Вячеслав Игрунов. 18 марта 2005 г.

Цепная реакция культурного распада

 

Я традиционалист и поэтому очень высоко ценю традицию и всяческие механизмы трансляции культур. В Новое время мы пришли к разрушению традиций. Некоторые очень европейские, очень продвинутые коллеги по этому поводу радуются, говорят какой замечательный прогресс, а вот у азиатов такое косное недвижное, традиционное общество… Вместе с тем, я должен сказать, что от поколения к поколению накапливаются как бы лакуны, утраты, которые ведут к хрупкости общества. Если взять изначальный механизм трансляции культур – то это была передача от учителя к ученику[1]. И неважно – это был отец, мать, ребенок, послушник, ученик в цехе – это неважно, трансляция культуры происходила синкретическим образом.  От человека к человеку переходили не только формальные знания, но и ритуал, стиль поведения, предпочтения, в общем, это представляло единый гармоничный комплекс, и человек ученичествовал всю жизнь. Были старейшины, умудренные опытом, к которым прислушивались.

Новое время создало другой тип образования. Во-первых, это не ученический тип образования, вернее, ученический, но это совершенно другое ученичество. Человек от учителя получает только направляющие импульсы и при этом учитель предстает как транслятор знаний. Конечно – и транслятор морального опыта, безусловно! В особенности, если речь идет о 19 веке или даже начале 20-го, первой половине 20-го века. В Советском Союзе это продолжалось даже до годов 60-х – 70-х., а реликты мы можем наблюдать даже и сейчас. Но – даже этот моральный опыт оторван от повседневного бытия. Он не передается в быту, он не передается вместе с ритуалом. Как бы это знание разорвано. Не передается множество тонких вещей. Ученичество продолжается недолго: человек приходит в школу и уже в 17-18 лет покидает школу, считая себя достаточно самостоятельным. Да, элементы ученичества сохраняются еще долгое время, но в принципе человек получает уже некоторый сертификат на полноценность. При этом количество знаний, которое должен усвоить человек, столь велико, что оно уже не может транслироваться в обыденном режиме, в котором оно транслировалось в традиционном обществе – там все-таки был относительно небольшой набор информации. Самые глубокие  мудрецы в одиночку могли передавать из поколения в поколения большую долю этой информации – конечно, не вне общественного контекста, в рамках этого контекста львиная доля информации транслировалась от учителя к ученику. В Новое время объем информации столь значителен, что это сделать практически невозможно, и тогда начинается самая сложная вещь – человек учит все по книгам. Т.е. львиная доля информация идет чаще всего отрывочно, неупорядоченно, часто просто хаотично и, самое главное, это знание оторвано от других сторон действительности: и от морального опыта, и от ритуала, и от многого-многого другого.

Постольку поскольку воспитание и образование каждого человека идет случайным образом: один прочел одни книги, другой прочел другие книги, один жил в одной среде, другой – в другой среде, получается нескоординированный опыт. И люди даже с близким набором знаний, тем не менее, вырастают с разными представлениями о морали  или с разными представлениями о разделении функций. Прежде всего, это сказывается на семье. Когда было традиционное воспитание мальчиков, традиционное воспитание девочек, традиционная роль мальчиков, традиционная роль девочек, люди вырастали, сталкивались друг с другом, и каждый знал, чего друг от друга ожидать. Там могли быть разные отношения, но огорчений по поводу ежеминутных проблем не возникало. Но в новой среде, когда люди вырастают, они настолько все разные, что их нельзя даже на классы делить: сколько есть людей, столько стереотипов поведения, столько наборов моральных ценностей, столько наборов целей – и так далее. И люди начинают по каждому пустяку вступать в конфликт, и этот конфликт съедает человеческие отношения.

- Но все-таки есть какие-то общности людей со сходными представлениями…

- Представлений о жизни множество. Они относятся к разным классам. Эти классы составляют большой такой слоеный пирог. Но если человека нарисовать как стержень и взять такие круги, которые в разных местах проткнуты вот этим стержнем и уходят в разные стороны: один уходит за стержень вправо, другой влево, третий на север, четвертый – на юг… Сами эти круги представлений могу быть конечно типологизированы, одного набора нет. По одному параметру человек пересекается с одной группой, по другому, – с другой, по третьему – с третьей, в конечном итоге, получается индивидуальный хаос. Так как очень много этих плоскостей, ты с одной из них соприкасаешься с одним, другой – с другим и т.д. Не получается устойчивого состояния общества.

- А в первобытном обществе это не так.

- Да, в первобытном обществе не так. Они как гармошка заходили друг в друга, складка в складку. А здесь это не так. И отсюда общество пребывает в постоянном брожении, в постоянном поиске граней…

- И, может быть, слава Богу…

- Может быть, это и хорошо, я не говорю – плохо или хорошо. Я говорю, что изменился тип трансляции культуры и соответственно с этим изменился общественный уклад. Но – чем более сложные эти взаимоотношения, тем менее управляемо общество, тем сложнее механизмы управления обществом.

А дальше происходит вот какая вещь – идет огромное накопление знаний и люди, которые хотят быть специалистами в какой-то области, неизбежно замыкаются в своем объеме знаний, в своем направлении, вырабатывают свой специфический язык и через некоторое время перестают понимать людей, которые работают в другом направлении.

- Вот  у Сноу[2] мы это читали…

- Да, но Сноу писал об этом когда это было в очень неразвитом состоянии. А сейчас ситуация такая, что часто специалисты, сидящие за соседними столами в одной лаборатории, не понимают друг друга. Во временя Чарльза Перси Сноу это было не так.

- Все-таки есть какая-то общность. Если сидят два биолога, то есть большой набор тем…

- В котором они понимают…

- а специализируется один на таких жуках, а другой – на других…

- Да, совершенно верно. Но там одинаковая все-таки терминология. Но чем дальше мы уходим, тем больше получается этих разветвленных сфер… Возникают новые науки, новые отрасли в науках…

- Сукцессия…

- Это не сукцессия. Это дивергенция, иррадиация… Сукцессия приводит к появлению замкнутого биоценоза.

- Сукцессия приводит к усложнению.

- К усложнению! Безусловно! Но это усложнение конечно. А то, что мы имеем у нас – бес-конечно. А здесь мы имеем бесконечно расходящиеся направления, никак не адаптированные друг с другом.

- Биоценозы тоже эволюционируют. И эволюция есть результат…

- Конечно!

- Поэтому в конце концов сукцессия бесконечна.

- Ну конечно! Но процент открытости относительно невелик, а здесь мы имеем открытость по всем направлениям. В любом нормальном биоценозе виды коадаптированы друг к другу. Более того, вымываются отдельные виды, которые в одинаковых нишах работают, один вид занимает одну нишу, на его периферии могут появляться другие виды, но в основном ниша занята одним видом. А дальше появляются виды, которые имеют несколько отличные трофические связи и т.д. Т.е. это представляет собой систему. То, что мы имеем сейчас, системы не представляет. Очень быстрое разбегание по разным сферам и огромный интеллектуальный взрыв размывает общество. Это первое. Второе – это то, что накопление знаний идет таким валом, что от поколения к поколению ядро знаний может сильно меняться. Если, скажем, в 19 веке, в 18 веке, 17 веке ядро, основная масса знаний была цельной, и на периферии ее происходили какие-то изменения, хотя, конечно, они происходили не только на периферии, происходил как бы дрейф ядра знаний, но все-таки основа была общая. А сегодня от поколения к поколению мы имеем разные ядра знаний.

- Картина мира настолько сложна, что человек просто не в состоянии вместить все ее аспекты. В 18-19 веке средний человек мог достаточно легко освоить картину мира…

- А сейчас это сделать очень трудно…

- Просто невозможно.

- И в итоге мы имеем сначала полную дивергенцию в обществе за счет отсутствия канонической системы трансляции знания, канонических потоков информационных, отсутствие отдельных классов, классового образования, типов образования. Затем мы имеем набор знаний, который ведет к изоляции языков, описывающих мир и, наконец, мы имеем поколенческую смену. И это не все. На самом же деле происходят еще более страшные вещи, потому что мир превращается в глобальный. И если раньше мы это имели в одном отдельно взятом обществе, теперь мы сталкиваем массу культур, которые проникают друг в друга, и тогда в каждом из этих обществ происходят сходные события. Где-то общество более традиционное, как, например, в исламском мире, где-то менее традиционное, как в Индии, а где-то совсем постмодернистское, как в современной Европе. И мы получаем такое столкновение, которое грозит полной потерей управляемости. Если иметь в виду, что количество знаний будет продолжать увеличиваться, будет увеличиваться количество технологий, в том числе и технологий трансляции знаний, культур в целом, мы получаем что-то, что я мог бы назвать цепной реакцией культурного распада. Т.е. сама скорость становится таковой, что сдержать распад уже невозможно. Распад становится неизбежным, уже в силу самого факта быстрого развития. Сдержать развитие невозможно, потому что любое развитие дает какие-то преимущества, и отказываться от преимущества никто не может. Тем не менее, сохранение этих темпов приведет к тому, что в обществе начнется столкновение всех со всеми. Это не столкновение в семье, это уже что-то покруче. И [всеобщая] разномастность приведет к возникновению вот той самой Вавилонской башни.

- А если мы учтем, что люди уже достаточно плохо владеют основами своей культуры…

- Да, они все превращаются в маргиналов!

- Они поверхностно знают свою собственную культуру, а чем более они поверхностны, тем более они радикально настроены по отношению к другой культуре. 

- Совершенно верно! И это в том числе! Но даже там, где они не радикально настроены, а где они терпимы, они не имеют механизмов адаптации, коадаптации и т.д.

- Чем хуже они понимают свою культуру, тем хуже они понимают и чужую.

- Совершенно верно! Ситуация получается фантастически сложная. Если это сейчас не будет рассмотрено обществом как проблема, общество ждет гибель. Просто гибель! Значит, какой выход? Понятно, что остановить и вернуть к традиционному обществу невозможно. Это исключено. Значит, есть один выход – понимание этой проблемы. И тогда нам нужно выработать какие-то классы… Во-первых, необходимы метаязыки культур, наук. Нам это нужно связывать. Нам нужно вот эти ядра вычленять из разных наук. Нам нужно поставить специальную задачу – создание метаязыка науки. Но и метаязык культуры тоже должен быть. Нужно, чтобы вот эти вот ядра вырабатывались осознанно, осмысленно, чтобы они попадали в диалог к ученым, к интеллектуалам, к интеллигенции и, в конечном итоге, вырабатывался [общий язык].

Конечно же, никогда не сможет быть выработана одна культура для всех. Когда говорят «глобальная культура», такое ощущение, что немножко перемешаются: немножко Китай, немножко Европа, немножко Штаты, немножко Россия – взболтнем,  и получится такая гомогенная смесь. Не будет никогда! Никогда не будет. А будет целый класс культур со своими какими-то слоями. И вот надо осмыслить, что они таки будут, и их надо готовить. Т.е. человечество обречено жить в дивергентной среде.

Этому была посвящена моя работа «Почему вымирает Homo sapiens?», потом просто «Homo sapiens?». Ведь тогда я видел только эти процессы. Ничего больше. Но прошло время, и я еще осмыслил одно свое открытие, которое я сделал в то же самое время: серое вещество является главным экономическим инструментом. Если интеллект является главным экономическим инструментом, это касается не только экономики, но и управления обществом в целом. Если интеллект – это главная ценность, то и инвестиции в экономику, в серое вещество, тоже будет дифференцированным. Никто не вкладывает в старое производство деньги в экономике, никто не вкладывает в убыточное производство деньги. Все стараются вкладывать в высокодоходные, прогрессивные технологии. Это означает, что ресурсы, хотим мы этого или не хотим, будут вкладываться в людей с высоким IQ, с высоким уровнем интеллектуального потенциала и с высоким уровнем – уже – стартового образования. Заметьте – кто отстал, отстал навсегда. Единственное спасение в этом  заключается в том, что та страна будет выигрывать, которая будет высасывать из соседей, из окружающего мира больше этого серого вещества. И в этом смысле образование будет даваться способным людям в других странах.

Из этого есть два вывода. Первый касается межэтнических отношений. Та страна, которая обеспечит максимальную межэтническую терпимость, выиграет. Уже сегодня индийцы составляют 38% врачей Соединенных Штатов. А представьте себе, в нашу страну начнут ездить черненькие дравиды… Следовательно, даже если бы мы обладали экономическим ресурсом, мы не можем втянуть этих людей в свою страну, использовать их потенциал, а Соединенные Штаты могут, и в этом смысле Индия вкладывает свои деньги в образование для того, чтобы питать Соединенные Штаты. Это первая составляющая. Вторая составляющая, до которой я додумался, заключается в следующем – что, безусловно, возникнут социальные страты, похожие на касты, где будут люди с разным языком, с разной культурой, т.е. общество будет очень стратифицировано по уровню образования. И между ними будут очень сложные преграды. Учитывая весь тот объем знаний, когда трудно договориться даже в рамках одной страты, межстратная мобильность будет сильно заторможена. Поэтому будущее общество будет иметь крайне сложную конструкцию, которая у нас сейчас в голове даже не может отложиться.

Я должен сказать, что вот эти два последних соображения – приобретения очень даже последнего времени, может быть, даже последнего года. Хотя предварительно, как я уже сказал, уже в “Homo sapiens?”, в 72-м году она как бы в голове отложилась. Но сейчас становится понятно, что ситуация еще более сложная. Поэтому я об этом и говорю вот в таких терминах – цепная реакция культурного распада. Для того чтобы эта цепная реакция не была доведена до взрыва, необходимо, чтобы были замедлители - как в реакторах – для торможения цепной реакции. Невозможно затормозить цепную реакцию накопления знаний, невозможно затормозить цивилизационные процессы – это исключено. Следовательно, их необходимо канализировать. Вот выработка механизмов канализации и выработка механизмов сохранения целостности общества, на самом деле,  ключевая проблема общества, даже, может быть, более значительная, чем экологическая проблематика, которая стоит перед нами.

- Решение экологической проблематики зависит от того, как мы решим эту проблему.

- Конечно! Она в том числе. Она самоубийственная для существования общества, но ее разрешение зависит от того, как мы разрешим вот эту проблему культурного распада.

Беседовала Е. Шварц.