Из сборника 1972 года

 

1

Последнюю прядь твоих волос уносит ветер. Роняет листья. И их касанье тебя тревожит.

Пальцы твои оставляют на ладони мягкий след. И когда чуть прислушаешься, кажется, что кто-то шепчет слова, никому не известные.
Потом приходит прозренье. Холодный воздух, нежный и чистый, гладит грудь и плечи.
Но еще - вечер. Тогда робкий звук и есть ты. Ты - легкая-легкая, будто свет, но темнота не дает это увидеть.
А еще - ночью.
Но тихим утром, все опять бывает новым.

Теперь уже не найти прошлого лета, и прошлых сосен. И снова ты будешь трогать траву и влажные росинки окрасят пальцы. Солнце чуть-чуть ляжет, и сбоку станет светлее - ты увидишь меня.

2

Когда я встаю - тихо. Выхожу на пустую улицу, где никого нет. И в высоких окнах - тень. Едва светлое солнце, но мокрый туман мешает видеть, что дальше. И тогда приходит ощущение этого.
Но серая паутина хватает за руки.
Иногда я иду в другую часть города. Там - кресты. По утрам они распахивают окна. Но лишь чтоб глухой звук таял. Желтые листья ложатся под ноги. И косые дымы.
А потом - все снова.


3

Милая моя, глаза твои поблекли, будто в желтом пламени солнца нет больше света, будто нежные пальцы не касаются твоих волос, будто время унесло тебя в долгие странствия, будто ветер забрал все тепло и снежинки не тают на твоих руках, в твоем дыханьи. Милая моя, посмотри! - желтые листья падают медленно. И тихо ложатся у моих ног. Пусть никто ничего не узнает! А завтра солнце снова поднимется на востоке и легкие лучи его лягут тебе на плечи.
Милая моя, я жду тебя снова, здесь. Пусть тяжелый аромат цветов стелится у наших ног.
Милая моя…


4

А сегодня, я увидел девушку. Грустные-грустные глаза ее в желтых листьях были совсем голубы. И небо было рядом.
Она прошла мимо. Я стоял у чугунной ограды и тень дерева закрыла меня. Я был могильный камень, как все. И упругость ее пальцев не коснулась моих щек. Было холодно и по мрамору лица моего текли слезы - она была одна. Как я. Совсем одна - в большом пустом городе, в котором окна.

 

***

Вдоль черных мостов проходят тени, заходят в серые лавки у берега, платят один золотой и уносят с собой хорошо просоленное тело.
По каналу плывет старая баржа. По каналу везет баржа невольников. И на барже сидят все понуро.

- Господи, Бог мой! Пусть во сне мне расскажут ангелы, что я сделал худого. Моя лавка совсем опустела, лишь два тела свисают в канал, да ненужный скелет, ибо мясо с него все обрезал, но никто не заказывал кости. Я совсем разорился. Не заходят уж в лавку богатые люди и нет денег купить новых пару невольников. Если в лавке моей солонины не будет, я по миру пойду и умру на дороге голодный, бездомный. Боже мой! Помоги! И пошли мне спасенье - я обильною жертвой отвечу.

"Я плыву, чтобы выплыть. Чтобы выйти на берег и упасть на чистый песок у теплого солнца. Нет больше сил. Если вновь попадусь продавцу человечьего мяса, я уже не уйду. Сотни раз я срывался с канатов, сотни раз уплывал от торговцев, сотни раз попадался я в сети. Мои руки покрылись мазутом, мои волосы слезли в рассоле, изнутри я прогнил, мои уши уже не услышат человеческой речи...
Я плыву, чтобы выплыть. Я плыву под водой и черные пятна нефти скрывают меня. Но в темноте я ничего не вижу. Я плыву наугад между толстыми сваями. Вот. Здесь я выйду - сваи совсем прохудились - видно заброшена лавка. Отдохну и снова в путь.
Боже мой! Здесь торговец! Не уйти мне теперь! Нет больше сил и толстый канат цепко держит мои ноги…
Я плыву, чтобы выплыть! Я весь прогнил изнутри и для еды вряд ли годен теперь. Но жирные сумерки давят меня. И сваи, сваи…

Темные тени идут по набережной, заходят в лавки, поросшие грязью, платят один золотой, и уносят хорошо просоленное тело.
Под длинными мостами плывут баржи. Плывут баржи, задевая сваи. Везут баржи невольников. На баржах невольники сидят понуро.

***

Сегодня ночью приходили тени. Их глаза были грустны. Они слонялись по комнате, будто не находя чего-то1.
Сегодня ночью дождевые капли тревожно стучались. Я растворил им окно. И они успокоились, легли на кресло. Но я еще долго слышал, как громко стучит их сердце.

Холодно. Всем холодно, шептал седовласый старик, прижимая лохмотья к озябшему телу.2 И все тянут руки к солнцу, которого никогда не бывает. Как будто ждут чего-то. Вы все слишком молоды. Я помню солнце. Когда я был как вы, оно еще было. Это такая тусклая пляма в самом конце неба. Его любили только калеки… Я - ваше солнце! Смотрите, как я заворачиваюсь в одежды! Почти не остается дыр и ветер не лижет мое тело. Пусть несчастные смотрят в небо! Идите за мной, мы спрячемся в длинных пещерах и будем слушать, как гудит ветер. Мы будем смеяться над теми, кто хочет света. Их серые накидки белы от снега, из их слипшихся волос уже не сделаешь кофты. Пусть они бродят по заброшенным камням - там давно нет уже пищи, пусть холодные ливни моют их руки, пусть белеют их кости на забытых дорогах…
Я помню солнце - это такая желтая пляма в конце неба. Ее любили только калеки - им всегда чего-нибудь не хватало.

 

***

- Нет, не обморок - падаю на колени: как ты обыденна в серых улицах города, человеческая красота!
- Когда бываешь стар, когда тебе четверть столетия! - невыносимо больно одинокому сердцу!
- Не уходи. По голубым ступеням времени мы поднимемся в Вечность, и там - боги устыдятся своей неказистости!
- Остановись! и я - подарю тебе мир тишины и безмолвия, где величественны тополя…


Примечания:

1. Эти и следующие строки, написанные около 1970 года, тесно связаны с началом осознания автором экологической проблематики  >>>   - прим. ред.
Вернуться

2. Из бесед в Черкизово, 2001 год.

….Вот этот же самый старик, заворачивающийся в лохмотья - это что, не суд Господень? Это тот же самый суд Господень. Человек - это и есть Господь. Господь судит нас тем судом, каким мы судим.3 Мы сами - суд самим себе. Смысл этого - это мы делаем: страшен тот день, когда небо почернеет от дыма. Когда уши оглохнут от трубного гула… Это человек создает, и это и есть Суд Господень, человек сам себе Божий Суд. В этом дело… Вот в этом весь смысл [суда]может быть - он грозный, он страшный, но он исходит от нас, потому что мы страшны ликом, или душою, или нравом… Мы неотличимы от Него…Вот когда мы говорили, что человеческий дух неразрывно слит с телом, а человек слит с природой и тысячами нитей он связан с ней, то все остальное - точно также. Дух существует в теле… Что есть смерть? Я умираю - живут другие, есть деревья, которые останутся после нас, есть птицы, которые будут щебетать после нас - вот в этом оно остается, ни в чем больше. Только это и есть. Не отлетает никуда наша мысль… Мне было трудно принять смерть, но со временем я ее принял. Да, я буду оставаться в ином качестве. Но это иное качество - то, что я оставлю в культуре, в мыслях и чувствах моих детей, детей не обязательно биологических. То, что я оставлю жить: здание, которое я построю, деревья, которые посажу, детей, которых рожу, учеников, которых воспитаю… Вот им я передаю часть себя - ни в чем больше я не повторюсь. Мне тяжело жить - отсюда мои стихи, но я таков. Отсюда мои стихи, я воспринимаю мир таким. Но мир таков. Человек - сам судия самому себе.
Вернуться

3 Ср. со словами апостола Павла: "…ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же. А мы знаем, что по истине есть суд Божий на делающих такие дела. Неужели думаешь ты, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и сам делая то же?.. Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, Который воздаст каждому по делам его… " (Рим. 2, 1-6).
Вернуться

 


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.