 |
 |
 | ||||||||||
|
<Судьба Грибоедова и западно-восточные отношения в XIX и XXI веке>Прежде чем приступить к сообщению, я хочу попросить прощения у профессиональных грибоедоведов за дерзость. Мое знание реалий, с обсуждения которых начну свое выступление, не является глубоким и не грешит научной всесторонностью. Мои сведения почерпнуты из широко доступных источников, а в таких источниках, как правило, когда речь идет об этом блестящем представителе русского общества, русской культуры, не принято обращаться к сомнительным поступкам или решениям Александра Сергеевича. Тем не менее, я буду говорить именно о них, не стараясь найти благоприятные для Грибоедова версии и оправдательные мотивы. Это вовсе не отменяет моего восхищения человеком, чей вклад в нашу историю огромен и заслуживает всяческого уважения. Гибель Грибоедова обычно рассматривается как результат вспышки религиозного фанатизма, инспирированной интригами англичан, противников усиления российского влияния в Персии. И хотя я не знаком с доказательствами английского вмешательства, его можно допустить. Но при этом надо иметь в виду, что случившееся противоречило не только английским интересам, но и позиции английского посланника, вдобавок, испытывавшего глубокое уважение к своему российскому коллеге. Нападение на российскую миссию и гибель Грибоедова противоречили и интересам Персии. Когда говорят о подстрекательстве мулл, то надо иметь в виду, что муллы – плоть от плоти иранского народа, и отделить религиозных лидеров от простых людей в их повседневном бытии не представляется возможным. Таким образом, я склонен рассматривать поведение толпы как национальный ответ на национальную катастрофу. И даже если иностранное вмешательство имело место, оно находилось на периферии событий и могло оказать влияние на поведение тегеранцев только в силу и без того высокой напряженности в обществе. Я постараюсь не перечислять фактов, а тем более не разбирать их. Для начала я прочту характеристику Грибоедова, данную английским посланником, Джоном Макдональдом:
Более чем кто-либо другой я могу засвидетельствовать благородный, смелый, хотя быть может несколько непреклонный характер покойного. Будучи долгое время с ним в искренней дружбе и постоянно сталкиваясь в делах служебных и частных, я имел немало возможностей по достоинству оценить многие замечательные качества, которые украшали его душу и ум, и убедиться, что высокое чувство чести руководило им во всех его поступках и составляло его правило во всех случаях жизни.
Небольшая оговорка «хотя быть может несколько непреклонный характер покойного» была для меня убедительней многих разысканий и иных замечаний, как самого Макдональда, так и других современников, в том числе из числа друзей Грибоедова. И замечательный портрет приобретает для меня довольно тревожную окраску. Непреклонность и высокое чувство чести, видимо, привели и к дуэли с Якубовичем, но то, что могло почитаться геройством в гусарской жизни, недопустимо в дипломатической практике, особенно, когда речь идет о взаимоотношении народов, плохо знакомых с культурой друг друга. Высокомерие русского посланника зафиксировано многими свидетелями, а безобразность поведения его окружения, которое он всегда брал под защиту, не вызывает сомнения. Тот же Макдональд пишет: У меня нет оснований полагать, что шах или кто-либо из членов его правительства были хотя бы в малейшей степени причастны к этой жуткой катастрофе. Последняя — насколько я могу судить по тому, что сейчас известно, — объясняется исключительно внезапной и непреодолимой вспышкой массового исступления, вызванного обращением с магометанскими женщинами, заносчивым поведением лиц, принадлежащих к русской Миссии, смертью нескольких горожан и, наконец, нарушением таких нравственных норм, которые более, чем что-либо другое, затрагивают предрассудки и воспламеняют дикие и необузданные страсти магометанской толпы, нетерпимой ко всякому вмешательству в их религиозные обычаи и особенно ревнивой — до какого-то сумасшествия — к святости гарема. Разумеется, многие наши современники объясняют убийство членов российской миссии исключительно дикостью персов. Так же думали и многие современники Грибоедова. Мне попалось очень наивное сообщение знакомой писателя Колечицкой: …и вот в нынешнем январе он убит в Тегеране разъяренной чернью, за неосторожность кого-то из его людей, вздумавшего поднять покрывало проходившей женщине, чтобы посмотреть на ее лицо…
А вот Пушкин:
Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства.
Ни вопроса о причинах, ни повода для размышления. В подобных подходах господствует характерное для самого Грибоедова отношение к чужим нравам, как чему-то варварскому. Вообще, слово «варварский» часто употребляется Александром Сергеевичем для описания Персии. Например, он мог написать: «везде звучит варварская музыка». Мои знакомые музыканты так же отзываются о китайской музыке, хотя известно, что Конфуций считал музыку основой государства, и он, как и многие поколения китайцев, уделял много внимания совершенствованию музыки. Да, эта музыка сильно отличается от европейской, но вряд ли это делает ее варварской. Конечно, у Грибоедова был замечательный музыкальный вкус, но различие традиций еще не дает оснований для презрительных оценок. Тем не менее, убежденность в собственном превосходстве и в праве пренебрегать чужими нравами и обычаями – характерная черта поведения Грибоедова и его современников – военных, политиков, дипломатов. Не нужно подвергать анализу чужие суждения, можно обратиться к самому писателю. Вот что он пишет в путевых заметках:
Такое предпочтение нам, русским («несут стулья» - В.); между тем, как англичане смиренно сгибают колена и садятся на пол, как бог велит, и разутые, - мы, на возвышенных седалищах, беззаботно, толстыми подошвами нашими топчем многоценные персидские ковры. Ермолову обязаны его соотечественники той степенью уважения, на которой они справедливо удерживаются в здешнем народе.
То, что в Туркманчайском договоре оговорено право русского посланника сидеть в присутствии шаха, право ходить в сапогах, сняв калоши, само по себе показательно. Но если эта привилегия спокойно могла быть принята частью европейски ориентированной иранской знати, она не могла не вызвать возмущение у простых людей. Элита может проглотить оскорбление, если того требуют национальные или корпоративные интересы. Народ оскорбления простить не может. И народная память в этом случае оказывается бомбой замедленного действия. В наши дни, когда войны редко влекут за собой массовое уничтожение населения, оставляя потенциал сопротивления, эта мощная сила народного гнева особенно очевидна. Грибоедов как раз и пал жертвой необдуманной непреклонности, недопустимого пренебрежения моралью, возбудивших гнев благочестивых мусульман. Я полагаю, что судьба нашего великого соотечественника явила нам урок, с которым мы не можем не считаться. Поэтому в современной политике должны быть отвергнуты принципы, которые, не будучи артикулированы официально, тем не менее, определяли образ действий русской дипломатии в отношениях с Персией, а сегодня широко распространены в мире и используются странами-гегемонами, включая Россию.
По стечению обстоятельств Иран почти два столетия спустя вновь оказывается ареной реализации стратегий, заложенных в этих трех пунктах. На наших глазах наращивается напряженность в одном из самых взрывоопасных регионов мира. Источником этой напряженности является страх перед чуждой цивилизацией, посмевшей бросить вызов Западу и добивающейся несомненных успехов на пути обретения реальной независимости. Можно много говорить, почему нам не нравится режим, установившийся в Иране после Исламской революции. Однако нельзя игнорировать тот факт, что режим, существовавший до этого события, был гораздо более далек от демократии, чем ныне существующий, и гораздо более жесток. Исламская революция сделала достаточно логичный шаг на эволюционном пути установления институциональной демократии, которым Иран идет с начала ХХ века. Тем не менее, шахский режим не вызывал отторжения Запада, а ядерная программа опиралась на западные технологии и западные финансы. Почему? Ответ прост: шахский режим, стремясь к модернизации общества и экономики, стоял в позе покорности и соглашался на условия, диктовавшиеся «старшими» партнерами. Исламская же революция посягнула на святая святых – на безусловное доминирование Запада в своей экономике и его политический диктат. При этом захват американского посольства и удержание заложников стали убедительным символом того, что Иран не только претендует на реальную независимость, но и собирается играть серьезную политическую роль с собственным видением, по крайней мере, региональных проблем. При таких обстоятельствах ядерная программа Ирана и стала камнем преткновения. Но давайте посмотрим, что означает для Ирана эта программа? Почему ее поддержка опирается на политический консенсус? Это ведь не изолированное направление развития – Иран интенсивно поддерживает научные разработки в самых разных областях. Это и ракетные технологии, и химия, и биология, и т.д. Иран больше других стран региона финансирует систему образования, причем это современная система образования. Все это свидетельствует в пользу того, что Иран намерен встать в ряд самых развитых стран мира, отказавшись от роли сырьевого придатка развитых стран. И чем большее сопротивление он встречает на этом пути, тем крепче консолидация общества вокруг твердой позиции по реализации не нравящихся Западу программ. Могут ли быть основания для такой позиции? Несомненно. Что происходило с Ираном на протяжении последних двух веков его истории? Более развитые в техническом отношении страны терзали эту страну, отрывая от нее огромные территории, навязывая грабительские условия экономической деятельности, навязывая свои политические решения, когда надо, расстреливая парламент, когда надо, оккупируя страну. Да и сейчас неоднократно раздавались голоса о военной кампании против Ирана, о готовности Израиля бомбить ядерные объекты Ирана, а в США раздавались голоса в пользу применения тактического ядерного оружия для разрушения ядерных объектов. Есть ли у Ирана основания опасаться этих угроз? Разумеется есть. Достаточно вспомнить лишь несколько важнейших событий последнего десятилетия. Война против Югославии и отторжение Косово, которые не были санкционированы ООН, но опирались на консолидированную поддержку стран НАТО. Война в Ираке, которая не только не получила поддержки в ООН, но и вызвала раскол в западном сообществе. Но она была начата, несмотря на абсолютное отсутствие реальных поводов для нее. Израиль также проводит свои операции, игнорируя международное право и действуя самым решительным образом. Я готов оставить в стороне сложный случай Афганистана, но не могу не отметить, что связь этой страны с терактом 11 сентября до сих пор убедительно не подтверждена, а именно эта связь явилась основанием для агрессии. В итоге весь регион, от Пакистана до Палестины, находится в состоянии хаоса. Следует ли в такой ситуации добиваться собственной экономической и военной состоятельности? Разумеется, следует. И если по этому пути пошла такая маленькая страна, как Израиль, то почему должно быть отказано в этом стране с огромным культурным багажом, великой историей, многочисленным и талантливым народом? Конечно, людям западной цивилизации непонятно, почему Иран не готов принять свершившийся факт, не признать гегемонию Запада и Израиля и не развиваться таким образом, какой допускают «старшие братья». Но иранцы – даже европейски ориентированные, а таких много, – вовсе не хотят выстраивать свое общество по западным лекалам, а для Запада это непременное условие. К тому же экономический эгоизм самых развитых стран, который они реализуют самыми изощренными способами, не позволяет надеяться на равноправие. Если это равноправие не опирается на реальную мощь. Когда я говорю «реальная мощь», я вовсе не обязательно имею в виду военно-техническую составляющую, хотя в Передней Азии это слишком важная тема. Я говорю, прежде всего о возможности мощного научно-технического развития, которое не исключает и ядерной энергетики. Существует опасение, что Иран стремится к созданию ядерного оружия. Да, такая опасность существует, и распространение ядерного оружия есть зло. Однако надо учесть два соображения. Первое: те, кто владеет ядерным оружием сегодня, использует его для наращиванием своего влияния в эгоистических целях. А в этом случае стремление обзавестись ядерным оружием неукротимо. В том числе и в Передней Азии, где Израиль реально владеет ядерным оружием. Для того чтобы ограничить стремление к обладанию ядерным оружием, надо изменить статус ядерного оружия, уже имеющегося в наличии. А мне не кажется, что кто-то в мире готов к этому. Второе соображение. Сегодня Иран далек от военных технологий и справедливо замечает, что никому не должно быть отказано в использовании ядерных технологий в мирных целях. Если Ирану не отказывать в этом праве, то он готов сотрудничать с МАГАТЭ. Но ведь к Ирану применяется презумпция виновности: достигнув успехов в освоении мирного атома, он, по мнению «цивилизованных стран», неизбежно пойдет дальше, и тогда его не удержать. Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
|
|||||||||||
 |
 |
