности нашего общего пути, истинности наших представлений о Мире и месте России в нем, мы признаем победу в свободном соревновании мнений, позиций, действий свободных граждан. Такое соревнование не допускает насилия, лицемерия и незаконных поступков"[56]. Е.И. Крыскин указывает более конкретно на действующую при "демократии" "двухпартийную" систему, которая, по его мнению, высвечивает "все грехи, накапливающиеся в обществе"[57].

Российские социал-демократы многократно указывали, что "демократический социализм", отличающийся от реального советского социализма самой широкой демократией, даст человеку нечто большее, чем просто богатую, свободную и справедливую жизнь. "Наша цель — общество демократического социализма, которое мы понимаем как общество народного самоуправления, основанного на гармоничном сочетании развитых производительных сил с общественными отношениями, обеспечивающим каждому члену общества (гражданину) уровень жизни, достаточный для достойного существования, и в то же время создающим условия для полной реализации творческого потенциала личности в любых формах человеческой деятельности", — писал один из лидеров СДПР, народный депутат СССР и основатель Добровольного общества содействия перестройке в г. Апатиты Мурманской области А.М.Оболенский[58]. Другой активист СДПР, народный депутат СССР из Оренбурга Н.Д. Тутов предлагал вписать в программу СДПР следующие слова: "Движение к демократическому социализму есть международное движение за свободу, социальную справедливость и солидарность, целью которого является построение общества, в котором каждый человек сможет прожить наполненную смыслом жизнь с возможностью неограниченного развития его личных качеств и таланта и с гарантией реализации гражданских и человеческих прав"[59]. Элементы, реализуемые через демократизацию политической структуры общества смешаны здесь в единое целое с абстрактным моральным идеалом, стремлением дать человеку возможность прожить "без лжи", "жизнью, наполненной смыслом", "полностью реализовать творческий потенциал" и т.п. Именно этот идеал, по мнению многих социал-демократов, можно было достигнуть путем объединения демократии и социализма, т. е. включения "западных" демократических политических методов в процесс построения социализма.

Такое понимание демократии характерно не только для тех, кто называл себя социал-демократами. Это сочетание четко видно в определении демократии, предложенном О.Б. Шульчевой: "Вот я так, наверно, и понимала тогда демократическое общество — общество, которое может дать человеку простор для саморазвития и для развития своих качеств, не боясь, не оглядываясь, не задумываясь. Они должны были ничем ограничены не быть, кроме закона, ну, разумного, естественно, даже не столько закона, сколько права на этот закон. Вот так и думала, что демократическое общество — это общество, которое может дать человеку простор для развития своих, проще, наверно, не скажешь, для развития своих сущностных сил... То есть человеческой сущности..."[60]

О.Б. Шульчева, преподаватель марксистской философии, отвергая советский режим как "тоталитарный" и "полуфашистский"[61], одновременно отвергает и его коммунистический идеал. Однако в процессе ее обращения в "демократию" ее прежние взгляды на идеальное общество плавно перешли в новый, "демократический" идеал. В то же время в этот новый идеал она включила "демократическое" требование верховенства закона. В конечном итоге получился синтез, в рамках которого закон должен был быть справедливым и рассматривался не как ценность сама по себе, а как средство построения идеального общества, в котором будут созданы условия для самореализации всех его членов.

Аналогичные определения "демократии" можно было часто услышать от бывших "демократических" активистов. Например, М.М. Сублина определяла цивилизованный демократический мир как мир, в котором "люди должны быть чистоплотны друг к другу, уважать друг друга, мысли уважать друг друга, порядочные должны быть по отношению друг к другу"[62]. По словам Ю.В. Белкина, в "демократическом" государстве "желания и потребности одного человека не идут в противоречии с желаниями и потребностями всего общества. Когда человек имеет полную возможность для самовыражения. И в творческом плане, и в своих каких-то устремлениях каких-то личностных, возможности осуществления своих идей, планов, когда никто ему в этом плане не препятствует. Когда он, одним словом, может себя реализовать. И когда нет ни таких партий, ни таких общественных сил, которые негативно влияют на жизнь общества"[63].

Почти теми же самыми словами описывает свой политический идеал на момент присоединения к "демократическому" движению в Оренбурге Г.Ф. Райзман. Он мечтал о таком общественном устройстве, "чтобы у каждого человека была реальная возможность, ничем не ограниченная и зависящая только от него реализовать полностью свой потенциал...возможность исчерпать свой потенциал"[64]. С его точки зрения, демократическое общество — это общество "в котором действуют законы, способствующие достижению той цели, о которой я говорил" и где эти законы "вне зависимости от того, какое место человек занимает в обществе, человек исполняет. Хорошие они, плохие, но он их исполняет"[65]. В словах Г.Ф. Райзмана заметно сочетание инструментального подхода к закону, характерного для официальной советской идеологии, с концепцией верховенства закона: с одной стороны, все, вне зависимости от своего статуса или моральных последствий ("хорошие" они или "плохие"), должны соблюдать законы, с другой - законы должны быть средством для достижения социального идеала, т.е. некоторым образом быть "хорошими". Большинство "демократов" не видели тут противоречия.

Многие "демократы" осознавали связь между своим пониманием "демократического" идеала и официальными представлениями о коммунизме, подчеркивая, что коммунистический идеал не так плох и не отличается от социальных идеалов предшествующих освободительных движений, но неверным образом воплощался в жизнь. Так, по словам Г.Ф. Райзмана, коммунистическими идеалами были "Свобода, Равенство, Братство", но "их...проведение в жизнь осуществлялось как-то не так. Потом чисто еще такой кухонный вопрос. Я иногда видел, чем они питаются и чем все прочие питаются, хотя проповедывали, что..." Г.Ф. Райзман заключает, что "мы пришли туда не для того, чтобы свалить вот эти идеалы, а для того, чтобы...найти другой механизм [их реализации]"[66].

А.И. Романов пошел еще дальше, утверждая, что коммунистические идеалы были совершенны, будучи заимствованы из Библии и из афинской и римской демократий. Проблема в том, что они оставались пустыми декларациями. А.И. Романов пояснил, что многих коммунистов, которые искренне хотели воплощения этих идеалов в жизнь, можно назвать демократами, и это, с его точки зрения, объясняет, почему многие коммунисты со временем перешли в "демократическое" движение[67].

Не все "демократы" положительно относились к коммунистическому идеалу. Как показано выше, некоторые полагали, что "демократические" и коммунистические идеалы очень сильно отличаются, даже противоположны. Тем не менее анализ понимания "демократического" общества даже теми "демократами", которые считали, что они полностью отвергли официальный социальный идеал, показывает существенный элемент преемственности.

Понимание демократии как пути к построению совершенного общества и созданию совершенной личности заключало в себе возможность и даже неизбежность разочарования в ней в случае прихода к власти сил, провозглашавших осуществление "демократии" на практике. Российские "демократы" предъявляли к демократии такие высокие требования и связывали с ней такие ожидания, которые вряд ли могли оправдаться при каком бы то ни было общественном устройстве, и осуществление которых вообще связано ни столько с обществом, сколько с личным отношением к жизни. В то же время, возлагая на общество, в данном случае "демократическое", надежды на предоставление человеку возможности "жить наполненной смыслом жизнью" и "полностью реализовать творческие способности", члены "демократического" движения легко могли перейти к осуждению любого общества, которое этим требованиям не соответствовало, не признав его "демократическим". Именно поэтому многие бывшие участники "демократических" групп не признавали и не признают даже элементов "демократии" в России после распада коммунистической системы, а порой называли правление Ельцина "диктатурой" даже худшей, чем советская.

6.8. Интернационализм российских "демократов"

Интернационализм российских "демократов" периода перестройки основывался на понимании своей борьбы против "тоталитаризма" за "демократию" не как внутрироссийской задачи, а как части всемирного движения к "демократическому" идеалу. "Демократия — наша нация, мы — ее граждане! В защите нации Демократии мы — интернационалисты с единомышленниками страны и всего мира", — говорилось в одном из "демократических" воззваний[68].

Это понимание неразрывно связано с представлениями российских "демократов" об историческом процессе в целом, согласно которому "демократия" представляет собой закономерный этап общественного развития, венец мирового общественного прогресса. Исходя из этого, представители различных направлений "демократического" движения искали истоки своих взглядов не только в узкой идеологической концепции, которой они провозглашали свою приверженность, а предпочитали считать себя наследниками всех освободительных и гуманистических движений и идей в России и в мире, любых идеологий, которые, по их мнению, способствовали общественному прогрессу, т. е. движению к "демократии". "Мы опираемся в своей деятельности на национальные и международные традиции, считаем себя продолжателями движений трудящихся за свое социальное достоинство, лучших черт либерализма. Среди наших духовных источников идеи европейского гуманизма и Просвещения; духовный опыт гуманистических религий, особенно христианства; искания мыслителей, пытавшихся постичь законы мышления и общественного развития; богатейшее теоретическое и практическое наследие и опыт международной социал-демократии. Мы считаем себя наследниками лучших черт российского либерализма, народничества и социал-демократии (меньшевизма), антитоталитарного освободительного движения," — говорилось, например, в проекте программы СДПР[69]..

Исходя из этого подхода, российские "демократы" провозглашали свой союз с "демократическими" движениями всего мира, а покушение на демократические права в странах Восточной Европы, и даже в Китае, Африке, Латинской Америке их волновали не меньше, чем разгон митинга в собственном городе. Более того, события в СССР и за его пределами рассматривались ими как части одного процесса всемирно-исторической борьбы сил прогресса и реакции, "демократии" и "тоталитаризма". Не только крупные или центральные организации, но и небольшие районные и местные "демократические" группы считали своим долгом вмешаться в эту борьбу, внести свой вклад в неизбежную победу сил "демократии". Они принимали заявления и декларации в поддержку своих коллег по всему миру, считая их борьбу частью собственной. В одном из таких заявлений, принятом собранием районного клуба избирателей в Москве читаем: "Мы, избиратели Пролетарского округа №20 г. Москвы, встревожены повсеместными проявлениями неконтролируемого насилия в нашей стране и соседних с ней странах — Болгарии и Китае. Мы просим вас, народных депутатов СССР, принять на Съезде Декларацию о ненасильственном решении всех политических вопросов в СССР, а также требуем, чтобы Съезд выразил свое отношение к подавлению мирной демонстрации студентов в Пекине 3-4 июня 1989 года"[70].

Показательной в этом отношении стала реакция российских "демократов" на подавление студенческого движения в Китае в 1989 г. По всей России на митингах и собраниях, организуемых "демократическими" группами в поддержку "демократических" депутатов начавшего в то время работу Первого Съезда народных депутатов СССР, осуждение пекинских властей стало обязательной темой. События в Пекине ставились в один ряд с силовыми действиями властей в СССР, от советского руководства требовали осудить официальный Пекин, отказаться от встреч с китайскими лидерами и даже применить экономические санкции[71].

Эти требования основывались на представлении о естественном единстве "демократических" сил всего мира, на чем строилась вся внешнеполитическая программа российского "демократического" движения. Для внешнеполитических представлений российских "демократов" характерно понимание концепций "национальных интересов", "баланса сил" и прочих традиционных теорий внешней политики как устаревших и даже служащих для прикрытия "тоталитарных" интересов. Если идеи "конца истории" где-то и нашли благодарную аудиторию, так это в российских столичных и провинциальных "демократических" кружках, где понимание "демократии" как идеального общества и универсального средства мирного и взаимовыгодного решения конфликтов переносилось и на внешнюю политику. "Демократы" были готовы на любые жертвы, на экономически невыгодные для собственной страны санкции против "тоталитарных" режимов, если они способствовали развитию демократии как всемирного явления, что, по их убеждению, в конечном итоге пошло бы на пользу и СССР. Считалось, что в "демократическом" мире, где все соблюдают права человека, не может быть почвы для конфликтов, так как основной конфликт на мировой арене — конфликт между силами "тоталитаризма" и "демократии". Поэтому соблюдение "демократических" принципов, прав человека рассматривалось как "прочный гарант доверия между народами, что является основным условием мира и дружбы между ними"[72]. Даже те группы, которые призывали соблюдать "национальные интересы", понимали их прежде всего как демократизацию и "цивилизацию" России, вхождение ее в мир "цивилизованных" государств, что должно само собой решить внешнеполитические проблемы, так как "цивилизованные страны друг другу не угрожают"[73]

Эта ориентация на союз со всеми мировыми "антитоталитарными" силами четко сформулирована, например, в проекте программы Демократического союза: "ДС подтверждает свою солидарность с силами демократии всего мира и выступает за неукоснительное соблюдение прав человека во всех странах. ДС заявляет о своей солидарности с миролюбивыми силами других стран, международными правозащитными, экологическими, пацифистскими организациями. Главным критерием помощи государству, будь то восточноевропейское государство или страна "третьего мира", должно стать соблюдение ею прав человека и обеспечение основных свобод"[74].

В крайнем выражении эта позиция вела к признанию возможности "экспорта демократии", причем даже вооруженным путем. Хотя вооруженные методы "демократизации" привлекали лишь небольшое число участников "демократического" движения, такие взгляды все же встречались. Так в "Манифесте революционеров-либералов", одной из фракций Демократического союза, читаем: "Революционные либералы — в любой день и час, по первому требованию совести, готовы отстаивать свободы и человечность как мирными способами, так и при определенных обстоятельствах с помощью оружия. Идеи революционного либерализма вполне подлежат экспорту во все уголки Земли, где существует необходимость"[75]. Предлагая вооруженную помощь "демократам" всего мира, часть российских "демократов" готова была и принять подобную помощь от "демократических" государств в критическую минуту, не сомневаясь, что она может быть оказана. Так, в обращении Демократического союза 19 августа 1991 г. содержался призыв "потребовать введения войск США, ООН и ЕЭС[?] на территорию страны и сражаться бок о бок с солдатами западных демократий против нашего доморощенного фашизма и путчистов".[76] Вероятно, некоторые "демократы" посчитали бы это приглашение иностранным войскам от самой радикальной московской группы чем-то чрезмерным. Однако это предложение наверняка поддержал бы пензенский "демократ" Е.А. Грачев, считавший, что наилучший способ построения "демократии" в СССР — добровольно согласиться на опеку ООН или даже оккупацию силами какой-либо "цивилизованной" державы. Е.А. Грачев, называвший себя сторонником британской двухпартийной системы, усматривал причину быстрого развития ФРГ и Японии в их оккупации Соединенными Штатами. Следовательно, полагал он, отсталый Советский Союз тоже должна оккупировать какая-нибудь страна цивилизованного мира: США или Германия. Е.А. Грачев делал и другое предложение: "Прокурором бы я, например, в каждом районе и в области назначил бы немца при его пунктуальности, и это бы куда лучше было бы для соблюдения законности, чем наш прокурор"[77].

Интернационализм российских "демократов", их идеи интернациональной солидарности "демократов" и даже возможности экспорта "демократической" революции во многом созвучны официальному интернационализму господствовавшей в СССР коммунистической идеологии, ее учению о "пролетарском" интернационализме. Однако его истоки можно усмотреть и глубже, в некоторых более ранних русских представлениях, о которых писал еще Ф.М. Достоевский. Каковы бы ни были истоки "демократического" интернационализма, его изучение дает возможность лучше понять внешнюю политику России после распада СССР, когда ее основу составляло стремление слиться с "цивилизованным", "демократическим" миром на основе искренней уверенности, что безусловная поддержка курса "демократического мира" и, прежде всего его лидера США, на международной арене приведет к такой же безусловной и массированной помощи этого мира "демократической" России. Последующий отход от такого курса также может быть частично объяснен глубоким разочарованием, вызванным столкновением с реальностями мировой внешней политики и с пониманием того, что "демократия" не ведет автоматически к решению всех мировых проблем.

6.9. Методы борьбы за "демократию"

Выше уже обсуждался спор в "демократическом" движении между сторонниками и противниками соблюдения законности и был сделан вывод, что идея обоснованности нарушения "недемократических" законов господствовала в российском "демократическом" движении по крайней мере с 1988 г. По-иному, хотя и в том же направлении радикализации, шла дискуссия об использовании насилия. Значительное большинство "демократических" организаций и групп провозглашало себя сторонниками "ненасильственных" методов борьбы с режимом. Даже наиболее радикальные из них в программных документах подчеркивали, что ставят перед собой задачу "ненасильственного" изменения политической и экономической системы СССР.

Частично это можно было объяснить тактическими соображениями, так как открытое провозглашение "насильственных" методов вело бы к отказу в регистрации организации и к уголовному преследованию. Однако отрицание насилия в большинстве случаев не было простой тактической уловкой, а представляло собой один из постулатов идеологии российских "демократов". Насилие в их представлении было одним из главных свойств "тоталитарных" режимов, поэтому "демократия", как противоположная система, должна была характеризоваться полным его отрицанием. По мнению участников "демократического" движения, новое, "демократическое" общество должно было быть построено на принципах гуманизма, и все конфликты в нем будут улаживаться мирно, путем переговоров и обсуждения разных позиций, в результате чего всегда будет избираться наиболее разумное решение. "ДП отвергает насилие не только из-за его моральной неприемлемости, но и потому, что любое насильственное выступление — народная трагедия, не ведущая к гуманизации общества", — говорится в программе Демократической партии[78]. Социал-демократическая ассоциация также выступала "против всех проявлений насилия, умаления человеческого достоинства, попыток монополизации права на выбор"[79].

Даже те группы, которые выступали за действия, противоречащие закону, обычно считали, что такие действия должны быть ненасильственными. Выступавшие за создание альтернативных органов самоуправления анархо-синдикалисты пропагандировали опыт М.Ганди. Демократический Союз также отстаивал принципы гражданского неповиновения. Провозглашая курс не на реформирование и модернизацию тоталитарного строя, а на его "полный демонтаж и замену строем, основанным на принципах плюралистической демократии", авторы проекта программы Демократического Союза провозглашали: "Наш Путь — это нравственная, гражданская и политическая оппозиция тоталитарному строю, а значит, несоучастие во Зле и несотрудничество со Злом, гражданское неповиновение и ненасильственное сопротивление преступной и незаконной системе... ДС открыто провозглашает своей целью изменение государственного строя СССР ненасильственным гражданским путем"[80].

Насилие считалось большинством "демократов" основным средством сохранения власти "тоталитарным" государством и главным препятствием на пути демократизации. Отказ от всякого насилия, таким образом, становился ключом к практическому осуществлению "демократии". В связи с этим стремление отказаться от "насилия" было настолько сильно, что предлагались порой весьма радикальные проекты. В одном из документов, например, говорится: "Считая насилие источником всяческих искажений политической власти в сторону единоличного правления или в сторону отмены демократических свобод слова, печати, собраний, митингов и демонстраций, мы заявляем о нашем отрицании насилия как способа решения каких-либо политических проблем". Далее автор предлагал отказаться от призывов к вооруженной борьбе против существующего строя, террористических актов и вооруженных демонстраций, угроз применения оружия при возникновении спорных вопросов внутри одной организации или между двумя или несколькими организациями, пыток и нанесения телесных повреждений, а также арестов или похищений членов своих или иных организаций и даже от создания групп охраны и использования телохранителей[81].

Подобные предложения представляли мнение значительного большинства российских "демократов", и в глазах членов "демократических" групп отнюдь не выглядели отвлеченными или надуманными. Адресованные не только российским группам, но и организациям других союзных республик, они исходили из опасения распространения конфликтов между оппозиционными группами на национальной и иной основе, уже разгоревшихся в ряде республик СССР. Опыт Закавказья и Средней Азии показывал, что бывшие союзники по борьбе с коммунистическим режимом вполне могут враждовать и даже воевать друг с другом, кроме того, по мнению "демократов", расширялось и применение насилия самими коммунистическими властями. "Ясно, что в подобной обстановке, когда насильственные методы решения политических и других вопросов стали основными, перед демократическим движением страны встает единственная задача: не дать насилию распространиться за пределы отдельных его очагов и погасить его в этих очагах, так как раздувание насилия ни к чему иному, кроме как к военной диктатуре, привести не может," — говорилось в другом документе[82].

Настроения в пользу насилия, однако, существовали и в российском "демократическом" движении. В связи с возможностью уголовного преследования мало кто решался высказаться в пользу насилия открыто. Тем важнее то, что заявления подобного рода встречались. Например, вопрос об отношении к насилию послужил причиной раскола в Демократическом союзе, который произошел после публикации "Письма двенадцати" членов ДС. В письме, осуждавшем применение властями армии в Тбилиси, Баку и Вильнюсе, М.С. Горбачев сравнивается с А. Сомосой, И.В. Сталиным, А. Гитлером и Н. Чаушеску, и говорится, что он достоин участи последнего. "Отныне народ приобретает право на свержение преступной власти любым путем, в том числе с помощью вооруженного восстания, — говорится далее в письме. — Политический режим, заливающий страну кровью, должен быть низвергнут, а кремлевские палачи разделить участь преступников, осужденных на Нюрнбергском процессе или павших от руки участников антифашистского Сопротивления на оккупированных территориях".[83]

Подобные взгляды вызвали протест даже в самой радикальной партии и не были поддержаны большинством. Однако мнение о необходимости применения силы, если и не для борьбы с режимом, то по крайней мере для защиты "демократии", распространялось и во время путча августа 1991 г. уже мало у кого вызывало сомнение. После путча с этой целью защитники Белого дома создали в Москве специальную организацию "Живое кольцо", заявившую о намерении поддерживать "состояние готовности в любое время выступить против любых попыток установления диктатуры"[84].

6.10. Выводы

Несмотря на некоторые особенности различных течений "демократического" движения, понимание демократии российскими "демократами" в целом можно обобщить следующим образом:

1) Настоящая, цивилизованная демократия виделась принципиально отличной от так называемой "социалистической демократии", провозглашавшейся в официальной советской идеологии. Главное отличие виделось "демократами" в надклассовости истинной демократии.

2) Демократия рассматривалась одновременно и как социальный идеал "цивилизованного, демократического общества", и как сумма процедур, представляющих средство достижения этого идеала.

3) Демократическое общество считалось свободным, а под свободой в первую очередь понималась свобода от чрезмерного контроля государства над обществом.

4) Демократическое общество рассматривалось как справедливое. Справедливость понималась как равноправие должностных лиц с обычными гражданами и отсутствие юридических и распределительных привилегий правящей элиты. Некоторые "демократы" понимали под материальным равенством отсутствие привилегий исключительно в области распределения материальных благ.

5) Демократическим считалось общество, обеспечивающее наивысшее благосостояние граждан.

6) Демократическое общество виделось гарантией полноценной жизни его граждан, создающим условия для самосовершенствования личности.

7) Это общество следовало строить "демократическими" средствами, т. е. в целом посредством выборов и иных изъявлений народной воли (таких, как забастовки, митинги, референдумы и т.д.) Несмотря на то, что некоторые "демократы" высказывались за возможное использование силы, особенно в ответ на насильственные или, с их точки зрения, откровенно незаконные действия властей (такие, как военные акции в Тбилиси, Баку, Литве и путч в августе 1991 г.), большинство демократов были решительными сторонниками ненасильственных методов протеста. В то же время не все "демократы" считали необходимым удерживать этот протест в рамках существующих законов. Наоборот, с ростом "демократического" движения они все больше и больше отвергали официальную юридическую систему, которую считали устаревшей и "тоталитарной", и выступали за неповиновение законам коммунистического "центра".

Анализируя источники этих представлений и механизм их формирования, можно прийти к следующим выводам:

1) Представление о надклассовом характере и "общечеловеческой" ценности демократии было фундаментальным отходом от советской идеологии в ее классической форме. В то же время эта идея широко использовалась в советских средствах массовой информации и либеральными советскими чиновниками, включая самого М.С. Горбачева, в конце 80-х годов. Для ее восприятия "демократам" не требовалось непосредственного западного влияния.

2) Понимание демократии как идеального общества и одновременно средства для его достижения весьма напоминает понимание коммунизма (и его первой стадии, социализма) в официальной советской идеологии. Знаменитая идея В.И. Ленина, сформулированная им в дискуссии с более традиционными марксистами, состоит в том, что для создания коммунизма революционная партия не должна ждать автоматического достижения достаточного для коммунизма уровня развития при старом режиме, но захватить власть и создать этот уровень целенаправленной политикой[85]. Переходный период к коммунизму позже был назван социализмом, который одновременно считался первой, менее развитой стадией коммунизма. "Демократы" полагали, что "большевики" пытались строить коммунизм "коммунистическими" (т.е. насильственными, недемократическими) методами. В противоположность этому, демократия, согласно их убеждению, достижима только "демократическими" методами. Формально принимая противоположный подход, "демократы", таким образом, сохранили принцип единства цели и методов ее достижения.

3) Главной целью большинства оппозиционных движений в России была борьба за свободу, ослабляющая и даже уничтожающая государство. Большевики не были исключением. В своей знаменитой книге "Государство и революция", написанной летом 1917 г., В.И. Ленин в соответствии с марксистской теорией писал, что при коммунизме государство должно "отмереть"[86]. Однако, взяв в свои руки управление государством, большевики вскоре передумали, и официальная советская идеология приняла сомнительную концепцию об отмирании государства через его усиление. Антигосударственничество российских "демократов" явилось естественной реакцией на исключительную роль государства и государственное подавление свобод при коммунистическом режиме. В данном случае более очевидным объяснением интерпретации свободы российскими "демократами" будет жизненный опыт и задачи борьбы, а не влияние более ранних российских антиправительственных движений, конкретные программы которых были едва ли известны большинству из них. Официальная идея свободы во всемогущем государстве была переосмыслена как свобода в слабом государстве или вообще без государства. Причина очевидного сходства между пониманием свободы российскими "демократами" и дореволюционными антиправительственными движениями скорее всего заключается в том, что российские "демократы", как и их предшественники, противостояли могущественному государству. Западное понятие "демократии" использовалось для оправдания этой цели борьбы за свободу от государственного контроля.

4) Понимание справедливости как равенства перед законом, отмены привилегий и доступной для всех системы социального обеспечения всегда было официальным постулатом советской идеологии[87], недвусмысленно подтверждавшимся перестроечными лидерами. На XXVII съезде КПСС в 1986 г. М.С. Горбачев заявил: "Социализм устранил главный источник социальной несправедливости – эксплуатацию человека человеком, неравенство по отношению к средствам производства. Социальная справедливость пронизывает все стороны социалистических общественных отношений. Она – в реальном народовластии и равенстве всех граждан перед законом, в фактическом равноправии наций, уважении личности, создании условий для ее всестороннего развития. Это и широкие социальные гарантии: обеспеченность работой, доступность образования, культуры, медицинского обслуживания и жилья, забота о престарелых, материнстве и детстве. Строгое проведение в жизнь принципа социальной справедливости – важное условие единства народа, политической устойчивости общества, динамизма развития"[88].

Отсюда ясно видно, что социальная справедливость, понимавшаяся весьма широко, рассматривалась официальной идеологией как одно из основных достижений советской системы. Проблема была в том, что эти утверждения резко противоречили реальности. Следовательно, борьба "демократов" за социальную справедливость даже не противоречила советской идеологии. Как будет показано в главе 8, такое понимание "демократы" разделяли со всем населением страны, влияние доминирующей советской политической культуры тут очевидно. На раннем этапе многие "демократы" сами рассматривали свою борьбу за социальную справедливость как часть движения за усовершенствование социализма, в котором они поддерживали перестроечных вождей, считая их подлинными коммунистами, против чиновников нижнего и среднего слоя. Позже, разочаровавшись в официальных идеях перестройки, "демократы" перенесли это понимание справедливости на свой идеал демократии.

5) Достижение благосостояния и создание условий для совершенной жизни и самореализации каждой личности, как и социальную справедливость, советские власти всегда официально объявляли своими задачами. Эти цели разделялись и большинством населения. "Демократы" рассматривали отсутствие благосостояния и совершенной жизни как явные примеры того, чего не сумело добиться государство. Эти задачи аналогичным образом были перенесены на "демократический" идеал.

6) Корни отказа от насилия подробно рассмотрены в предыдущей главе. Неуважение к существующим законам — традиция российских оппозиционных движений. Но более логично усматривать непосредственный источник "демократической" системы представлений в официальной советской концепции классового характера законов, согласно которой закон рассматривался как орудие классового господства, а "прогрессивный" закон должен был способствовать реализации классовых целей более "прогрессивного" движения. Хотя "демократы" считали прогрессивной не "пролетариат", иную группу (себя самих), сам инструментальный подход к закону сохранился.

Изучение представлений участников "демократических" движений о демократии, сложившихся в период перестройки, может способствовать пониманию некоторых последующих событий, порой удивляющих тех специалистов на Западе, которые исходят из сложившегося у них самих понимания демократии, не замечая, что оно существенно отличается от ее трактовки самими российскими "демократами". Например, разочарование в демократии в связи с неспособностью российских "демократических" лидеров создать общество "богатое" и "справедливое", "без лжи", где "жизнь будет наполнена смыслом", становится понятным только исходя из российских представлений о демократии как о нравственном и социальном идеале, а не просто системе политических институтов. Более того, такое понимание "демократии" делало разочарование неизбежным, так как если бы даже "демократические" лидеры и повысили жизненный уровень населения, реализовать все надежды, которые возлагались на "демократическое" общество, они все равно бы не смогли. Силовые акции одних сторонников "демократии" против других, которые происходили, например, во время вооруженного конфликта между парламентом и президентом в октябре 1993 г., вызвали за рубежом комментарии, в которых говорилось об "отходе" российского руководства от демократии. Однако вооруженная борьба с теми, кто считается противниками "демократии", со сторонниками "тоталитаризма" вполне укладывается в одну из интерпретаций демократии, распространенную в России (пусть и самую радикальную), и с этой точки зрения не является отходом от "демократических" принципов. Что касается возможности выхода за рамки закона (обычная практика в постсоветской России), то мнение о допустимости этого для пользы "демократии", как показано выше, вообще было широко распространенным среди российских "демократов".



[1] Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Соч. Т. 4, М.: Государственное издательство политической литературы. 1955. С. 447.

[2] Программа КПСС. М.: Политиздат. 1961. С.62.

[3] Программа Демократической партии России. Май 1990 // Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн. 2. М.: РАУ-Пресс. 1992. С.12.

[4] Замятин А. О социал-демократии и Социал-демократической партии России. Рукопись. С. 5.

[5] Новоселов П. Реальное народовластие — власть советам // Право голоса // Информационный сборник Комитета содействия перестройке. Красноярск. Июль 1988. С.18.

[6] Крыскин Е.И. Априорность марксистской футурологии // Демократическое обозрение. №3. 30 апреля 1990.

[7] Интервью с О.Е. Обрядиным. Красноярск, 21.04.94.

[8] Программа Демократической партии. Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн.2. С.4.

[9] Интервью с Е. Я. Любошицем. Москва, 18.09.1993.

[10] Румянцев О.Г. О некоторых политических и правовых аспектах движения самодеятельных клубов / Выступление на дискуссии по проекту Закона СССР о добровольных обществах, органах общественной самодеятельности и самодеятельных общественных объединениях // Открытая зона. Вып. 4. Февраль 1988. С.8.

[11] Самодуров Ю.В.. Заглавное звено демократии // Открытая зона. Вып. 4. Февраль 1988. С.23-24.

[12]Красуля В.А. Партия: вчера, сегодня, завтра. Тезисы к дискуссии // Гражданин. Вып.5. Ставрополь. Май 1989. С.12.

[13] Полуян П.В. От бюрократии к демократии. Рукопись. С.8-11.

[14] Программа Демократической партии России. С.13.

[15] Декларация Движения “Демократическая Россия”, а также: О задачах Движения “Демократическая Россия”// Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн.2. С.35 и 37.

[16] Предвыборная программа Избирательного блока “Демократическая Россия” // Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн. 2. С. 42-43.

[17] Там же. С.42.

[18] Программное положение о деятельности Объединенного Демократического Движения Калининградской области // Вестник “Солидарности” // Информационный бюллетень. №29. Ноябрь 1989. С.2.

[19] Интервью с В.В. Фадеевым. Москва, 27.08.1993.

[20] Интервью с Ф.Ф. Воробьевым. Белинский, 05.04.1994.

[21]Программный документ конфедерации анархо-синдикалистов // Россия сегодня, политический портрет в документах (1985-1991), М.: Международные отношения, 1991. С.257. См. также: Декларация московской организации Анархо-коммунистический революционный союз. Там же. С. 264-265.

[22] Письмо А.Карпова. Соцкомитет (Ленинград) // Информационный бюллетень Социал-демократической Ассоциации. № 22. Март 1990. С. 2.

[23] Фишман Л. Социал-демократия и классовый подход // Капля. Магнитогорск, №11. 2 июня 1990. С.10-11.

[24] Новодворская В.И. По ту сторону отчаяния. М.: Новости. 1993. С. 263-264.

[25] Интервью с Е.А. Грачевым. Белинский, 05.04.1994.

[26] Интервью с М.М. Сублиной. Москва, 28.08.1993.

[27] Путь к свободе. Программа социалистической партии. Проект. С. 10.

[28] Программный документ Конфедерации анархо-синдикалистов. С. 257.

[29] Программа Демократической партии России. С. 14.

[30] Интервью с В.А. Шаповаленко. Оренбург, 21.12.1994.

[31] Новоселов П. Реальное народовластие — власть советам // Право голоса // Информационный сборник Комитета содействия перестройке. Красноярск. Июль 1988. С.16.

[32] Декларация об образовании Пензенского фронта в поддержку перестройки. Проект // Пензенский гражданин. №10. Декабрь 1989. С.10.

[33] Редакционная // Пензенский гражданин. №1. Март 1989. С.3.

[34] Полуян.П.В. От бюрократии к демократии // Право голоса // Информационный сборник Комитета содействия перестройке. Красноярск. Июль 1988. С.22.

[35] Интервью с В.И. Елистратовым. Белинский, 05.04.1994.

[36] Интервью с А.И. Романовым. Оренбург, 22.12.1994.

[37] Интервью с Н.А. Клепачевым. Красноярск, 19.04.1994.

[38] Интервью с Ю.В. Белкиным. Москва, 15.09.1993.

[39] Интервью с В.И. Ейкиным. Оренбург, 22.12.1994.

[40] Программа Демократической партии. С.4.

[41] Там же..

[42] Проблемы правового государства в СССР: о праве на собрания и демонстрации // Открытая зона. №9. Апрель 1989. С. 40.

[43] Там же. С.42.

[44] Там же.

[45] Там же. С. 49.

[46] Там же. С. 53.

[47] День первый: доктрина // Хронограф. №4. 18 мая 1998. С. 2-3.

[48] Интервью с А.Ю. Щеркиным. Псков, 25.09.1994.

[49]Программные ориентиры СДПР. Ковров, 1990. Проект Куликова Л.В. // К учредительному съезду Социал-демократической-партии Российской Федерации // Сборник материалов №1. Типография Минуралсибстроя СССР. 1990. С.30-31.

[50] Новодворская В.И. По ту сторону отчаяния. С. 262.

[51] Интервью с Е.И. Крыскиным. Пенза. 03.04.1994.

[52] Там же.

[53] Казначеева Т.П. Над пропастью во лжи // Гражданин. Вып.9. Ставрополь. Апрель 1990. С. 20

[54] Слово о пользе демокртатии // Листок “Гражданской инициативы”. №4. Пенза, 24 марта 1989.

[55] Красноярский комитет содействия перестройке // Открытое письмо красноярцам. Рукопись. С. 1.

[56] СДПР. Наши совместные ценности. Проект А.Сухарева // К учредительному съезду Социал-демократической партии Российской Федерации // Сборник материалов №1. Типография Минуралсибстроя СССР. 1990. С. 57.

[57] Крыскин Е.И. Априорность марксистской футурологии // Демократическое обозрение. №3. 30 апреля 1990.

[58]Оболенский А.М. Декларация. О провозглашении Социал-демократической партии Российской Федерации // К учредительному съезду Социал-демократической-партии. Российской Федерации. // Сборник материалов №1. С. 26

[59] СДПР. Программные ориентиры (проект Н. Тутова) // К учредительному съезду Социал-демократической партии Российской Федерации // Сборник материалов №1. С. 42.

[60] Интервью с О.Б. Шульчевой. Оренбург, 22.12.1994.

[61] Там же.

[62] Интервью с М.М. Сублиной.

[63] Интервью с Ю.В. Белкиным.

[64] Интервью с Г. Ф. Райзманом. Оренбург, 21.12.1994.

[65] Там же.

[66] Там же.

[67] Интервью с А.И. Романовым.

[68] Крыскин Е.И. Слово о пользе демократии // Листок "Гражданской инициативы". №4. Пенза, 24 марта 1989.

[69] Социал-демократическая партия Российской Федерации. Путь прогресса и социальной демократии. Основа программы СДПР. Временная редакция. Рукопись. С.16.

[70] Обращение клуба избирателей Таганского и Пролетарского районов (Москвы) к народным депутатам СССР. Рукопись. 7 июня 1989.

[71] См. A.Lukin, The Initial Soviet Reaction to the Events in China in 1989 and the Prospects for Sino-Soviet Relations, “The China Quarterly”, 125 (1991), pp.119-136.

[72] Проект программы партии Демократический союз // Бюллетень Совета партии. №1. Москва. Февраль 1990. С. 44.

[73] Программа Демократической партии России. С. 12.

[74] Проект программы партии Демократический союз. С. 44.

[75] Манифест революционеров-либералов // Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн. 2. С. 151.

[76] Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой // Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн. 2. С. 91.

[77] Интервью с Е.А. Грачевым.

[78] Программа Демократической партии. С. 10.

[79] Декларация принципов Социал-демократической ассоциации // Россия сегодня. Политический портрет, 1985-1990 / Под ред. Б.И.Коваля. М.: Международные отношения. 1991. С. 118.

[80] Проект программы партии Демократический союз. С. 8.

[81] Совместное заявление о неприменении насилия в решении политических проблем. Проект. Рукопись. С. 1-2.

[82] Обращение к демократическим силам страны. Движение за свободу и демократию. Автор В.В. Фадеев. Рукопись. С. 2-3.

[83] Цит. по: Новодворская В.И. По ту сторону отчаяния. С. 179-180.

[84] Устав Союза “Живое кольцо // Россия: партии, ассоциации, союзы, клубы. Кн. 2. С.145.

[85] См., напр.: Ленин В.И. О нашей революции (По поводу записок Н.Суханова) // Ленин В.И. Соч.. 4-е изд. Т. 33, М.: Государственное издательство политической литературы. С. 436-439.

[86]Ленин В.И. Государство и революция // Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 25. М.: Государственное издательство политической литературы. 1950. С. 353-462.

[87] См., напр.: Социализм: социальная справедливость и равенство // Под ред. А.П. Бутенко. М.: Наука. 1988; Давидович В.И. Социальная справедливость: идеал и принцип деятельности. М.: Издательство политической литературы. 1989.

[88] Горбачев М.С. Политический доклад ЦК КПСС XXVII съезду КПСС // Материалы XXVII съезда Коммунистической Партии Советского Союза. М.: Издательство политической литературы. 1986. С. 44.


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.