О Юрии Галанскове я мог бы рассказывать сутками, хотя провел с ним в одном лагере всего год. Но узнал я его заочно, как и все мы друг друга, раньше, чем его арестовали - слухами земля полнится.
Осенью 1971 года меня перебросили из лагеря № 17 в лагерь № 17- а. Эти два лагеря находились в ста метрах друг от друга, и мы даже иногда перекрикивались, хотя за это карали. Но когда сильно надо было, то на наказания никто не обращал внимания.
Юра был среднего роста, с черной бородой, худой, можно даже сказать, изможденный, но очень веселый. Только потом я стал замечать, как тенью по его лицу пробегали судороги болей, которые мучили его много лет. У Юры была обводная язва желудка, болел он еще с воли. Чекисты, конечно же, знали об этом, знал об этом и суд, но, несмотря на это, ему вкатили "на всю катушку" - 7 лет строгого режима.
23 сентября 1991 года в здании КГБ на Лубянке, куда В. Буковский, я и группа документалистов из Свердловска под руководством режиссера Бориса Евсеева пришли знакомиться с делом Галанскова, в записной книжке Юры я прочел такие слова: "...Ночью сильно болели грудь и живот. Разорвал на себе майку. Когда этому будет конец? А может быть, конца не будет. Или, вернее, единственный естественный конец. Проклятье!!!" Эта запись сделана 7 марта 1959 года.
Родился Юра в Москве в семье рабочих. С юности писал стихи. В школе даже был комсоргом, но из-за своего свободолюбивого характера и повышенного чувства справедливости вынужден был оставить школу. Учился в вечерней и писал стихи, работал осветителем в театре. Потом поступил в МГУ, но оставил университет по тем же причинам, что и школу. Перешел в историко- архивный институт и не закончил его. Уже тогда он с группой друзей и единомышленников выпускал подпольный рукописный журнал "Феникс". Их называли "отщепенцами" и "антисоветчиками". Дважды Юра побывал в психушке, а потом арест, суд, и вот он уже в лагере № 17- а в Мордовии.
В местах заключения он не щадил себя. Слабый здоровьем, показывал пример несгибаемости и стойкости, голодал вместе с нами, несмотря на боли в желудке и наши запреты, сидел в карцерах, бастовал, писал жалобы и заявления. Он боролся как мог за светлые дни, когда люди смогут без страха говорить правду.
Наши койки разделял проход. Я видел его мучения и днем и ночью, когда он от жутких болей сползал на пол, садился на корточки и качался так маятником, тихо постанывая. Редко боли отпускали его. В такие немногие минуты я учил его стоять и ходить на руках.
товарища по лагерю. Но даже тогда это было сделать не так-то просто. Пришлось долго бегать, чтобы получить свидетельство о смерти Юрия Галанскова, которое все эти долгие годы не выдавали его сестре на руки. Потом я оббивал пороги в Моссовете, где хотел получить разрешение на захоронение праха русского поэта-мученика и правозащитника на Ваганьковском кладбище. Но не для Юры было это престижное кладбище, и поэтому пришлось получать разрешение захоронить его прах на Котляковском кладбище, где находятся могилы его бабушки и дедушки. К тому же нужны были немалые деньги, чтобы поехать в Мордовию, также требовалось разрешение на разрытие могилы и т. д.
Когда почти все было готово и мы собирались выезжать, грянули события 19 августа. Со мной в Мордовию должен был ехать документалист из Свердловска Борис Евсеев со своей группой кинохроники. Они наняли автобус, оплатили часть расходов, связанных с перезахоронением. Небольшую сумму денег дал я, сильно помог Володя Буковский, и большой вклад внесли представители НТС, которые в это время находились в Москве на съезде соотечественников.
Надо отметить, что некоторые люди в Москве говорили мне, что я в 5ялся не за свое дело, удивлялись, что я перезахораниваю Юрия Галанскова, предсказывали провал поездки. После подавления попытки переворота мне вообще не советовали ехать в Мордовию, но мы все твердо решили не откладывать начатое святое дело, и 28 августа 1991 года наш автобус выехал в Мордовию.
Остров ГУЛАГа встретил нас бесчисленными вышками и заборами колючей проволоки. Красивейшие места были превращены в тюрьму. Принимали нас так, как в застойные времена высокопоставленные комиссии. Начальник управления Дубравлага был в отпуске (когда-то он был начальником лагеря, в котором мне довелось сидеть), и нас все время сопровождал его заместитель по политической части. Работники администрации думали, что мы приехали их арестовывать, но страх на их лицах исчез, когда они узнали истинную причину нашего приезда. Мы сделали вывод, что они совершенно не знают, что происходит в Москве, в стране.
Замначальника предложил установить на месте могилы Галанскова памятник жертвам ГУЛАГа. Он даже взял лопату и копал BMICTC с нами. Зэковское кладбище находится в сотне метрах от лагеря. Мы видели десятки свежих могил. Будто это был не лагерь по исправлению преступников, а место их уничтожения. Мы ходили по человеческим костям, которые валялись повсюду. А рядом с кладбищем располагалось свалка мусора, которую замначальника обещал убрать.
Я ушел в лес, чтобы не видеть останки своего друга. Их уложили в гроб, а крестика, который когда-то надзиратели силой пытались сорвать с Юры, в могиле не оказалось. Может быть, мать сняла крестик с умершего сына, а может быть, надзиратели сорвали с мертвого - ненавистного им поэта и правозащитника.
Юра был православным и всегда гордился этим. Не раз видел я, как он тихо молился. Был он необыкновенно добр ко всем. И лагерные негодяи - стукачи могли всегда рассчитывать на его совет или помощь, он не питал к ним ненависти. И на надзирателей, офицеров смотрел с сочувствием и сожалением.
Гроб с останками поэта поставили в кузов грузовика и повезли к автобусу. Мы забрали с собой и крест, который когда-то изготовили заключенные соседнего лагеря по просьбе сестры Юрия.
Когда мы приехали к управлению, с фронтона здания уже был снят коммунистический лозунг. В коридоре убрали бюст "железного Феликса", а из своего кабинета замполит унес в кладовку бюст Маркса Побывали мы и у лагеря №11, где мне довелось сидеть два года. Перед административным зданием стоял большой бюст Дзержинского на постаменте. Я сказал оператору: "Анатолий, снимай его". "Сейчас снимем, - подскочил ко мне замолит, - уже за краном послали".
Вечером мы выехали в Москву. Я вспоминал те далекие дни, когда мы с Юрой были вместе. Как-то весной после грозы с ветром надзиратель принес в лагерь маленького мокрого совенка. Мы его обсушили, накормили. Для Юры в тот месяц мы выбили больничное питание 6 "б". Это в общем-то была почти такая же пайка, какую получали все зэки, но только на обед давали маленькую котлетку или кусочек мяса, а на ужин больной получал стакан молока, кусочек масла. И вот Юра стал отдавать совенку котлетки и мясо. Я ругался с ним тогда, но ничего поделать не мог. Сжав в руке котлетку, он тайком нес се птице. Совенок быстро рос, тяжелел, мы стали учить его летать. Жил он на дереве у барака и никуда не улетал.
В Москву мы приехали ночью. Гроб с прахом оставили в церкви Ильи Пророка. На другой день состоялось отпевание усопшего.
Я получил в Моссовете разрешение на проведение прощания с прахом поэта и мученика на площади Маяковского, где в далекие шестидесятые годы Юра читал свои стихи. В это время в Москву приехал Владимир Буковский. Они были друзьями с Галансковым. Не раз Володя спасал Галанскова от милиции и чекистов, уводя его с площади проходными дворами.
1 сентября 1991 года возле памятника Маяковскому, у пьедестала которого мы поставили гроб с прахом Юры Галанскова, прошел митинг-прощание с поэтом. Выступали многие, читали "Человеческий манифест", Буковский рассказал о том, как познакомился с Га.пансковым и подружился. Потом гроб с прахом поэта повезли на Котляковское кладбище.
На Котляковское кладбище состоялась панихида. Служил отец Геннадий, в миру Гаврилов Геннадий Владимирович, бывший политзаключенный и друг Юрия Галанскова. Он специально приехал из Твери. Гроб опустили в могилу. Сестра Юры первой бросила горсть земли. Тут же были и племянники Юры, его родственники. Российское телевидение снимало о нем фильм, который потом дважды показывали.
4 ноября 1991 года в Московском историко- архивном институте, где перед арестом учился Юрий, мы провели вечер памяти поэта. Жаль, что студенты равнодушно проходили мимо 6-й аудитории, в которой собрались бывшие политзэки и друзья поэта. Такое равнодушие лишний раз подтверждает, что наша нация больна. Удивительно еще и то, что создатели таких передач как "Взгляд" или программ литературно-художественной редакции Останкино не приехали в тот вечер в институт.
А через год в этот же траурный день мы установили мемориальную доску в фойе историко- архивного института, посвященную поэту и правозащитнику Юрию Галанскову. Я два дня обзванивал редакции газет, журналов, бывших политзаключенных, приглашая их на открытие мемориальной доски. Пришли те же люди, которым небезразличен Юра Галансков. "Взгляд" ответил мне, что это не их тема, а другие журналисты и корреспонденты просто не пришли. Мемориальную доску я заказал в Ростовской области, в г. Батайске. В Москве сказали, что нет мрамора, в Ростове тоже материала не нашлось, а вот в Батайске сумели изготовить прекрасную мемориальную доску, посвященную человеку, который один на один вышел на бой с тоталитаризмом, погиб, но не сдался.
Видно, мало еще времени прошло со дня смерти Юрия Галанскова, чтобы по достоинству оценить его вклад в поэзию страны, в политическую борьбу за свободу, справедливость, счастье всех людей. Тоталитарный режим и его верные прислужники делали все, чтобы имена борцов за свободу канули в безвестность, да и сейчас они не сидят сложа руки. Мы же должны приложить все силы, чтобы имена людей, которым мы обязаны возможностью не таясь говорить правду, стали известны всем.
Мало написал Юра стихов, да и когда ему было писать их... Но то немногое, что оставил он нам, навсегда войдет в историю России, которую он любил беззаветно и за свободу которой не пожалел жизни.
В.А. Абанькин
1994
Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
