Сейчас на сайте

Письма Юрия Галанскова из лагеря

Здравствуйте все!
Всех целую, обнимаю, жму руки - кого как. Милая мама и драгоценный папа мой Тимофей Сергеевич, две мои Аленки¹, одна из которых Лена, я постоянно думаю о всех вас и всех своих друзьях и знакомых.
Когда я ложусь спать, я говорю: "Спокойной ночи, мама, спокойной ночи, папа, спокойной ночи, Оленька, спокойной ночи, Леночка, и далее я говорю спокойной ночи всем, кого уважаю и люблю. Так что многие даже не подозревают, что ежедневно несу их в сердце своем. Ну, ладно...
Мама и папа, живите дружно. (...)
Да, Оленька, не понимаю я, о какой работе ты мне все время пишешь. Да вы что там, все очумели от жары, что ли? Какая работа, какой Красноярск? Да в своем ли ты уме! Послушай-ка ты женщина, жена и личностная персональность. Да ты что? Да не давала ли ты каких-нибудь там подписок всяким административным дуракам? Напиши-ка мне, кто и что тебе сказал, откуда вообще идет весь этот бред собачий. Да ты что, не знаешь разве, как в таких случаях нужно поступать? Во-первых, нужно просто посылать к е. м., а если это не поможет, посылать со всей силой, на которую способен человеческий голос в горах. (...)
Между пр., Аленка, я писал тебе в письме из изолятора, что в изоляторе мне снился сон: я нарвал много-много цветов, всяких ромашек, васильков, колокольчиков, и в эти цветы бросил тебя, и ты великолепно в них барахталась. Потом я сплел из ромашек и васильков (и еще из листьев) красивый и гордый венок тебе на голову (белые ромашки на темных волосах). Еще я сделал тебе юбочку из листьев, травы и цветов. А еще из листьев и травы кусок широкой ленты на грудь, которую мы завязали у тебя на спине, и получился большой красивый узел между лопаток, который как-то украсился (сам собой) алым цветком. И еще в этих цветах мы ели землянику с молоком и грызли орехи (обыкновенные, наши лесные). (...)
Кстати, Оленька, "Науку логики" Гегеля мне нужно прислать в лагерь. (...) Аленка, когда у тебя будут деньги (их можно взять у моего отца в день получки, когда он часть денег прячет от матери куда-нибудь в дырку), купи всего Канта (кажется, выходит 10-томник, точно не знаю) и всего Гегеля... (...) .
Аленка, скажи Минне, чтобы она по возможности присылала мне новинки скандинавской литературы, библиографию выходящей на русском и не русском языке скандинавской литературы, можно кое-что (дешевое) присылать на шведском языке. (...)
Мой день рождения прошел здесь хорошо. Мы сделали салат из крапивы, одуванчиков, петрушки, укропа, ромашки. В эту зелень мы положили рыбные консервы в томате и залили всю эту прелесть подсолнечным маслом. Было очень вкусно. (...) Мне сделали подарки. Леша подарил мне банку сгущенного молока еще из лефортовских запасов и кисет табаку тоже из тех же запасов. (...)
Оленька, чувствую себя так же. Лечусь. (...) Пришли, пожалуйста, конверты хорошие для писем тебе и обыкновенные для писем разным бюрократам. (...)
Чудаки вы, что вы там скромничаете и мало пишете. Пишите о жизни. Можно подумать, что люди живут где-то в воздухе, вне семьи, вне города, вне друзей, без осязаемых форм и связей личностного бытия. Пишите о здоровье, о работе, об отдыхе, о радостях и бедах, о любви, о винах, о кино, о погоде, о природе, о детях, о науке, о литературе, о религиозной философии, о театре. Можно подумать, что у нас здесь сидят не цензоры, а тигры, которые того и гляди вцепятся вам в руку, если вы будете писать мне о любви, о кино, о своих детях, о своих выпивках. Да вы что, живете в лохматом веке!? Цензуру не интересуют человеческие вещи. Цензура, она для того, чтобы люди не писали ничего противозаконного. А ничего противозаконного я и слышать не хочу! Меня интересует жизнь во всем своем многообразии. Я хочу знать, кто кому морду набил и кто когда какое стекло разбил. Кто женился, кто развелся, кто пишет стихи, а кто пьет водку, кто сволочь, а кто хороший человек, кто живет в этой жизни и мимо кого эта жизнь проходит.
Я люблю созидание. Когда люди созидают свое утро, свой день, свою семью, свою радость, свои трудности, свое человеческое Я и движутся в процессе созидания своего человеческого достоинства. Вся наша жизнь - суть движение в дебрях социальных форм и социальных связей. Наши чувства и наши реакции всегда преломлены сквозь удивительную социальную призму бытия. Наша жизнь многообразна. Многообразны специализации человеческого чувства и разума. В жизни есть логика, и жизнь удивительно алогична. Опыт мало чему учит людей, и в то же время опыт обогащает наше подсознание и сознание, жизнь развивает или развращает наши чувства и наоборот - воспитывает культуру наших чувств, подавляет наши природные инстинкты и замещает их комплексом социальных связей инстинктов. Теряются наши связи с природой, и в то же время мы рвемся вперед к природе. Мы много говорим о разуме и знаниях и на 99,9 % живем инстинктами, поэтому наша жизнь сумбурна, и если кажется, что кто-то живет четкой размеренной жизнью, то это иллюзия, это только кажется. Жизнь всегда продолжается (если взять личностный аспект), меняются только се формы: жизнь на с или на юге, дома или не дома, рядом с любимой или вдали от. Жизнь - это вдруг переходы из одной плоскости в другую и движение дальше. Упал, нужно встать. Остановился, отдохни и иди дальше. Движение в движении, движение в покое, движение в себе и движение вокруг, удар, падение, полет, полет кувырком, ударился - лечись, больно - кричи, весело - смейся.
Иногда обыкновенную головную боль или обыкновенный кувырок в полете принимают за трагедию жизни. Глупцы. Жизнь сама по себе трагична и комична. Жизнь - то, что она с нами делает, и то, что мы делаем из нее. Поэтому я люблю человеческое созидание, созидание строительства и разрушения. Да, да, есть созидание разрушения. Есть созидание счастья через радость и одинаково - через трудности. Только не нужно опускаться до пошлости, а пошлость многообразна. То там, то здесь она ловит человека в свои сети, разлагает его чувства и его разум, превращает в живой труп, неспособным восхищаться зеленью и солнцем, противостоять подлости и глупости. В каждом из нас есть компас совести, он почти всегда говорит нам правду, и нужно руководствоваться этой совестью, и будет счастье, даже если будет трудно, и будет легко, даже если будет тяжело. Каждый, очевидно, замечал, как легко можно носить тяжести и как трудно порой нести самую легкую ношу. Нужно думать: думая, человек врастает в жизнь, как дерево корнями в почву, и только крепость ствола и сочность кроны обнаруживает эффект чувства и мысли. Разговорился я. Кончаю.
Теперь просьба, Оленька, пусть-ка эти Батшев, Губанов, Делонэ напишут мне. Я хочу прочитать их письма. Я хочу видеть то, что они мне напишут, и тогда я прочту то все, что они скрывают от меня.(...)
Аленка, меня интересуют вопросы социальной психологии, медицинской психологии (правда, такой науки еще нет, а психиатрию как таковую я не имею в виду), психология труда, инженерная психология, психология искусства, социальные неврозы. Пусть кто-нибудь напишет мне о состоянии в этих областях. Собственно в отечественной психологии у нас, очевидно, ничего нового нет. Если будут какие-либо переводы по психологии, покупай и пиши мне, я напишу: прислать или не прислать. Покупай книги по биологии, генетике, особенно по демографии. У нас эта литература должна вот-вот быть, и ее нужно покупать. Но тот, кто интересуется этими вещами, мог бы написать и писать об основных тенденциях в деле развития этих научных специальностей. Вот еще важное дело - логика. У нас она совершенно не развивалась, и сейчас в этом деле наблюдается прогресс. Известно, что в мировой логике существует несколько тенденций, т. е. диалектическая логика, чистая логика, психологическая логика и т. д. Если кто-нибудь сможет достать книги современных западных логиков (сейчас их должны начать переводить), то это было бы большое дело. Очень интересны западные логики начиная с двадцатых годов. Иначе говоря, и в науке логике было несколько школ, и все они развиваются по сей день. Разумеется, никакие учебники логики и психологии мне не нужны, меня не интересуют. Не представляют для меня никакого интереса все работы наших логиков за период с 29 по 64 год. В отечественном процессе развития этих наук интересно иметь представление о тенденции их предполагаегого развития. Но, Оленька, конечно, это не сразу. Постепенно, при случае, не напрягайся. У тебя и так забот полон рот. Будь умницей, думай серьезно. Суета и интрига, конечно, противны, но умей находить в каждом человеке его человеческое достоинство. Умей выделить в человеке положительное и на уровне этого положительного разговаривать с человеком. Конечно, иногда, наоборот, бывает нужно выделить в человеке отрицательное и показать это отрицательное или исключительно этому человеку, или всем. Это все сложно и все же это очень просто, если не быть злым, глупым, усталым, если самому при этом быть человеком хорошим и умным.
Оленька, не сердись на меня за нравоучения, но жить с людьми - это дело очень трудное. В то же время и жить без людей человек не может. Обычно ведь люди очень примитивно смотрят, живут среди людей и поэтому бывают сами несчастны и делают несчастными других. Примитивно в смысле глупости, астероидности, наглости, хамства, крайней слабости или крайнего цинизма. Уважай людей и требуй от них уважения к тебе, принуждай людей к самоуважению своим человеческим отношением к ним. Аленка, все это сложные, очень не простые истины (как это может показаться). Ввиду их сложности в мире и творится столько глупости и зла, начиная от семейных драм и кончая войнами. (...)
16 июня 1968 года

C Новым годом! Папа, мама, Лена и Юрочка.
Я только что пришел с работы. Когда сосчитают всех, мы вернемся в барак, возьмем хлеб и пойдем ужинать в столовую. Сегодня после ужина будет кино (кино нам показывают... (вымарано цензурой).
После ужина у нас свободное время, и мы можем читать. Но у нас так не получается. После ужина мы, т. е. Юлик, Виктор, Сережа, Валерка, Ян, Алька и я, пьем чай с хлебом и маргарином и еще кофе - из одной большой кружки (кружка ходит по кругу). После кофе мы разговариваем, шутим, курим, а потом уже начинаем читать книжки, газеты, журналы, писать письма или спим.
Мамочка, для маленького Юры нужно обязательно сделать маленькую елочку. Он, конечно, ничего не понимает, но все равно ему будет хорошо. Он будет улыбаться и шевелить ручками...
Мамочка, напеки пирогов (хорошо бы с яблоками) и отнеси Кате с Митей. Только побольше, целую кастрюлю. Мамочка, купи им хороших конфет на елку. Только обязательно хороших конфет. И еще маленьких мандаринов.
Мамочка, когда Катя с Митей будут заходить к тебе, ты обязательно корми их. Ладно? (...)
Леночка, спасибо за фотографию. Напиши мне письмо. Не ленись, (...) Не будь бабой, а будь женщиной. Но учти, что женщиной быть не так просто. Баб много, а женщин мало. Мужикам от бабы нужен только "шерсти клок". Женщин же они уважают, и любят они только их. Не бывает просто красивых баб. Всякая женщина становится красивой, если ее изнутри озаряет ее собственная человеческая красота. Запомни это хорошенько. Большинство девчонок украшает себя тряпками и красками, но от этого этого не становятся красивыми. Это самое большое заблуждение всех баб. У Заболоцкого есть стихотворение:

Что значит красота? Сосуд? Или огонь, мерцающий и сосуде? (...)

Мамочка, одет я тепло, не мерзну. Желудок болит не очень. Чуть-чуть. Ты не волнуйся. Береги свое здоровье. Пиши мне чаще. Я люблю твои письма. Все твои письма я получаю. Я получаю все твои бандероли. Приезжайте.
12/12 1968 г.

"... Остается лишь формализм нравственного долга, жизнь как бы "замирает" (слово "формализм" ты почему-то подчеркнула).
В жизни бывает хорошее и плохое. Например, преданность - хорошо, а предательство - плохо.
И то и другое имеет место в жизни. И то и другое есть объективное состояние жизни. Человек знает - бывают предательства, и он проецирует предательства в книгах, в живописи, в музыке. Человек знает - бывает преданность, и он проецирует преданность как одну из заповедей где-нибудь в книге Добра. Мы - это наши мощные инстинкты. Они учат нас преданности, и они же делают из нас предателей. Поэтому Мы - и Преданность и Предательство одновременно. Мы знаем цену и Преданности и Предательству, и было бы грубой ошибкой думать, что "люди склоняются к злу". Наоборот, зло всегда противно человеку. И он проецирует зло как темное, дьявольское Нечто. Оно для него тягостная вынужденность, с которой он ведет постоянную упорную борьбу.
В своей душе, в своем духе человек остается хорошим, кристаллизует все доброе как нравственное и проецирует эту кристаллизацию, положим, как десять заповедей. Эти десять заповедей, как десять жемчужин, как десять откровений, он вписывает в систему религии. А всякая религия - это гигантская величественная проекция гигантского величия человеческого духа.
Развращенный атеизмом уже не может верить в это величие, потому что в нем не осталось даже крупицы этого величия.
Если градусник показывает +100 С, то атеист верит, что объективно существует такая температура. А в то, что объективно существует нравственность, атеисту поверить уже трудно. Сравнить нашу душу с ртутью, а десять заповедей со шкалой на градуснике, - для атеиста уже невозможно.
Но мы потеряли градусник нашей нравственности. Мы нравственно больные люди, не знаем, что с нами происходит. Мы верим в термометр, но не верим друг в друга, в добро. Даже если мы и верим во что-то хорошее, то все равно нам недоступно то гармоничное состояние, которого достигает обыкновенная старуха в церкви. Никакие наши речи не могут сравниться с молитвой, ибо все наши речи - формализм, не опирающийся на тысячную долю той веры, на которой основаны все молитвы. Ты говоришь: "Проблема относительности всякого добра". Добро абсолютно. Оно есть или его нет. Добро - оно для всех добро и ничем другим ни для кого быть не может.

Твой Юра 26.4.69

... У меня могут быть отношения с самыми разными людьми. Но есть люди, которых я принимаю целиком и полностью. Принимаю их такими, какие они есть. Принимаю при всех и во всех обстоятельствах. Принимаю в сиянии и в грязи. Принимаю в бедности и в богатстве. Принимаю в здоровье и в болезни. Человеческие отношения сплошь и рядом построены на конъюнктуре. Люди выгадывают, выкраивают, обманывают и обманываются, выигрывают и проигрывают. У меня нет нужды заниматься всей этой человеческой бухгалтерией. Я не знаю, что там люди находят и теряют. Мне все равно, бывает ли им в такой жизни лучше или хуже. В моем понимании все это плохо. Я вижу, как носится этот "Корабль дураков" без руля и без ветрил.
Позитивизм и прагматизм в человеческих отношениях разбивает магический кристалл мировоззрения, растлевает личность, ввергает ее в хаос суетной конъюнктуры. Люди хватаются за все и не могут насытиться ничем. Эта негативная сторона современной жизни сейчас хорошо известна. О ней много пишут, о ней говорят, о ней кричат и даже вопят, устав от писанины и разговоров. Консерваторы справедливо пытаются привлечь внимание очумевшего мира к идеалам Веры, Надежды и Любви. Но современному человеку не во что верить, нечего любить и не на что надеяться. Конъюнктурный ритм жизни беспощадно дробит мировоззрение людей на мелкие осколки животных реакций и рыночных комбинаций. Положение серьезное и, может быть, даже страшное. Утратив веру в Бога, люди никак не могут обрести веру друг в друга. И это, действительно, - тяжелый случай, что в идеального Бога можно было верить и верили, а как верить в грешного человека? Как мне верить в человека, если я знаю, что он всегда может обмануть и предать меня? Как мне любить этого мошенника и предателя? И какие я в таком случае могу иметь надежды? Все вопросы и вопросы. И вопросы-то все правомерные.
Именно правомерность и актуальность этих вопросов оживляет христианство. Человечество вновь обращает свои взоры к Богу. Ибо в вере в Бога оно легко обретает и Веру, и Любовь, и Надежду. Здесь возможны два варианта: или Бог есть и Он постоянно постигается людьми, или Бог есть потому, что он создан законами человеческого мышления и психики. Материализм и атеизм легко может игнорировать первое, но второе просто отрицать - невозможно. Ведь невозможно отрицать законы человеческого мышления. Они ведь есть...
... Кстати, знаю о том, что вы поссорились с N. Смутно знаю. Очень мне досадно было узнать об этом. Жизнь полна недоразумений, и, может быть, между вами недоразумение случилось. А может быть, кто-то из вас виноват в случившемся. Такое ведь бывает. Люди ведь не ангелы. Может быть, даже виновата ты. И может быть, твоя вина - не то чтобы твоя вина, а просто какое-то проявление тебя с отрицательным знаком. Я повторяю, ведь не ангелы же люди. Противоречивы люди. Соответственно противоречиво проявляют они себя и в жизненных ситуациях. Очень досадно мне, что вы рассорились, ибо по-разному, но одинаково сильно я люблю вас и верю в вас. А вы вряд ли верите друг в друга и вряд ли друг друга любите. А когда нет веры и любви между людьми, то всегда найдется какой-нибудь пустяк, который станет яблоком раздора. И наоборот. Вот я и опять уперся в веру. Опять из (пропуск) человеческих терзаний вырисовываются эти великие маяки. Человек - грешен. Как мне верить ему? Стоп! Ему или в Него? Стоп-стоп-стоп... Здесь есть какая-то разница. И очень существенная, может быть. Может быть... Никак не уловлю сути. Грань тонка, и истина уходит. Не схватывается зависимость, не вырисовывается связь... Мы научаемся верить в Него и верить Ему... или наоборот, или еще как-то. Почему эта вера или есть, или ее нет, почему одним дано верить, а другим нет? Как это получается? Ну ладно, я еще подумаю над этим. И ты подумай.
... Присылайте открытки (живопись) в письмах. И сама больше интересуйся живописью. И музыкой. Нужно чаще смотреть и слушать. Спасибо за Лотрека. Мне думается, я его хорошо понял. Или, вернее, я могу понять его. Могу чувствовать эту болезненную пульсацию жизни, этот патологический излом судьбы. Но для меня это не, самая драгоценная грань в кристалле бытия, хотя пройти мимо нее, конечно, невозможно. Это было бы ханжеством. Но я легко могу представить душу чистую и непосредственную, которая не поймет такой живописи и будет очень удивлена ею.
Мне ближе, например, Петров-Водкин. Например, его "Мать". Смотришь и начинаешь ясно понимать трагедию современного общества. Эмансипированные дуры и изуродованные шлюхи. Страшно! Я это не из ханжества говорю. Нет. Эти дуры и шлюхи - наша жизнь. В моем понимании - это испытание, которое человечество должно пережить и изжить. Всему этому будет естественный конец, когда переоценка ценностей станет неизбежностью во имя семьи как первичной завязи человеческих отношений (т. е. любви, материнской любви, родства, братства), во имя семьи как формы поддержания человеческого потенциала нации и се наследственного фонда, во имя семьи как формы сохранения человеческого рода. Мы, по-моему, и мыслить-то разучились такими категориями. Лотрек - вот наше видение мира. Здесь мы находим и смысл и красоту. Здесь - наша психология и эстетика. Здесь - мы уроды в изуродованном мире. И самое удивительное в том, что все это для нас так естественно, так близко, что мы начинаем думать: вот она, жизнь настоящая... А жизнь ли это? По-моему, это скорее распад и умирание, по-моему, это кошмар жизни, в котором мечется раздавленный и распадающийся человек. Человек-несчастье. Человек без веры и надежд.
А в смысле живописи Петров-Водкин тоже хорош. Вот у меня под рукой его "Яблоки на красном фоне" и "Селедки". Пошлю их с этим письмом. В неожиданных ситуациях живопись воспринимается лучше. Так бывает. И даже, может быть, так должно быть. Ну, как? Правда, хорошо?
Новый год прошел хорошо. Из двух тумбочек сделали новогодний стол. Постелили белое полотенце. Пили кофе. Собрались Миша Садо (он здесь при столовой работает кочегаром), Петров-Агатов (приехал в больницу с больными ногами, с венами что-то; автор песни "Темная ночь, только пули свистят по степи". Он верующий. Много пишет стихов и т. д., сидит уже не в первый раз), Леня Бородин (из нашего лагеря, приехал с язвой, ленинградское дело, русский националист), Иван Чердынцев и я. Кофе здесь пьют все (почти). Пьют из одной кружки, черной от сажи, или из банки. Кружка ходит по кругу, "закон железный - только два глотка", т. е. каждый делает два глотка и передает другому. Потом заваривают еще, и опять - по два глотка, один передает другому. Пили за всех за вас, за матерей, за детей, за Россию, за алтари и очаги Отечества. Принесли баян. Леня играл. Мы с ним пели. (Странно, конечно, но я могу). На 17-ом поют еще и другие. А здесь пришлось вдвоем. Жаль, не было Славика Платонова (он из Питера по одному делу с Мишей и Леней, окончил аспирантуру и преподавал на восточном факультете Ленинградского университета амхарский язык и историю Эфиопии). Леня - бывший директор школы в Сибири, а затем около Луги. Поем мы, главным образом, русские народные песни. Смысл пения (не самих песен, а именно пения) - пробуждение русского национального чувства (в некотором роде это эмоциональная база русского национализма). Я понимаю, что для тебя все это странно, ты живешь в ином мире, для ясности скажу, в мире денационализированных лотреков. Чтобы понять, о чем идет речь, нужно раскрыть понятие нации, а это довольно сложно. Вот если я буду писать еще, то попытаюсь. Очень самозабвенно я пою (со всеми) "Лучинушку".

Дело не в словах, а в минорности, в том эсхатологическом чувстве, которое является свойством русского характера в противовес западной мажорности. Хотя говорить обо всем этом можно, только раскрывая позицию полностью или по крайней мере ее основные "нервные узлы". Иначе все это будет казаться странным. Мы сегодня привыкли понимать нашу жизнь как какойнибудь исторический процесс смены формаций, где какая-нибудь классовая борьба является локомотивом истории или где имеет место эволюция или революция. Методологически мы приучены сквозь призму социального (базис, надстройка или просто общество) пытаться понять нашу жизнь, ее развитие, ее трудности, ее модели. Мы без конца, например, будем говорить о социальных причинах возникновения фашизма и все же ничего не поймем. Что мне с того: какие социальные силы привели Гитлера к власти и где он нашел питательную силу (в каких слоях) для своего самоутверждения. Что мне с того, какие политические силы и почему не смогли противостоять ему. Что может дать весь этот разговор об обстоятельствах, если я не пойму самой природы фашизма. Почему, собственно, имел место фашизм, а не еще что-то? Мы совсем не способны взглянуть на жизнь сквозь призму религии, расы, культуры, психологии и логики, антропологии и биологии. Разве можно понять природу фашизма в социально-классовом анализе? Никогда!
Все вопросы и вопросы. И вопросы-то по существу.
... Я нахожу прекрасным, когда девушка успевает сбегать сдать истмат, диамат (или еще что-то там) и прибежать на Садовое кольцо к взбунтовавшемуся другу. Обыкновенное событие, хотя почему-то оно из ряда вон выходящее. Где-то такое - есть повседневность, звено объективного жизненного ритма, даже для простой почтенной домохозяйки. И то, что при каких-то обстоятельствах оно из ряда вон выходит, придает этому особую личностную, этическую и эстетическую ценность. И слава Богу. Радоваться нужно. Вдохновляться. Чувствовать крылья. Спешить туда, потом домой, потом на работу. Жить там, жить дома, жить на работе, жить среди друзей. Жить достойно и красиво. И никто не требует от человека чрезвычайного. Все это простые вещи. Хотя не все это могут понять. Так же, как простому таракану никогда не понять простого полета ласточки.
... Прошлое для всех актуально одинаково, для женщин и мужчин, кажется мне. И я буду еще вспоминать прошлое. Но и настоящее встает передо мной обрывками, клочьями...
А домой очень хочется. Очень-очень! Хотя из этого еще не следует, что здесь жить невозможно. Совсем не следует. Даже наоборот. Если у человека нормальное здоровье, то в некотором роде он может считать, что ему повезло - пройти сквозь эту жизнь. Здесь много постигается. Здесь грани жизни отчетливы. Здесь, человек понимает жизнь до ее последних возможных глубин. Отсюда, как с вершины, видишь человеческую трагикомедию и ее социальные формы. Вот пример, который, может быть, даст тебе ключ к пониманию ситуации. К разлуке, где-нибудь в экспедиции, когда временно прерываются семейные и некоторые социальные связи, человек острее и отчетливее чувствует и понимает их сущностное и ценностное значение. И даже эмоционально перед ним раскрывается все богатство личных связей и все тепло Очагов. Но лагерь - не экспедиция. Разница колоссальная. В этом сравнении, с одной стороны, всего лишь геолог, а с другой - личность, вырванная в напряжении, в боли, поставленная во всем в пограничные ситуации. Да и много всяких других аспектов в этом есть. Одни живут спокойно и легко, другие - с надрывом, третьи - просто сжились, состарились, и им уже не хочется в родные края, а если и хочется, то только для того, чтобы посмотреть на родные места (а это очень сильное чувство) и положить свои кости на знакомой земле. А я? Я иду своей дорогой сквозь все обстоятельства. И если болезнь не раздавит меня физически - я ничего не боюсь и ничто меня не пугает. Я найду себе свое хорошее, я найду себе свое прекрасное. Я буду радоваться в радости своей и печалиться в своей печали. Мне моей души хватит для меня, а кроме души у меня есть еще мир, в котором много всего удивительного.
Немного о здоровье. Болит у меня ежедневно, примерно через час после еды, все с правой стороны выше пупка и ниже в сторону ребер, под ребрами (внутри) и даже сверху. Отдает в поясницу, в позвоночник и особенно резко иногда в левый сосок. Утром встаю, вреде бы все хорошо. Не завтракаю - хорошо. В 12 часов обедаю, и в час или во втором начинается на целый день. Пью ежедневно, в день раз десять, соду, примерно пол чайной ложки, стараюсь не более. Помогает на некоторое время. Потом опять пью. Это не от изжоги, а чтобы снять боли. Изжоги у меня почти не бывает. Хотя кислотность бывает чуть повышенная или нормальная. Повышенная кожная чувствительность ниже уровня сосков в середине груди, точнее - ниже груди. Аппетит хороший. Тошноты и рвоты не бывает. Запоры. Может быть, это колит, а может быть, - нет. С печенью, по-моему, все в порядке. После курса В1 и В12 глюкозы (с витамином) через месяц становится лучше, и даже хорошо. Ничего не болит. Но вскоре все начинается вновь. Вскоре - это через месяц или быстрее. Вот тебе клиническая картина. Вот сейчас сижу (уже поздно) пишу письмо, появляется и затихает боль в правом боку (не могу сосчитать, на уровне какого ребра). В середине бока. А потом и в других местах с правой стороны. Передо мной - белая красивая фляжка с водой и сода в пластмассовой баночке. Пью соду и запиваю водой. Минуты через две-три становится легче, а потом опять. Слежу, чтобы потом сразу уснуть, а то буду ворочаться, мешать спать сосуду внизу, у меня койка - второй этаж. Когда ворочаешься - она карается, и качается нижняя койка. А я человек стеснительный. Да и все равно боль не даст сразу уснуть. Спать могу только на левом боку. Если лежать на правом - начинаются и усиливаются боли. Это в обязательном порядке. Хватит болезней. Кончаю об этом.
... Скорее всего, 16 января (в пятницу) меня выпишут и отправят в лагерь. Вернее, меня уже выписали из терапевтического отделения, и я задерживаюсь здесь из-за зубов. Надоело все. Конечно,
лучше бы пройти еще курс лечения. Но уж если не лечение, то скорее к себе в лагерь на 17- а. У меня все мои книги и вещи там. Так все более приспособлено для жизни. А здесь - вокзальная ситуация. Хотя там свои проблемы, которых здесь нет. Но эти проблемы - неизбежность. Рассказывали мне, что ребята дружно встретили Новый год. Сейчас их выпустили из карцера, пересмотрели и отменили решение. Думаю, что и Леня в конце января, числа 30-го приедет из больницы на 17-й. Миша останется здесь. Он ассириец, весь черный, с черной бородой, среди черного угля и пыли, он будет сидеть около своих печей, как баба Яга, с кочергой. А мы будем шить у себя рукавицы. Время от времени он будет видеть приезжающих лечиться знакомых, но вообще-то, по-моему, здесь одному можно обалдеть. Вместе интереснее. Ну, ладно, кончаю, пиши, пожалуйста. Завтра, может быть, еще что-нибудь напишу. Иду спать. Залезу на второй этаж. Рядом Миша. Должно быть, видит приятные сны. К нему скоро должна приехать жена и дети, которых он нежно любит.
Сегодня целый день не ел. Почти ничего не болело. Вот бы всегда так было! К сожалению, люди устроены так, что есть необходимо. Хотя, может быть, если несколько дней не есть, - можно приглушить болезнь. Нужно попробовать. Правда, я пробовал, но нужно пробовать еще, подходя к этому исключительно с медицинских позиций. Убедился, что у Лени и еще у одного мальчика-литовца² (литовцев и латышей у нас много, хотя больше всего украинцев) боли такие же, как у меня, хотя у литовца кислотность низкая (18). Одно в этом утешительное, что, может быть, это рядовая, обыкновенная болезнь желудочно-кишечного тракта, но не более... Тогда с ней еще можно бороться, и бороться успешно.
Завтра (16 января) буду на 17. Ну, всего хорошего. Пиши.
Юра
Вольница Парашево, 15.01.1970 г.

Здравствуйте, мама с папой и Леночкой с Юрой.
Всем привет: 12 марта я приехал из больницы. Последние две недели (в больнице) чувствовал себя хорошо. В лагере через три дня опять начались боли, но терпимые. На стенку не лезу. Ох, как надоело болеть... Ехать ли в Ленинград? Я и сам не знаю. Резать себя я не очень-то жажду и верю, что дома можно было бы вылечиться без операции. Например, водном журнале ("Урал") пишут, что методом магнитотерапии такие болезни, как язва и пр., излечивают бесследно...
С Ленинградом... Если пошлют, то поеду. Нуждаюсь в диагностике и т. д. Если нет, то пока можно подождать. А если уж будет очень плохо, то тогда можно будет ускорить. Но мне хотелось бы продержаться до личного свидания. А там можно решить определенно. Напишите мне в этой связи что и как там у вас и от чего и что зависит реально. В больнице врач спрашивал меня, соглашусь ли я делать операцию в спецбольнице. Я сказал, что соглашусь, если там это найдут необходимым.
Читаю журналы, Люськину книгу "Парапсихология" (которую я взял) и только что полученную книгу "История и психология" (книга - почтой). Занимаюсь Достоевским, выбрал очень сложный ракурс проблематики. Замучился (...)
Говорят, что Юлий Маркович Даниэль собирается опять быть литературным переводчиком. Туда ему и дорога. Я ему еще в лагере об этом говорил. А он все сомневался, возможно ли это. Очень рад за него. У него будет приятное коммерческое занятие, и тогда он даже марок с конвертами нам не будет посылать. Можешь все это написать ему.
Огромное спасибо Люсе (Л. Н. Семян) за внимание и заботу, за открытки и "Парапсихологию".
Всего хорошего. Пишите скорей. Не обижайтесь на меня, писать мне трудно, боли мешают.
Всем привет. Юра Пос. Озерный, 29 марта 1971 г.

... Что сказать тебе еще?..
Когда я начал писать это письмо, осень только начиналась. Желтели тополя, а рябина краснела. Было несколько холодных дней. За эти дни тополя проржавели, а рябина потемнела. Подул теплый ветер, с тополей опала листва, и только на рябине листья еще держались. Но однажды, когда ветер был особенно сильным, я вдруг увидел, что и на рябине не осталось ни одного листочка. Как-то невидимо и сразу случилось это. А я в этот день хотел несколько веточек рябины заложить в книгу.
Пришло твое время. Тополя стоят голые. Только кое-где маются на ветру случайно уцелевшие листья. И когда подует ветер, - не сразу разберешь, слетает ли последняя листва или стайка воробьев.
Осень ранняя. Все отцвело и увяло. И даже альпийская фиалка цветет и отцветает на улице и в бараке, в горшках, сделанных мной из дупла осины и стволов березы.
В этом году я чувствовал себя хорошо. И вот даже теперь, когда осень, - я вполне держусь. Если бы так было все время...
... Все пишут, что птицы считают родиной то место, где они выпорхнули из гнезда и сделали первый облет. Они всегда стремятся вернуться сюда. Должно быть, потому и ты считаешь дни до своей холодной дождливой родины и, как Иннокентий Анненский, вспоминаешь: "Полусвет, полутьму наших северных дней, недосказанность песни и муки". Кстати сказать, это весьма в духе эстетики Г. Якулова. Не правда ли? (Полусвет - полутьма - недосказанность). Но это я так, к слову. А вот про птиц - это серьезнее. Ты, должно быть, уже прилетела. Уже октябрь. 22 число. Твое время. Сейчас утро. Добрый день.
Пос. Озерный, 22 октября 1971 г.

... Я получил твое нежное письмо. Потом было письмо от 24 октября. После возвращения с юга. Страничка, вырванная из погребенности городскими заботами, из поздней осени, дождливой и без (пропуск) еще под впечатлением морской осени с бурями, с цветущими до снегов розами, сверкающей и чужой.
Живу по-прежнему, но душа оживает, а иногда бывает живой, как в детстве. Может быть, это море, а может быть, еще что-нибудь.
А твоя душа?
Ах, о чем это? Я сержусь на себя, на собственную неуклюжесть и неспособность проникнуть, почувствовать, понять. "Как в детстве" - это, пожалуй, единственный ключ, но и он не помог мне приоткрыть дверь в мир оживающей души. Да и если бы это была какая-нибудь абстрактная оживающая душа, то и пусть бы так. Но ведь это - твоя душа, т. е. ты сама. И я не могу понять тебя. Досадно. Я всматриваюсь в собственную душу и вспоминаю собственное детство...
Кстати сказать, сейчас я читаю книжку Иово Элез "Проблемы бытия VI мышления в философии Людвига Фейербаха" (Изд. "Наука", М., 1971 г.). Читаю с интересом.
Автор отстаивает материализм на стыке учений Спинозы - Гегеля - Фейербаха, Маркса. Небольшая и очень хорошо написанная книжка. И много о душе. Например, в одной сноске автор замечает, что Фейербах "в силу борьбы против отрыва души от тела" доходит до утверждения того, что "человеческая душа имеет человеческую фигуру, душа быка имеет фигуру быка". Позволю себе сделать кое-какие цитаты. По крайней мере, может пригодиться, когда будешь сдавать экзамены по философии, истмату и т. д. (...). Ну, вот и хватит. Теперь у меня есть внутренняя уверенность, что если ты сможешь осилить все это цитатничество, то у тебя не возникнет особых трудностей по философии, истмату, диамату и т. п. Но не только ради этого я исписал несколько страниц, цитируя общеизвестные положения философии. Я мог бы коротко процитировать тебе только одно:
"Он (Фейербах) или сводил историю к качественно неотличимой части природного процесса, или же вообще отрицал за ней характер естественного процесса, т. е. не поднялся до понимания естественноисторического процесса соответственно человеческой деятельности как особенной части природной деятельности".
Вот то яйцо, ради которого пришлось вить гнезда из цитат по истории философии, - и уж ты извини за скуку. И дело вот в чем.
Рассматривая гносеологическое отношение как общественное отношение, полагая, что в общественном отношении человек продолжает "ограниченность, связанность животного отношения к природе", полагая человеческую чувственность как практическую, человечески-чувственную деятельность, полагая все это, - было ли найдено тем самым достаточное, "естественное основание", говоря слонами Фейербаха.
Поставив акцент на человеческой практике, мы развиваемся от изб до небоскребов, от шкур до синтетических шкур, но не гармоничнее, не естественнее ли улитки прячут себя в великолепных раковинах, а звери в шкурах? Вот в чем вопрос. Ведь в нашей практической деятельности мы вполне можем впадать в ошибки и можем губить себя разнообразными способами (например, ядерная война, или нарушение экологического равновесия, или демографическая проблематика и т. п.). Фейербаха упрекают за то, что "он в общем и в целом принадлежит к тем философам, которые не сумели раскрыть определяющего влияния практической деятельности на человеческое мышление". Положив практическую деятельность как определяющую, не свели ли мы практически все к практицизму, утилитаризму, низводящему природу только "на степень средства к достижению грязноторгашеских целей", как думал Фейербах. Не был ли тем самым утвержден принцип, который, как предостерегал Фейербах, "будучи проведен последовательно (...), сводится к самому низменному и пошлому утилитаризму", когда "природа перестает улыбаться своим поэтически-чувственным блеском всему человеку". Не оказались ли мы в плену социальной гипертрофии, все более вырывая себя из природы? Разрушая себя в своей биологической основе? Может быть, раковина, звериная шкура, сети паука, муравейник и т. д. - более мудрое состояние, чем изба, платье, провода и рельсы, города и т. д. Где оптимальная гармония? И где ошибка концепции определяющего влияния практической деятельности? А?
В "Новом мире" № 10 за 71 г. есть статья В. Эфроимсона "Родословная альтруизма" (этика с позиций эволюционной генетики человека) и следующая статья (здесь же) академика Б. Астаурова. (Обязательно прочитай.) Автор напоминает:
"Вспомним высказывание Ф. Энгельса о том, что определяющим моментом в истории является производство и воспроизводство самой жизни, имеющие дне стороны: с одной стороны - производство средств жизни, а с другой... производство самого человека, продолжение рода, таятся среди всей совокупности причин и причины наследственного закрепления тех якобы противоестественных человеческих эмоций, эмоций человечности, самоотверженности, благородства, жертвенности, непрерывное восстановление которых остается подчас загадкой или представляется алогичным с вульгарно-материалистических позиций".
Вот еще интересное место. Говоря о преступности, о роли среды и наследственности, автор пишет:
"Известно много наследственных болезней, вызывающих эмоционально-этическую деградацию личности. Но гораздо большую социальную роль играют широко распространенные наследственные отклонения, близкие к норме, характерологические особенности эиилептоидов, шизоидов, циклотимиков. Каждый из этих типов отклонений имеет не только отрицательные, но и социально ценные стороны. Однако при несоответствующей микросреде целеустремленная настойчивость эпилептоидов оборачивается взрывчатостью, а абстрактное мышление и уход во внутренний мир шизоидов - догматизмом, бесчувственностью и фанатизмом. Доброта, общительность циклотимиков - безответственностью. Воспитание и дисциплина могут подавить нежелательное проявление личностных особенностей, но метод проб и ошибок достаточно мучителен и дорог. "Надлежащий человек на надлежащем месте" - вот оптимальное решение для характерологических отклонений, потенциально ценных, но в особых условиях".
Короче, прочитай сама. Мне бы очень хотелось этого. Знаешь, (...), некоторыми вещами я интересуюсь именно потому, что о них напоминаешь мне ты. Вот Рильке. Его переводили мало, и о нем не так-то много у нас известно, хотя он интересовался Россией в высшей . степени. Ты прислала мне его стихи, и я лезу в философский словарь и читаю:
"Рильке, Райнер Мария - поэт, философ, род. 4.XII. 1875 г. (Прага), ум. 29.ХНД926 г. (Вольман близ Монтре); почти всю свою жизнь провел в путешествиях по России и европейским странам (...)".
Ну вот... опять огромная цитата. Но думаю, что твой интерес к Рильке не случаен, и, может быть, что-нибудь неизвестное для тебя окажется в этой справке. А может быть, ты переводишь его? Не помню, знаешь ли ты немецкий?
Мне приятно знать, что Рильке с такой любовью относился к России, но, Бог мой, сколько в этом наивного:
"Испытываешь странное ощущение, находясь ежедневно среди этого парода, который полон смирения и набожности, и я глубоко радуюсь этим новым открытиям". (...)
... Он, может быть, вслед за Ницше, считал (Россия, по мнению Ницше, единственная страна, имеющая будущее и умеющая ждать и обещать, прямая противоположность "жалкой нервности" западно-европейского парламентаризма; ее могущество будет возрастать и впредь, если его не ослабит введение "парламентского идиотства") Россию страной будущего, противопоставлял Западу и т. д. (...). Правда, Ницше рассматривал Россию в духе своего атеистического учения, а Рильке - с позиций мессианства, когда творчески активный народ создаст Бога.
"Прекрасный укромный уголок в сердце Господа, нес Его прекраснейшие сокровища сокрыты там. И они разбросаны в ней повсюду, праздные и покрытые пылью. Они все служат той глубокой набожности, благодаря которой испокон веков создавались прекрасные произведения". "Мое искусство стало сильнее и богаче на целую необозримую область, и я возвращаюсь на родину во главе длинного каравана, тускло поблескивающего добычей".
... Извини, что письмо получилось из сплошных цитат. (Кстати, если сможешь, прочти и статью в "Москве" № 10, 71 г. о национальном. Это интересно в том смысле, что отечественный литературный вопрос разрешается и, очевидно, в будущем в еще большей мере будет разрешаться в ключе национального. Но там, вообще-то говоря, хотя вопросы и рассматриваются на литературном материале, - речь идет далеко не о литературе).
Получил твою открытку от 29 октября со стихотворением
М. Рильке.
Мне кажется, что-то чуть-чуть с недавних нор убывает и словно в нас вызывает печаль по кому-нибудь.
Я не устал, но, разумеется, - болею. Осень. Плохо, но держусь
весьма.
"Снег шел всю ночь, всю ночь, тихий, как дыхание". Если он шел всю ночь, то когда же ты спала? Извини, но я просто хотел спросить: разве иногда ты не спишь ночами? Я, например, только и жил ночью, когда один, за столом.
И у нас был снег, такой же тихий, "как дыхание", и я думал о тебе. Думал хорошо и спокойно. И мне не приходило в голову, что "что-то чуть-чуть с недавних пор убывает". Даже голые ветки рябины я ощущал в будущем, в листве, в цвету, просто и естественно.
Какая странная сегодня осень. Дважды наступала и отступала зима. Небо и земля слились в единой белой яичной скорлупе. Я подумал: "Это уже зима". Но на другой день снег растаял. Во второй раз было опять много снегу, но сверху подтаял, потом подмерз, но к вечеру снежная корка опять размякла и в электрическом свете лоснилась, как шкура белого бегемота (белых бегемотов, конечно, не бывает). Вскоре и этот второй снег сошел, и вновь появился покров поздней осени, с островками побуревшей и даже почерневшей травы среди зеленой, с многочисленными клочьями увядшей, еще чуть желтой травы. И кажется, что кое-где выглянули новые зеленые ростки. Утра туманные, земля сырая. Я переболел простудой с высокой температурой, но все прошло. Перед сном принимал мед с таблетками. Было жарко, как в печке.
От тебя что-то давно уж нет писем. Я ждал после 19 ноября, пока нет, но, может быть, вот-вот должно...
Скоро Новый год. Рождество.
Пос. Озерный, 30 ноября 1971 г.

... Ребята уже улеглись и переговариваются друге другом. Сейчас погасят свет.
Прошел день и вечер в заботах и суете. Я никак не собрался продолжить письма. А когда взялся за перо, времени осталось совсем мало. Люди умываются, раздеваются, разбирают койки. Я сделал себе рубашку из толстой байки, она белая и пушистая, как снег на улице - веселый снег ранней зимы.
... Письмо, которые я отправил 30 ноября, ушло 3 декабря и было в Москве 10 декабря, но никаких писем из Москвы нет. Досадно, Только от мамы милые закорючки с открытками.
Очень кстати пришло твое письмо. Я, действительно, начал волноваться. Это - беспокойство. Теперь мне спокойнее. А заботы - это не беда. В заботах вся наша жизнь, есть много трогательного в человеческих заботах. И мне даже "сквозь них", сквозь них - даже лучше - жизненнее, человечнее, теплее."... вернуться до срока" - это не такая уж проблема: сесть, написать Николаю Викторовичу в Верх. Совет несколько строчек - вот, пожалуй, и все. Во всяком случае, это - не проблема для меня. И в то же время - для меня это и проблема. Но и эта проблема - не проблема, ибо она имеет вариативные решения, не противоречащие совести. Проблема в другом, в том, что существуют другие проблемы, которые выше личных интересов. Конечно, я с удовольствием прибыл бы сегодня на Голутвинский. Не отказался бы. К тому же, меня, кроме мамы с папой, особенно-то никто не ждет, поэтому я сам могу выбирать место в пространстве и времени.
Видишь ли, заботы бывают разные. Забота, когда делаешь больному брату чай с лимоном. Здесь все понятно, а вот со стаканом молока - сложнее. Слушай меня внимательно. В озере жили пескари на костлявые уклейки, да еще лягушки-квакушки. Это было так скучно, что никто не замечал ни озера, ни уклеек, ни лягушек. Но вот развелись в озере караси, окуни, лини, судаки, лещи, карпы, а на поверхности величественно плавали лебеди - гордые чистые птицы. И люди удивились. Как же так? И что же это такое? - заинтересовались они. С одной стороны, все вроде бы и просто: ну, озеро, ну, рыбы, ну, птицы. А с другой стороны, - вовсе нет, вовсе не просто... И, между прочим, кто будет поливать клумбу, если с нее оборвать самые яркие цветы? Ее не заметили даже пчелы. А ведь яркость цветов - это не просто суета, как это иногда легкомысленные думают. Да, ди, легкомысленно, с кажущимся глубокомыслием. В яркости цветущего растения - вековая мудрость природы. Это понимают многие. Но не у многих хватает ума видеть мудрость жизни и вообще мудрость в любом, казалось бы, самом обыденном месте, где она вдруг оказывается. И разве в яркости цветка нет жертвенности? Ведь того и гляди кто-нибудь повредит, сорвет, поломает. Но цветут цветы и плавают лебеди. И я в своей белой рубахе из байки...
Веселая зима! И я ее переношу легче, чем осень, в смысле здоровья. С чего ты взяла, что я лежу? Я работаю. Шью по сто рукавиц в день, только дым идет из-под шапки моей машинки. И в конце работы выхожу в зиму, в снег, на мороз, дышу и быстро прохаживаюсь по тропинке в сугробах. Сегодня вечернее небо, как грудь снегиря, говорят, что завтра будет морозно. С чего ты взяла... Екатерина Алексеевна сказала. Противоречие не должно тебя смущать. Нынче жизнь такая. Жизнь из-под колеса. Глядеть нужно в оба. Выпустишь ситуацию из рук, недоглядишь - раздавит, изомнет, перемелет, останутся только рожки да ножки, или кости да кожа. И не то что кто-либо та кой злой и вредный. Совсем не так. Просто если сам о себе не позаботишься, другие вряд ли позаботятся о тебе - не заметят, не разберутся, не расшевелятся, а колесо-то - оно тут как тут: наедет бездушный автоматизм и потом поздно будет рассуждать. Сверкает и искрится зима в белоснежных сугробах. Пусть в новогодние дни это будет и для тебя...
Пос. Озерный, декабрь 1971 г.

(...) Христианско-иудейский миф сделал гонимыми евреев на многие века. Чем может кончиться очередной теологический эксперимент? Конечно, приятно осознавать себя Богом избранным народом в государстве Великом Израильском. Но ведь это может вдруг оказаться забавным, как старинный сюртук на столетнем монстре. А соседство арабов? Не очень-то удачное соседство.
Интересно, впечатление "съесть друг друга" - не случайное ли? Может быть, это просто показалось? Или это действительно так? Мрачные всходы, весьма. Если вредное семя прорастает только вглубь, его легко срезать. Когда же оно разрослось вширь, приходится косить. Невеселая жатва!
Все это я пишу тебе и только тебе. Все это не для идиотов. А то не поймут ничего и переврут десять раз. Ясно? Хотя, пожалуй, А. можно показать. Я хотел бы знать, что она об этом думает. Ибо она способна думать. Ее человеческое качество таково, что для меня важно ее мнение.
Можно было бы дать и Влад. Ник., но он в этом вопросе любит только радикальные ракурсы. Выясняющий ракурс этой темы его может только рассердить. А я не хочу подрывать его здоровье. (...)
Сашу Харитонова я, может быть, и видел у Минны на Арбате. Что-то вспоминаю, по-моему, это был он. Кто же еще мог быть? Плавинский? Нет. Олег Целков? Нет. И на Зверев. Разве что Кулаков... Славное время было! Минна молодая, пухленькая, розовощекая. Предупредительная, внимательная ко всем. Ходила в деревенском полушубке, оставаясь при этом элегантной.(...)
Меня она прихватила и опекла. Давно это было. Я еще в школе учился, случайно пошел в литобъединение при "Московском комсомольце". Руководил объединением М. Максимов. А тон задавали там всякие Фирсовы и Шефераны, Хромовы, Гриценки, Красавицкие. И даже Леня Ч. однажды явился. Отругал Марка Максимова, набросился на Курганцева (сейчас он переводчик, иногда встречаю его переводы стихов с арабского. (...) И вот Минна Стефановна поволокла меня по кочкам... Заезжала домой или оставляла записки. Например, позвони туда-то, будет день рождения у такого-то. Или поедем смотреть картины такого-то (...)
Погода у нас еще сырая. И морозно ночами. Правда, в стационаре тепло. Печи хорошие. В ящиках набирает силы цветочная рассада. Только что половина неба была темная, а половина - солнечная. Красиво. Думал, что пойдет дождь, но он не пошел. Радуга была во все небо. Генка Гаврилов стал объяснять мне, что такое радуга. Говорит, воздух насыщен, пары, конденсация, линза. Я ему говорю: "Да не может быть, какие пары, какая конденсация, какая линза, когда на небе радуга..."
Вот только что зашел человек и Геннадий Владимирович вопрошает: "Дядя Миша, видели, была радуга?" Я перебиваю и возражаю: "Какая радуга? Никакой радуги не было. Был воздух насыщен, пары, конденсация, линза. В чем дело, Гаврилов?!" Он улыбается. Лежит на животе, читает всякие ученые книжки. А сейчас читает "Логику" Гегеля, выписывает, систематизирует, превращает в формулы. За день он пишет по несколько кг. цифр и значков всяких. Создает свою "Глобальную логику". Любимое мое занятие - издеваться над ним. Любя, конечно. Вот и сейчас, на ужин принесли селедку. Гаврилов ковыряется у тумбочки, а потом спрашивает: "А где соль?" Я сразу же вопить: "Дайте Гаврилову соли, он хочет селедку посолить". И вот так во всем. Генка - крепкий парень, бывший морской офицер. В Эстонии, где он служил, осталась его жена и девочка Любаша (...) На следствии у него началась аритмия. И вот сейчас сердце побаливает, кислотность нулевая, в брюхе что-то болит, голова. От волнений и переживаний всяких это. Читает и пишет много.
(...) Один латышский священник говорит, что радуга - это Божий пояс. (...)
(...) Обнимаю вас всех.
Ваш Юра
(1971?)

... Ах, Минна, Минна! Что говоришь ты? Как могу я забыть юность свою, и было бы в ней столько всего красивого и хорошего, - если бы не ты? Должно быть, Господь Бог послал мне вас с Валентином. И вы с ним - добрые Ангелы моей жизни. Моя юность... Она, как серебряная рыбка, задыхалась бы в каком-нибудь помойном ведре, если бы не ты. Твои птицы-записки прилетали ко мне и уносили меня на своих крыльях в поэзию, в живопись, в жизнь. Твой зовущий голос вдруг слышался в телефонной трубке и приглашал на чей-нибудь день рождения, на какой-нибудь вечер, на выставку, к кому-нибудь, куда-нибудь. Разве не ты каждый раз протягивала мне руку, звала, увлекала... И в конце концов вытащила из трясины, которая засасывает и губит людей миллионами. Разве не ты - спасла? Спасла для жизни, для виденья ее многоцветья, ее острых граней, раздирающего драматизма. (...)
Сижу на работе, шью рукавицы. Часов в десять, случайно, посмотрел в окно. Бог мой! Надел шапку, укутался в шарф, выбежал на улицу. Под золотым солнечным небом покрытые снегом розовые крыши. Вот оно! - обрадовался я. Присмотрелся и вижу - из труб валит фиолетовый дым, а северо-западная часть неба - сиреневая. А какие были закаты в первых числах января! Даже малиновые. (...).
В Сочельник вспоминали о родных и близких, о дорогих нам людях. И мы вспоминали. Помнишь, у Гельдерлина:

Да, завтра... Заговорю ли? Иногда это меня беспокоит, даже невероятным кажется. И в то же время есть вера и уверенность. И как мне знать, что значит беспокойство и вера, какая в этом связь? Что беспокоит веру?
Сегодня 20 января. Завтра еду в больницу, 19 января - осталось два года. (Сегодня уже меньше, а с весной на лето останется еще меньше (...)
Ю.
Пос. Озерный, 20 января 72 г.

(Юрий комментирует газетную заметку, приклеенную им к письму, о рождении в Польше пятерых близнецов одновременно.)
Ничего себе! За один раз - сразу пятерых. И трое из них - будущие солдаты. (...) А девочки, должно быть, пойдут в маму и будут столь же плодовиты. Славянам это невредно. А то плодятся сплошь желтолицые. Нарушено всякое равновесие и смещены все демографические пропорции. Нет, это невозможно. Так дело не пойдет... (...) Нет, могучий человек был Федор Михайлович. Ну, ладно. А впрочем, если настроение будет, черкни несколько строк из своего кукуевского озера. Не забывай, что такие эстеты, как Ф. Тютчев, иногда позволяли себе пускаться в имперские рассуждения:
"Славянские страны дроби, а Россия - знаменатель, и только подведением под этот знаменатель может осуществиться сложение этих дробей". (Цит. по книге К. Цигарева "Жизнь и творчество Тютчева", с. 157).
А это подведение под общий знаменатель Тютчев понимал весьма решительно:
"Расширение России Тютчев понимал как "громадное воссоединение", и результате которого погибли и исчезли от ее руки все встреченные Россиею на своем пути противоестественные стремления, правительства и учреждения, изменивши, великому началу, которого она была представительницей". (Полное собр. соч., с. 451, 1844г.)
А кое-кто поговаривает, что "в государстве нет места поэту". Как видишь, оно есть. Ведь только имея это место, можно мыслить, подобно Ф. И..
"Все, что можно было сделать и могло дать нам мирное подражание Европе, все это мы уже получили".
И попробуйте только ему сказать, что у него нет места в государстве, что он занимается апологией России, он вам сразу же влепит:
"Апология России... Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России - это история, ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу". (Статья "Россия и Германия").
Конечно, это все мысли Тютчева-дипломата, а Тютчев-поэт, может быть, сказал бы что-нибудь иное. Не берусь судить, но все же думаю, что среди поэтов, как и среди людей, многие не знают своего места или точнее - не осознают его. Так оно и должно быть, ведь это
не так-то просто...
Надеюсь, я тебя в своем имперском качестве привожу в восторг! А как же иначе!? Разве может не восхищаться дама блеском военизированного ума? Да ведь один только мундир... А, что там и говорить... Все это давно известно. (...).
(1972?)

... Знаете, милая моя, дело, может быть, не столько! в Ваших письмах, сколько в Вашем почерке. Представьте себе, что Ваш почерк мог показаться кому-то мужским. И получается нелепость - письмо от женщины, написанное мужским почерком. К тому же без обратного адреса, да еще и со значком каким-то. Забавно, не правда ли: И все же нужно писать обратный (чертановский) адрес и не нужно этой значкообразной подписи. Меня об этом прямо предупредили. Так что подписывайтесь как-нибудь иначе, например, именем. А то опять какое-нибудь недоразумение получится. И, кстати, не посылай никаких книг по почте. Нам давно уже все это запретили³. Книги мы можем получать только из магазина. Открытки, конверты, марки посылать в письмах можно. Некоторое время запрещали, теперь опять разрешили⁴ . Еще раз обращаю внимание: письма должны быть заказные и желательно с уведомлением. И не пиши, пожалуйста, лишнего...
В конце апреля я написал тебе большое письмо. Примерно на 15 страницах. Но ты его не получишь, к сожалению⁵.
Вот сейчас постараюсь написать новое. Постараюсь в этом письме рассказать все, что хотел в том...
... Речь совсем не об изящной словесности. А о языке, о нашем языке, о родном русском. Возьмем, к примеру, два слова "папа" и "отец". Что может сказать русскому человеку слово "папа"? И совсем другое дело - "отец". Отец - это отчество, отчизна, отечество и т. д. Казалось бы, все это вопросы языкознания, лингвистики, семантики и т. п. Но в конце-то концов все это вопросы психологии (правда, просто психологии никогда не было и быть не может), общественной психологии, национальной психологии (это уже ближе к истине). И уж если говорить точнее, то это, в конце концов, вопросы национальной культуры, т. с. жизненно важные для нации вопросы. И не просто жизненно важные, а вопросы основополагающего значения.
Представьте себе фантастическую ситуацию: в силу тех или иных причин умирают сразу все русские писатели, и одновременно в Россию со всех сторон, со всего света собираются французы, немцы, англичане, японцы, китайцы и т. д. Сначала все они кое-как учат русский язык, кое-как говорят на нем, постепенно овладевают им все более и через некоторое время начинают даже писать книжки. Допустим, что никто не понимает, что же, собственно, происходит. А они все пишут и пишут. Все написанное ими начинают называть сначала литературой, а потом и прямо русской литературой. А является ли она на самом деле таковой? Во-первых, русский ли это будет язык в нашем фантастическом примере? Ни в коем случае. Теперь взглянем на это с несколько другой стороны, несколько в ином ракурсе, и спросим себя: Какими соображениями и интересами руководствуются пишущие люди в нашем фантастическом примере? Заняты ли они, действительно, русскими делами или, может быть, еще чем-то? Может быть, еще чем-то? Может быть, они, таким образом, всего лишь приводят свои интересы и всего лишь утверждают себя? Если это так, а в нашем фантастическом примере это так и иначе быть не может, то что же тогда получается? Получается, что литература существует сама по себе, а нация сама по себе. И даже более того, получается видимость существования русской литературы, языка, культуры. И в этой видимости - суть подмены, катастрофическая суть. И, между прочим, может быть, подмены сознательной...
... Я не могу писать тебе равно, как и всем. Может быть, поэтому за нее годы я написал всего два письма, которых ты не получила. Второе письмо по своему человеческому напряжению, по емкости переживания могло бы заполнить молчание многих лет. Ноты его, к сожалению, не получишь, хотя я и попытаюсь что-нибудь сделать. Своеобразие человеческих судеб конкретно, и здесь всякая формализация равносильна умерщвлению живого, когда исчезает пульс, дыхание, тепло. Она убивает и того и другого, приравнивая неповторимость ситуации ко всему третьему.
Ты для меня не все другие, а ты. И я, в известном смысле, был создан не всеми другими, а тобой. В этом смысле я творение твоих чувств, движений и эмоций. Твоих - и ничьих более. Хороших и дурных, но твоих...
В одном из твоих писем было нечто о сверхактуализации. Может быть, мне трудно (и даже невозможно) судить об этом. Я затрудняюсь сказать, будет ли сверхактуализацией воспоминание о том, как мы в первый раз шли в Донской монастырь. Мы вошли в ворота, поили по дорожке до кладбища, через кладбище и сели на скамейку около одинокой заброшенной могилы. Нет, тогда я не просто шел. Эти было какое-то парение чувств. Двое идут по улице. Но что значит идут? Идут и на базар и на плаху, но что общего в этом? Разве что в том и в другом случае - переставляют ноги. Нет, нельзя сказать, что мы когда-нибудь просто шли. Мы всегда стремились друг к другу. Если бы на моем пути к тебе оказалась стена и ее невозможно было перейти, - я стал бы разбирать ее голыми пальцами. Это было бы почти безнадежное дело, но я делал бы это безнадежное дело. (У меня нет времени продолжать письмо. Я не все сказал. Буду писать дальше.)
С 7 мая лежал в больнице. Завтра 9 июня. Выписываюсь и еду в лагерь. Пишите.
Ю. Галансков
8 июня 1972 г.

... Мама, конечно, беспокоится, и это огорчает меня более всего. Если бы она знала, если бы она умела и могла ориентироваться в современной жизни, она, конечно же, запросила бы телеграммой, где я и что со мной. И она вполне могла бы послать телеграмму прямо мне. И даже, может быть, не одну, а несколько. Но она не знает, не умеет и не может. Даже написать письмо для нее не так-то просто. Написать адрес на конверте она должна попросить кого-то. Поэтому ее беспокойство всегда мучительно осознавать.
И совсем другое дело - друзья, знакомые. Нельзя сказать, чтобы я был зол на них. Нет, это не соответствовало бы действительности. Скорее, пожалуй, мне невозможно думать о них без чувства некоторой досады, возмущения и раздражения. Проходят вспышки возмущения, но постоянно остается общий фон досады и безнадежности. Кое-что можно было бы отнести за счет непонимания, незнания...
Например, раз в месяц нужно интересоваться официально моей судьбой. Подчеркиваю - официально. Повторяю - раз в месяц как минимум, автоматически. Жив ли я, здоров ли, ем ли я и что? И тем более это просто необходимо, если от меня нет писем.
Меня всегда умиляют трогательные вопросы - получил ли я такое-то письмо. Когда я получаю что-то, я об этом пишу. Во всех остальных случаях - не у меня нужно (именно нужно) спрашивать, почему не дошло то или иное письмо. Вам это должны объяснить в обязательном порядке, мне же - нет.
Все это называется - стиль, стиль внимания, стиль заботы, если говорить хотя бы о минимуме серьезности и основательности отношений.
С 7 мая я лежу в больнице в хирургическом отделении. Ночью мне стало плохо, и в воскресенье утром меня привезли сюда. К счастью, все обошлось без хирургического вмешательства. Сейчас лучше. Боли не очень уж мучительные, и думаю, 9 июня меня выпишут. Лежу почти месяц здесь, а вы пишете мне на 17-й. Если нет от меня писем, лучше было справиться у администратора, где я и что со мной. А то если пролежу здесь еще два месяца, вы так и будете продолжать писать мне на 17-й? Ведь администрация на то и существует, чтобы отвечать на запросы родных и близких. Это одна из ее служебных обязанностей.
Получил с Телеграфного 13 и 14 письма. Спасибо за травы. Большое спасибо. Вроде бы все это должна привезти мама. Но вот никто не едет и не везет. И я не знаю, почему не едут и о чем думают. Может быть, произошла задержка по причине переезда лагерей. Но ведь больница останется на месте, а когда будут лагерные переезды, никто точно не знает. Правда, теперь вроде бы вот-вот, в июне месяце.
Я просил прислать прямо в письме, растерев, черники сухой. Это нужно было бы сразу же (в 13, 14 письме) сделать. Даже в малых количествах это было бы мне нужно. Я очень ждал. И просил об этом не просто скуки ради. И написал я об этом не упрека ради, а в связи с крайней нуждой. Я знал, что ты достанешь те травы, которые есть в аптеках. Но я знал и другое. Я знал, что появится сотня всяких препятствий и проволочек с получением их. И я не ошибся. Травы будут лежать, я буду болен.
О бандероли. Прошлую бандероль я получил в декабре 1971 г. Очередная должна быть через 6 месяцев. Следовательно, ее уже можно и нужно высылать. Я просил Алика⁶ достать растворимый кофе или 1 или 2 пачки табаку "Золотое руно". Может быть, он написал мне в этой связи, но я уже месяц ничего от него не получаю... Где-то в апреле я получил от него очередную открытку...
Про свидание. Очень плохо, что мои не приехали на свидание в мае. Ибо чем дольше они будут тянуть, тем позже у меня может быть личное свидание. Одно свидание после другого может быть только через 4 месяца. Теперь такой порядок⁷. Значит, если они приедут в конце июня на общее свидание, то личное свидание возможно будет только в конце октября, то есть через 4 месяца. Конечно, если у них были серьезные причины для задержки, то я ничего против не имею. Значит, так было нужно. Но нужно было послать мне телеграмму.
Почему не пишет Арина⁸? Я бы ей советовал писать и даже чаше, чем в былые времена. Ей простительно, у нее много всяких забот. В этом она не виновата. Супруг ей постоянно разъяснял, что нужно делать и в каком порядке.

Коля⁹ на камерном будет до 6 сентября, а Юрий Иванович¹⁰ до 6 ноября. Пиши Коле, но вряд ли он сможет отвечать, так как у него сейчас только одно письмо в два месяца.
Мне крайне нужна литература по зоопсихологии. Или хотя бы литература по зоопсихологии за последние годы. Сейчас это более всего меня интересует. И даже перечень вышедших книг был бы мне очень нужен. Интересно было бы знать, что имеется серьезного по вопросу гомостатичности биологических систем, по вопросу современных решений альтернативы редукционизма и организма. Очень интересуют новейшие концепции в экологии, новейшие подходы к эволюционной теории. Но главное - зоопсихология. Если появится что-нибудь новое о муравьях и пчелах - очень нужно. Прошу все это учитывать. Можно прямо покупать для меня. И можно выписывать через магазин "Книга - почтой". Пусть Алик не очень выписывает для меня книги по своему усмотрению. У меня нет денег даже на оплачивание самой необходимой литературы. Эти вопросы нужно согласовывать со мной.
На новое издание Даля пусть меня кто-нибудь подпишет. Алик обещал. И пусть он не забудет этого сделать. Жду уточнений, когда он выйдет и за какое время. Но словарь Даля (да и Фасмера) мне был нужен уже давно¹¹. Сейчас он мне крайне нужен. Алик пишет, что с Фасмером трудно, а Даль - библиографическая редкость. Это я и без него знаю. Но он любил говорить: "Уметь надо". Вот пусть умеет. Не такие книги достают. Вот и достал бы. Да поскорее... Я прошу достать Даля пять лет. Делали кому угодно и что угодно. Для всяких ученых монстров и дураков доставали всякую чертовщину, а мне за 5 лет не смогли достать "Науку логики" Гегеля. Теперь не могут устроить Фасмера через магазин, а ведь Москва набита знакомыми лингвистами...
Колин Женя¹² просил у своих (уже несколько лет) достать ему "Бесов" Достоевского. Можно ли ему устроить это? Я бы с удовольствием получил сочинения Хомякова, если это возможно.
... Узнал точно, завтра (9 июня) уезжаю из больницы. Говорят, что у вас появились 800 гр. коробки настоящего индийского чая. Вот бы попробовать. В посылках и бандеролях нам чай не разрешают. Но, может быть, вы привезете на личное свидание.
Всех обнимаю, Юра. 8 июля 1972г.

Примечания:  

1. "Аленка", "Оленька" "Леночка" - его родная сестра.
жена Ю. Галанскона - О. Тимофеева; "Лена"
Вернуться

2. Имеется в виду Альвидас Шейдус, студент Вильнюсской консерватории, осужденный на 5 лет лагерей строгого режима по обвинению в националистической пропаганде. - Ред.
Вернуться

3. После многократных и многочисленных обращений к Генеральному прокурору и в Верховный Совет СССР. - Ред.
Вернуться

4. С 1.XI.1968. - Ред.
Вернуться

5. Письмо было конфисковано администрацией лагеря после участия Ю. Т. Галанскова, имеете с другими политзаключенными, в 12-дневной забастовке протеста против хамства и произвола замполита лагери 385/17 лейтенанта Клементьева с 18 по 30апреля. За участие в голодовке Ю. И. Федоров и II. В. Иванов были соответственно заключены в помещение камерного типа (ПКТ) сроком на 6 и 4 месяца 6 мая 1972 г. Ю. Галансков избежал мести администрации лишь в связи с резким ухудшением здоровья, в результате чего он в ночь с 6 на 7 мая был этапирован в центральную больницу Дубравном в пос. Барашево. Лейтенант Клементьев получил знание старшего лейтенанта. - Ред.
Вернуться

6. А. И. Гинзбург.
Вернуться

7.Установлен приказом министра внутренних дел Щелокова № 20 от 1.4.72 г.
Вернуться

8. И. С. Жолковская - жена Л. И. Гинзбурга.
Вернуться

9. Н. В. Иванов, член ВСХСОН (Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа, созданного в Ленинграде в 1964 г.), осужден в 1967 г. на 6 лет.
Вернуться

10 Федоров.
Вернуться

11. Речь идет о "Толковом словаре русского языка" Даля и "Этимологическом словаре русского языка" М. Фасмера. - Ред.
Вернуться

12. Евгений Александрович Вагин член ВСХСОН, был осужден на 8 лет лагерей строгого режима. - Ред.
Вернуться

Печатается по книге "Юрий Галансков", Ростов-на-Дону, издательство "Приазовский край", 1994

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!