ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА КАК ВЫЗОВ ^[1]

В середине 60-х годов в книге "Перемены и традиции"[2]  Арнольд Тойнби пересказал историю о том, как Дарий в заботах о сохранении своей власти собрал представителей покоренных царств и предложил рассказать об обрядах погребения своих предков. Эти обряды оказались столь разнообразны, что сами рассказы о них в глазах слушателей выглядели кощунственно и привели к вражде между народами. Для современных европейцев это предание выглядит как иллюстрация римского принципа "разделяй и властвуй". Однако меня оно наталкивает на несколько иные размышления.

Сохранять роль арбитра в международных спорах, одновременно подогревая эти споры, можно на протяжении относительно недолгого времени, стяжая при этом всеобщую ненависть. Однако персидская держава просуществовала три столетия и, пав под ударами греко-македонского войска, возродилась в империи Селевкидов. Наследовавшая Селевкидам Парфия, несмотря на бесконечную и изнурительную войну с Римом, просуществовала еще полтысячелетия, уступив свое место Сасанидам. Таким образом, регион, объединенный персами, продемонстрировал огромную способность к интеграции, несмотря на уникальное разнообразие культур и многочисленность государств. И надо сказать, на протяжении веков существовала некоторая преемственность в объединительной политике, которая содействовала сохранению единства при разнообразии.

Марксистская точка зрения, лежащая вполне в европейской традиции, усматривает в этом отсутствии унификации слабость восточных режимов, и Советский Союз строился по принципу единообразия, где конституции республик отличались почти только вкрапленными там и сям именами титульных этносов. Нынешние либералы и демократы наследовали эту западную веру в "прогрессивность" стандартизации и даже не согласны признавать национальное своеобразие где-либо за пределами художественного творчества. А между тем, чрезвычайно важно иметь в виду, что этнические особенности и культурные традиции являются мощными ограничителями адаптивной способности обществ. И на этом следует остановиться несколько подробней.

Современные индустриальные общества чрезвычайно похожи одно на другое, и экономическая теория, развивавшаяся в лоне европейской культуры, полагает, что законы экономики универсальны и одинаково действуют во всех обществах, независимо от культурного своеобразия. Отсюда следует, что достаточно унифицировать письменное право, включая право собственности, и мы получим общества-близнецы. Не все экономисты придерживаются подобной точки зрения. Есть основания полагать, что "универсальные" экономические законы по-разному работают в разном культурном субстрате. Мне памятны иллюзии западных экономистов по поводу возможного развития третьего мира и специально африканских стран, когда рассчитывались сценарии развития, в которых темпы экономического роста напрямую связывались с уровнем инвестиций. Фиаско западных ожиданий отрезвило инвесторов, но очень мало сказалось на взглядах теоретиков.

Культурные особенности возникают из множества оснований, в том числе и из традиционного типа экономики. Сформировавшись, эти особенности имеют тенденцию к гомеостазу, и сопротивление переменам ощущается даже в тех обществах, которые провозглашают перемены своим кредо. Возможно, поэтому на протяжении тысячелетий удавалось сосуществовать различным типам обществ, оказывать некоторое влияние друг на друга и при этом не диффундировать и не терять культурного своеобразия. Более того, известны механизмы, культивирующие разнообразие. В одних случаях эти механизмы связаны с употреблением языков, в других случаях - с существованием каст, в третьих - с этническим разделением труда и т.д. Часто эти механизмы комбинировались, когда имело место завоевание. Хотя при завоеваниях этнические различия довольно быстро стираются, языковое различие продолжает культивироваться, как это происходило в эллинистическом Египте, омейядской Андалусии или средневековой Англии. Однако известны и другие примеры. Узбеки, киргизы и таджики в равной мере могут считаться автохтонами Средней Азии. Веками они жили друг с другом, сохраняя культурные различия. В число этнических различий входили также и различия в экономической деятельности. Если киргиз - пастух, узбек - земледелец, то таджик - ремесленник или чиновник[3].

Этнокультурные различия закрепляются настолько, что принадлежность к той или иной экономической группе может быть оскорбительной. В древней Месопотамии можно было обругать человека, назвав его пастухом. Ростовщичество в средневековой Европе было уделом презираемых евреев. В испанский язык вошли многие слова, связанные с торговлей, из арабского, что связано с развитостью и престижностью торговли у арабов. В то же время в Китае торговля являлась презираемой сферой деятельности. Аристократия многих стран ведет происхождение от почитаемых воинов, однако в других странах или в другие эпохи профессия солдата презираема[4], и армия состоит из наемников, бедноты или вольноотпущенников.

Уотт и Какиа в книге "Мусульманская Испания" (A History of Islamic Spain)[5] ставят вопрос о том, не была ли борьба между мусульманами и христианами в Испании борьбой между отсталой скотоводческой культурой севера и развитой городской культурой юга. И продолжают это вопросом, способна ли была какая-то из этих культурных систем усвоить иной тип хозяйства. Напрашивается мысль о том, что если бы одна из этих культур была более гибкой, обладала бы большим адаптивным потенциалом, быть может, реконкисте существовала бы мирная альтернатива.

Однако культуры, в особенности традиционные, ревниво относятся к сохранению изолирующих механизмов. Эрнст Геллнер в статье "Пришествие национализма. Мифы нации и класса" пишет о традиционных обществах: "...Попытки унифицировать стандарты культуры [в таких обществах] рассматриваются как преступные, порой в самом прямом, уголовном смысле. Тот, кто вступает в культурное соревнование с группой, к которой не принадлежит, нарушает общественный протокол, покушается на систему распределения власти"[6].

Азиатские общества насчитывают много тысячелетий, в течение которых различные этносы выработали различный тип культуры и заняли различные экономические ниши, что позволяет им относительно бесконфликтно сосуществовать друг с другом. Текст культуры содержит твердые представления о месте каждого этноса[7] в экономической и политической жизни. Конфликты, которыми и тут богата история, до недавнего времени возникали не между этническими группами, а между государственными образованиями, в которых этнические группы идентичным образом были распределены по стратам(3). Многоплеменной Афганистан не испытывал этнической розни до тех пор, пока война не заставила все этнические группы сменить роли, и сегодня Кабул обстреливается из артиллерийских орудий потому, что на традиционную роль пуштунов покушаются узбеки.

Пришествие европейских идей в Центральную Азию ведет к развитию национализма и вслед за тем к национальной розни. Довольно широко известные ошские события[8] связаны с покушением киргизов на земли, обрабатываемые узбеками. Президент Акаев вынужден обещать 50% обрабатываемой земли в процессе приватизации передать киргизам. Но традиционно земледелие - сфера деятельности узбеков или осевших здесь в течение последних ста лет русских. Интервенция киргизов в нетрадиционную для них сферу естественна, если иметь в виду европейские идеи равенства и реальное материальное неравенство, вытекающее из традиционного распределения ролей между этносами. Но оно неестественно с точки зрения сложившихся традиций и представлений о месте народов и потому вызывает сопротивление узбеков или русских. Хотя земли, на которых работают узбеки, принадлежат колхозам, а потому - юридически - на равных основаниях могут быть приватизированы гражданами разного этнического происхождения, реально сложившиеся отношения позволяют узбекам считать эти земли своими, а притязания киргизов рассматриваются как покушение на свою собственность.

 Тут мы вплотную подошли к теме, заявленной в заглавии. Как я уже говорил, различные культуры, этнические традиции по-разному оценивают экономические роли и предписывают разное экономическое поведение разным этническим группам. Особенно важно это для соседствующих групп. Соседствующие в течение долгого времени этносы вырабатывают различный стиль поведения и объяснения этому различию, которые, как правило, признаются обеими сторонами. Эванс-Причард описывает мифологию нуэров и динка, в соответствии с которой в отношениях друг с другом динка должны хитрить и воровать, а нуэры завоевывать и грабить[9]. И двум весьма близким этническим группам трудно, если не невозможно сменить стереотип поведения. Естественно, для динка капиталистические нормы окажутся более приемлемыми, чем для нуэров, которые скорее предпочтут стать солдатами, чем станут торговать. Хорошо, если социальные преобразования предложат этим двум народам разные, но одинаково нужные обществу ниши. Но если, например, нуэров окажется существенно больше, чем динка, и презираемые нуэрами динка быстро разбогатеют, а оставшиеся скотоводами нуэры впадут в бедность, то социальный конфликт неизбежен.

Я, конечно, привел здесь чисто теоретическую схему, поскольку не знаю, какова ситуация в южном Судане. Специалисты могут судить, насколько обоснованны мои предположения. Однако мне пришлось на основании моих взглядов давать прогнозы развития СССР, и я сам могу судить, насколько они были оправданы.

Прежде всего, с разрешением "индивидуальной трудовой деятельности" и кооперативов, уже в 1987 г.[10] мне приходилось высказываться по поводу социальных последствий экономических реформ. В связи с различной адаптацией различных культур к тем или иным экономическим системам разные этносы по-разному выиграют или по-разному проиграют от введения экономических новшеств. Произойдет стратификационное смещение. Гибкие и динамичные этносы быстро откроют возможности обогащения, в то время как ухудшение экономической ситуации приведет к обнищанию более инертных этнических групп. Даже абсолютный рост благосостояния не в состоянии устранить зависть или погасить стресс неуверенности у относительно благополучных групп населения. И очень значительное различие в благосостоянии этнических страт воспринимается спокойно, если оно традиционно, так сказать, от Бога, от сотворения мира. Но и не столь значительные изменения нетерпимы, если они не вписываются в привычные представления. Поэтому я предполагал, что раньше всего возникнут конфликты в таких регионах, где имеет место смешанное проживание нескольких этнических групп, например, в Фергане. С другой стороны, казались неизбежными рост антисемитских и антиармянских настроений. Насколько верен был этот прогноз?

К несчастью, уже Фергана оправдала ожидания. Хотя в 1987 г. казалось, что объектом неприязни станут крымские татары - пришлые и богатые квалифицированные сельские работники, уже в конце 1988 - начале 1989 гг. стало очевидно, что эта роль досталась туркам - еще более состоятельным пришельцам, занятым в торговле и сфере обслуживания[11]. К сожалению, демократические лидеры, к которым мы тогда обращались, были слишком увлечены борьбой за депутатские места, чтобы обратить внимание на предупреждения. Впрочем, вряд ли что-либо изменилось бы, если бы туркам досталась соответствующая толика внимания: в то время господствовало стремление к прокрустовому уравнению в капитализме и демократии. В итоге туркам пришлось бежать, а крымские татары, добившись возможности сняться с мест, успешно действовали в этом же направлении.

Гораздо больше повезло евреям. Антисемитизм, традиционно порицаемый либеральной интеллигенцией, встретил отчаянный отпор, что, возможно, купировало погромы. Но эта проблема в СССР и новых странах разрешается самими евреями. Возможно, скоро и еврейской проблемы в России не будет за отсутствием таковых.

Армяно-азербайджанский конфликт носит более сложный характер. Однако и здесь присутствует экономический элемент. От многих азербайджанцев приходилось слышать об алчности армян и их нечестных доходах. Да и бакинские армяне признавали, что их дома расположены в лучших кварталах Баку, что их доходы были выше доходов азербайджанцев, а сфера деятельности связана с обслуживанием населения и наличными деньгами. Разумеется, речь идет о статистическом распределении ролей.

В армяно-азербайджанском конфликте экономический элемент довольно затушеван. На арену давно уже выступили вторичные мотивы. Но, как и в случае с евреями, зависть в развитии конфликта играла очень важную роль. Здесь я хотел бы обратиться к уже цитированному выше Геллнеру. Вот одно его рассуждение:
"Бедные оценивают условия своего существования, сравнивая их с условиями существования богатых, и если богатые вдобавок отличаются от них по своей культуре, бедные вскоре отмечают, что эксплуататоры (во всяком случае те, кто превосходит их экономически) одновременно обижают и ранят их еще и своим пренебрежением"[12]. "Если обездоленные способны заметить, что те, кому улыбнулось счастье, отличаются от них в культурном отношении, (например, по своему языку), то возникают сильные и стабильные переживания, которые правомерно назвать этническими..."[13]Я не согласен со многими выводами Геллнера, но приведенные рассуждения довольно точно отражают суть дела. К этому остается прибавить только, что различия становятся особенно хорошо заметными в периоды перемен. В стабильные периоды они могут отмечаться, но не становятся поводом к взрыву ненависти и насилия.

В конце 1988 г. в наш центр захаживал лидер южно-осетинской организации "Адамон ныхас" Алан Чочиев. Он много рассказывал о положении на родине, но все его разговоры так или иначе были связаны с экономической экспансией грузин в Южной Осетии. Мы обратили внимание на такие жалобы: местное руководство поощряет грузинские кооперативы, в том числе сельскохозяйственные, в то время как осетины не имеют возможности заняться предпринимательством. Чочиев обвинял не только грузинское руководство, но и огрузинившихся местных руководителей. Услышав такие рассказы, мы немедленно обратились к демократическим деятелям с заявлением о том, что, если не вмешаться в ситуацию, мы станем свидетелями резни в Южной Осетии. Правда, ситуацию мы расценили иначе, чем Чочиев[14].

Прежде всего, в 1987 - 1988 гг. открыть кооператив, тем более сельскохозяйственный, даже в Москве или под Москвой было весьма и весьма непросто. В Закавказье это было трудней на порядок. Но грузины - очень оборотистые люди, достаточно серьезно подвизавшиеся в нелегальном бизнесе, создавшие мощную параллельную экономику и коррумпированный административный аппарат. Им удавалось открыть кооперативы в Москве раньше, чем это делали русские или евреи. Еще легче им было действовать в Закавказье. Осетины же, напротив, аграрная нация, не заявившая о себе громко ни в подпольном предпринимательстве, ни в торговле. Естественно, что даже при равных юридических возможностях они были оттесняемы грузинами. Отсюда и списывание проблемы на счет имперских амбиций грузинского руководства - ведь легче напрямую обвинить власть или другой народ, чем признаться себе, что ты в чем-то уступаешь соседу. Тем более что имперских амбиций у грузин, действительно, достаточно, особенно у тогдашних неформалов.

Итак, осетины стали жаловаться, что у них отнимают землю и воду. Грузины в то же самое время стали болезненно реагировать на осетинское противодействие: ведь это и их земля. Оживились исторические счеты, а дальнейшее общеизвестно.
Описывая этот механизм, я не хочу сказать, что только экономические преобразования лежат в основе национальных конфликтов. Но они имеют место и зачастую дают старт этническому противостоянию. Иногда они действуют параллельно с другими механизмами, уступая им по силе, но продлевая конфликт во времени. Хорошим примером такого рода является Латвия.

До перестройки русскоязычное население Латвии в большинстве своем было занято на промышленных предприятиях, которые представляли собой непрестижную сферу деятельности. Однако, начиная с разрешения кооперативов, государственный капитал стал интенсивно перекачиваться в коммерческие структуры, создаваемые на основе госпредприятий. Членами кооперативов, а затем и других форм предприятий становились, как правило, работники тех самых промышленных предприятий, на основе которых создавались кооперативы, или их родственники и знакомые. Таким образом, частный бизнес в Латвии стал по преимуществу русским, русскоязычное население в значительной мере переместилось в престижные страты общества.

Такое положение приводило к относительной толерантности русскоязычного населения к процессам национального возрождения Латвии. Однако латышское население не воспринимало такое распределение ролей как естественное. Посредством законов о языке и гражданстве латвийские власти получили инструменты для имущественного ущемления русскоязычного населения и вмешательства в предпринимательскую деятельность. Уже выбравшее себе социальную нишу, русскоязычное население теперь вряд ли спокойно снесет притеснения, хотя именно в Латвии существует вероятность для самых богатых "откупиться" от требований властей. Тем не менее, вспоминается один из принципов Макиавелли: государь может делать со своими подданными все, что угодно, пока он не покушается на их собственность и их женщин[15].

Экономические реформы порождают самые разнообразные межэтнические конфликты. Освобождение цен на рынке в наших условиях дало иной результат, чем ожидалось. Если в прежние времена цены монопольно ограничивались сверху, то теперь они монопольно ограничиваются снизу. Происходит это в силу ряда причин, связанных с развитием корпоративности, здесь я укажу только на одну из них. Рынок в южных республиках СССР никогда не был свободным в европейском смысле. Контроль рынка осуществлялся на родоплеменной, территориально-клановой или мафиозной основе. Пока в целом по СССР контроль за рынком осуществлялся государством, южане на северных рынках занимали свою определенную нишу. Но как только такой контроль исчез, грузины, чеченцы, азербайджанцы стали стремительно расширять свою зону влияния на рынках, контролируя состав торгующих и нижний порог цен. Такой контроль не является тотальным, но он достаточно значителен, чтобы влиять на состояние рынка. Противоречия между населением и "лицами кавказской национальности" достигли такого уровня, что по ряду городов России прокатилась волна насилия, направленная против южных торговцев. При этом, разумеется, культурные различия между этническими группами не принимаются во внимание. Даже в сводках МВД фигурирует мифическая "кавказская национальность".

Все эти примеры показывают, что экономические реформы, не учитывающие этнической и региональной специфики, способны привести к межэтнической напряженности и открытым конфликтам. Вследствие этого, не следовало бы проводить унифицированных экономических реформ, а необходимо было бы на федеральном уровне принять только основополагающие решения и разделить собственность [на федеральную, региональную и муниципальную].

Собственный опыт в области организации труда убеждает меня в том, что экономические законы тесно связаны с культурной средой, и, по-видимому, можно говорить о разных типах экономики, классифицируя эти типы с учетом социально-культурных показателей. Наличие многочисленных различий в экономиках западных стран свидетельствует, что культуры чрезвычайно чувствительны к нюансам и коадаптации элементов. Таким образом можно говорить о том, что те или иные "универсальные" элементы экономики будут по разному усваиваться разными обществами, рождая новые экономические феномены. Это некий фундаментальный принцип.

Конкретные реформы следует проводить на региональном уровне. Не беда, если экономическая система Татарстана окажется отличной от экономической системы Башкортостана или Саратовской области. Ведь никого не смущают отличия Японии от США или Швеции от Гонконга. Разумеется, никто не гарантирует, что на местном уровне реформы будут проводить более компетентные специалисты, но если не торопить события и прислушиваться к мнению всех групп населения - что легче сделать на местном или региональном уровне, - можно было бы избежать многих ошибок и многих этнических конфликтов.

***

Нарушение традиционного устройства уже привело в бывшем СССР к возникновению межэтнической напряженности, кровавым столкновениям и миграционным потокам. Идейной реакцией на это состояние сегодня выступает идея реинтеграции постсоветского пространства. В свою очередь, ее немедленно заподозрили в намерении реставрировать советскую империю. Такие обвинения звучат и со стороны Запада, причем зачастую из тех самых кругов, которые еще недавно торопили российское руководство с проведением унифицированной политики реформ.

Нынешнее руководство России поспешило с проведением единообразной реформы, и значительную роль в этом стремлении имело давление Запада, желающего поскорей увидеть Россию среди рыночных государств. Российские реформаторы, стремящиеся получить западные кредиты и имеющие свою референтную группу не в Казани или Краснодаре, а скорее в Чикаго, действовали с оглядкой на мнение МВФ или подобных организаций. Политику Российской Федерации делают советские люди с советской ментальностью, отравленной, вдобавок, индуцированным национализмом. Поэтому, выдавая свои рекомендации, западным экспертам следовало учитывать и регионально-этническое многообразие России и бывшего СССР. Но основание ли это для того, чтобы теперь любое интеграционистское движение объявлять имперским?

В сегодняшнем стремлении к реинтеграции присутствуют отнюдь не только мотивы вернуть имперское величие, но и естественные мотивы обеспечения экономического процветания, соблюдения прав человека, культурной самореализации и т.д. и т.п. Это стремление идет отнюдь не только из России и не только от русских. Не являясь навязанным извне и будучи добровольным, оно конструирует новый интегрированный мир, который неизбежно некоторое время будет сохранять черты старого централизованного государства с его имперской ментальностью, но не будет покрываться ими. Не всякая интеграция или реинтеграция протекает в форме империи.

В середине первого тысячелетия [до н.э.] персы создали мировую империю, просуществовавшую три столетия. И этого хватило, чтобы два тысячелетия после этого объединенное пространство раз за разом реинтегрировалось в приблизительно тех же пределах. Как известно, персидские владыки носили титул "Царь царей". И этот титул отражал, в частности, то обстоятельство, что, объединив народы, персидский монарх не упразднял традиционного государственного устройства на подчиненных территориях и, где это было возможно, сохранял власть подчинившимся местным властителям. Таким образом, проводя дороги, связывавшие в единое целое мировую державу, и вводя единую денежную единицу, Царь царей бережно относился к культурному своеобразию, и разделение народов приводило не столько к вражде между ними, сколько к устранению поводов к столкновениям. Александр Македонский и его наследники господствовали в Азии, также содействуя культурному разнообразию и опираясь на местную знать.

Культурные пространства и экономические сообщества, как и другие самоорганизующиеся системы, имеют механизмы гомеостаза самовосстановления. И эти механизмы мощно действуют в истории, включая историю Европы со времен Римской империи. Для того, чтобы избежать реставрации империи, надо показать, что в интеграционных механизмах неоправданно и предлагать альтернативы, а не бороться с самой интеграцией как потенциальной возможностью грехопадения. Да и Россия унаследовала огромный интеграционный потенциал монгольской империи. И еще долго будет сохраняться эта тенденция из Москвы решать, как лучше "обустроить" Россию или новое зарубежье (и этому придется вырабатывать институциональные и идеологические противовесы), потому что ничто так не консервативно, как культура и психология человека. Впрочем, это не означает, что мы гарантированы от реставрации вассальных отношений, однако такая возможность не вытекает напрямую из готовности России идти навстречу Белоруссии, Армении или Таджикистану.
Альтернативой "запятнанной" тенью прошлого интеграции видится только распад и деградация, которые можно смягчать в отдельных случаях, но нельзя преодолеть. Децивилизация, которая уже набрала невиданный темп на просторах Советского Союза, является единственной реальной альтернативой интеграции.

Примечания:

[1] Статья  представляет собой перепечатку текста выступления на международной конференции "Национальная  политика  в  Российской  Федерации",   Москва, Институт  этнологии  и  антропологии РАН-Фонд Карнеги,  22-24 сентября 1992г. Первоначально  опубликована в сборнике «Национальная  политика  в  Российской Федерации», "Наука", М.1993 под названием «Экономические реформы  как  один   из   источников   национальной напряженности». Название "Экономическая реформа как вызов" было дано при републикации в 4 номере журнала "Пределы власти" (ежеквартальное приложение к журналу "Век ХХ и мир"), 1994г. Основной текст статьи печатается без изменений. Уточнения в двух местах текста взяты в квадратные скобки. Все дополнения вынесены в примечания.

[2] В 1992 году я вынужден был ссылаться на Тойнби по памяти, так как книга его была изъята у меня во время обыска в 1978 году. Точная цитата (в моем переводе) выглядит следующим образом:

«Задолго до начала систематического изучения этнологии это разнообразие этнических обычаев было проиллюстрировано Геродотом в его рассказе о вражде между некоторыми индийскими подданными императора Дария I, поедавшими трупы своих умерших родителей, и его греческими подданными, которые трупы сжигали. По повелению Дария каждая сторона рассказала о своей практике обращения с трупами предков, и обе были шокированы, как это и предполагал Дарий. Осквернение чистой и священной стихии огня так же возмутило индийцев, как и каннибализм индийцев возмутил греков. Геродот делает свой вывод, цитируя Пиндара: «обычай – основа порядка вещей». Было бы ближе к истине сказать, что различия в культурных кодах – предмет абсолютной веры, лежащей в основании всех кодов, где добро и зло могут и должны быть определены».  Arnold J. Toynbee. Change and Habit. The challenge of our time. Oxford University Press, New and London, 1966. P. 13.

[3] В нескольких местах статьи допущены явные упрощения, объясняющиеся необходимой краткостью доклада, однако не меняющие существа дела.

[4] Х.Г.Крил в своей книге «Становление государственной власти в Китае. Империя Западная Чжоу», СПб., Евразия, 2001, приводит мнение Д.К.Фэрбенка: «Пренебрежительное отношение к воину глубоко укоренилось в традиционной китайской системе ценностей». И пишет далее: «Если мы попытаемся сравнить статус военного человека в Китае с тем положением, которое он занимал во многих других странах мира, мы сразу же заметим разительное отличие». «Расхожим выражением стали слова, что «главным делом римлян была война». В качестве своего предка римляне почитали троянского воина Энея, а основание своего Вечного города они приписывали Ромулу, сыну Марса, бога войны». «В бытность Августа императором был принят закон, по которому служба в армии стала необходимой начальной ступенью для государственной карьеры…» «Правила игры в римской политике устанавливали военные…»

«Если мы обратим свой взор на китайское отношение к войнеи армии, то контраст с Римом получится поразительным». «Немногие среди величайших героев китайской цивилизации, если вообще кто-либо, удостоились славы исключительно благодаря своим военным заслугам; могие же из них вообще не имели никакого отношения к войне. «Легендарные императоры», чье правление традиция относит к далекому прошлому, являются по большей части культурными героями, которым приписывается изобретение письменности, музыкальных инструментов, одомашнивание животных, распространение сельского хозяйства и утверждение календаря. Чжоуская династия овладела Китаем в ходе длительного завоевания. <…> Самое удивительное – то безусловное предпочтение, которое чжоуская литература… отдает Вэнь-вану, умелому составителю стратегий и мудрому администратору, перед У-ваном, подлинным основателем династии и покорителем Шан, которого традиция восхваляет, в первую очередь, за военные заслуги».

Далее Крил пишет об относительной незначительности роли поководцев в истории Китая, а затем: «Что же касается простых китайских воинов, то едва ли они вообще когда-нибудь гордились своим положением так же, как римские легионеры. И причиной тому, среди всего прочего, традиционное отношение к военному делу, которое ярко выражено в следующей пословице: «Из хорошего железа не делают гвоздей; из хорошего человека не делают солдата»».

«Описывая историческую ситуацию, сложившуюся в Х веке, Краке говорит, что хотя теоретически обе они считались равнозначными, «гражданской службе обычно отдавали первенство перед военной и ценили ее более высоко». Перейти с военной службы на гражданскую было возможно, но при распределении должностей получившие военное образование котировались ниже всех остальных и получали наименее выгодные места. В ханьские времена даже наследника престола выбирали на основании успехов в учении, а также добродетелей гуманности и сыновней почтительности; что же касается знания военных наук, то этому уделяли мало внимания, если вообще учитывали». (стр. 167-173).

[5] Уотт и Какиа "Мусульманская Испания" (A History of Islamic Spain, М.1976. Стр. …

[6] Э.Геллнер. Пришествие национализма. Мифы нации и класса». «Путь», № 1, 1992  стр.15

[7] В данном случае допущено одно из оговоренных упрощений. Различные культуры, разумеется, обладают различной степенью гибкости. Однако, в общем и целом, указанная особенность широко распространена, надо лишь добавить, что этносы в этом отношении находятся в том же положении, что и субэнические группы, варны, касты, кланы и т.д.

Приведу интересное замечание из статьи Ю.Кульчика, С.Румянцева, Н.Чичериной «Гражданские движения в Таджикистане. Аналитический обзор» в сб. «Гражданские движения в Таджикистане», М., ЦИМО, 1990.

«Процесс формирования политических процессов в современном Таджикистане заметно связан с той или иной региональной гражданской и этнической ситуацией в обществе. В республике нередко можно услышать шутливое рассуждение о том, что каждое местечко в Таджикистане занято своим собственным делом: Памир охраняет, Куляб танцует, Курган-Тюбе пашет, Душанбе производит, Ленинабад торгует и правит. Этот стереотип своеобразного разделения труда между различными районами, который в известной мере соответствует реальности и заметен и в других среднеазиатских советских республиках, здесь проявляется отчетливо и с очевидностью распространяется из сферы деятельности людей на их образ жизни, отражается на их обычаях и обрядах, на их языке и лицах, усиливая, ужесточая их, либо, напротив, ослабляя, размывая». (стр.13)

 А вот о другом цивилизационном ареале:

«…Каждая социокультурная общность (род, семья, община, каста) могла жить в соответствии с собственными традициями, но при этом знать свое место и свято исполнять обязанности, памятуя, что скрупулезное исполнение традиций есть путь благополучия и гармонии с людьми, обществом и Богом (выделено мной – В.И.).  А.А.Куценков. Социальный индуизм. В сб. Древо индуизма. М., 1999. Стр. 436.

[8] В июне 1990 г. в г.Ош Киргизской ССР произошел конфликт между узбеками и киргизами, причиной которого стали притязания киргизов на земли колхоза имени Ленина, 95% работников которого составляли узбеки. Конфликт перекинулся на город Узген и села Ошской области. В результате столкновений погибло около 300 человек (по официальным сведениям).

[9] Э.Э.Эванс-Причард. Нуэры, «Наука», М., 1985. Стр.115.

[10] Например, в набранной, но так и не опубликованной в бюллетене «Век ХХ и мир» статье «Перестройка – это значит пересмотры», но в разрезе рассматриваемой темы репрезентативней  также неопубликованное интервью С.А.Белановскому.

[11] 23-24 мая 1989 г. в Кувасае Ферганской области произошли столкновения узбекской и турецкой молодежи, а с 3 по 12 июня почти по всей Ферганской области прокатилась волна беспорядков, во время которых происходили также жестокие погромы месхетинцев с поджогами и убийствами. Более 17 тыс. турок были эвакуированы из Ферганской области в Центральную Россию, а в последующие полтора года около 70 тыс. турок из других регионов Узбекистана уехали в Азербайджан, Россию и другие республики СССР.

[12] Э.Геллнер. Цит. соч., стр.39

[13] Там же.

[14] А. Р.Чочиев, доктор исторических наук,  государственный деятель Южной Осетии, в описываемое время – лидер Народного фронта Южной Осетии "Адамон Ныхас"

[15] «…государь должен  внушать страх  таким образом, чтобы,  если  не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх  без   ненависти.  Чтобы  избежать  ненависти,   государю   необходимо воздерживаться от  посягательств на имущество граждан и  подданных  и на  их женщин. Даже  когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если  налицо подходящее обоснование  и очевидная причина, но он должен  остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю  имущества. Тем  более что  причин  для  изъятия  имущества всегда достаточно и если начать жить хищничеством, то всегда найдется  повод присвоить  чужое, тогда  как оснований для  лишения  кого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее».   Н. Макиавелли. Государь. Избранные   произведения.  М.: «Художественная литература»,1982, стр.349.