Шварц Елена. 2000 год.

<Мое видение миссии "Яблока">

Главная задача «Яблока» может заключаться не столько в работе над улучшением социальной и экономической обстановки в стране или оппонировании Кремлю, сколько в духовном водительстве народа.  Это, может быть, крамольная мысль, особенно в среде либералов, но если ясно это не осознать, у этой организации может не быть будущего – она потонет среди прочих либерально-демократических и социал-демократических партий и не оставит заметного следа в истории. Это вовсе не означает, что ей не нужно заниматься повседневной политикой и экономикой – просто основной сферой деятельности «Яблока» должна стать сфера культуры.

***

 

Наибольшие опасности, грозящие нашей стране, а, в конечном счете, и всему миру, исходят вовсе не от дурно работающей экономики, а от стремительно и, может быть, безвозвратно беднеющей и распадающейся культурной сферы. То, что наша жизнь все больше погружается в релятивизм, в котором расплываются понятия добра и зла, уже почти стало общим местом. Словно в насмешку, когда западная цивилизация с ее великими ценностями индивидуальной свободы и самодеятельности, достигла, наконец, долгожданного торжества, она оказалась, сама того до конца еще не осознавая, на краю гибели. Свобода личности, доведенная до крайности и понятая как свобода от чего-то, обернулась, в конечном итоге, против самой же личности. Свобода от нравственности ставит под угрозу существование цивилизации, а, следовательно, и свободной и самодеятельной личности. Только на абсолютных нравственных ценностях можно основать нечто действительно долговечное и при этом человеческое; без них же цивилизация наша либо разрушится, либо переродится в… какую-нибудь антицивилизацию.

Однако, разрушается не только нравственность. Уходит нечто неуловимое (может быть, душа), что делало жизнь каждого народа и каждой страны уникальной и ни на что иное не похожей. Мир стремится к одинаковости во всех своих частях. Усваивается один способ общения, язык утрачивает свое своеобразие и неповторимую теплоту, словно забывает, откуда он и кем создавался в течение тысячелетий. В новом же веке, если не будут приняты меры,  жизнь имеет все шансы выхолоститься окончательно.

Попытки сохранить цивилизационную специфику репрессивными мерами или путем насильственного идеологического возврата к ценностям прежнего периода не помогут сохранить подлинную культурную и духовную самобытность. Очередное отгораживание от Западного мира, в конечном итоге, вновь приведет к обратному эффекту, тем более, что на нынешнем этапе это отгораживание может повториться лишь в виде пошлого фарса (что уже и происходит).  Вечная дилемма русской интеллигенции – западничество или славянофильство – должна быть, наконец, преодолена. Должна быть создана такая идеология, которая примирила бы эти крайние позиции, и в которой нашлось бы место и русской самобытности в ее лучших проявлениях, и западным идеалам прав и свобод личности (давняя, давняя наша мечта…). Особость русского характера, конечно, не опишешь одной фразой. Из наших мыслителей наиболее, может быть, Бердяев, ухватил главные черты русского человека – его неукорененность во временном, в относительном и его эсхатологическая устремленность. Какое-то необъяснимое пренебрежение к обыденному и вещному мешают, в частности, создать русским по-западному эффективную экономику. Если в конце все равно смерть и вечность, то зачем все это суетное и бренное?  Другая специфическая черта – жажда общих целей, всеобщего счастья, непременно для всех и непременно абсолютного, еще никогда не бывшего в истории. Наш так называемый соборный дух, часто противопоставляемый западному индивидуализму – и причина и следствие этого утопизма. Но, к сожалению, жажда великой утопии для всех одновременно оборачивается презрением к правам отдельной личности.

Наши либералы, вставшие, как им казалось, на защиту прав этой самой личности, решили бороться с российской спецификой – вырастить из русского человека делового и полагающегося только на свои силы нового буржуа. При этом забывается то обстоятельство, что эти черты делового человека в значительной степени сформировались под влиянием протестантизма. Протестантизм же и его мораль успеха и разумного эгоизма всегда воспринимались в подлинно православной среде как едва ли не сатанизм. Даже для экумениста Владимира Соловьева протестантизм был вне Церкви. Богатство всегда в глубине души почти всякого русского человека воспринималось как что-то неприличное, как грех. Это только в какой-нибудь Германии или Америке богатый человек – значит, праведный человек. Для православного богатый не войдет в Царствие Небесное. Богатый – значит неправедный. Самое поразительное, что как раз западная-то мораль оказалась губительна далеко не только в духовном, мистическом отношении, но и в самом что ни на есть земном. Физическое спасение цивилизации теперь возможно только, если добровольный аскетизм, нестяжательство и скромность будут приняты как отдельными гражданами, так и целыми государствами. И в этом смысле столь нелюбимые нашими «западниками» русские соборность, эсхатологичность, равно как и определенное пренебрежение к материальному и временному могут оказаться востребованными в масштабах всей человеческой цивилизации.

И тогда совсем не выкорчевывать эти начала соборности и эсхатологичности надо, но, напротив, именно на них идеологию страны и создавать. Может быть, даже придется приложить определенные усилия к возрождению этих начал (поскольку в последние годы они подверглись очень сильному разрушению), но, конечно, не в их псевдо-патриотическом, «квасном» варианте. Высокие, хоть и не вполне и не всеми до сих пор осознаваемые устремления ко всемирному и всечеловеческому, к воплощению вечного Евангельского идеала Богочеловечества должны, наконец, быть с максимальною полнотой выражены в идеологии.

Опасно, да и бессмысленно продолжать строить что-то, не сознавая для чего в конечном итоге это надо. Это похоже на строительство здания без проекта и без представления о том, каково это здание должно быть по завершении. Что-нибудь, все равно, разумеется, построится. Только вот что? И хорошо ли будет в этом чем-то жить? В этом смысле постмодернистская концепция очень вредна. Неограниченная свобода выбора путей, причем, естественно, путей наименьшего сопротивления при максимальной освобожденности граждан от моральной ответственности не менее опасна, чем отсутствие свободы как таковой. Но некоторая неопределенность в отношении конечных целей должна, наверное, сохраняться. Опасно не только полное отсутствие проекта, но и, в случае наличия такового, его чрезмерная детальность. Последнее уже чревато тоталитаризмом и порабощением индивидуального духа. Должна быть некая тайна, но ни в коем случае не тайна Великого Инквизитора. Не та страшная тайна, во имя которой людей бы «вновь повели как стадо», и, прикрываясь ею, какой-нибудь новый Пастырь сказал бы: «… а накормим лишь мы, во имя Твое, и солжем, что во имя Твое», а та великая сияющая Тайна всякого бытия, в том числе и земного, знать которой не дано никому, кроме Господа.

Абсолютная свобода – это правильно. Но абсолютность ее – не в освобождении от нравственных норм и от ответственности, а в добровольном их принятии. Свобода вне Добра невозможна.  Но добровольность здесь – ключевое слово, ибо принуждение, как правило, приводит к противоположному результату. Однако, к добровольному следованию нравственности нужно воспитывать. Для этого нужна особая идеология.

Создание идеологии – не задача только лишь политики, но и всего народа, однако, было бы легкомысленным полагаться в деле формулирования идеологии целиком на народ. Чтобы идеология создалась не в туманно-отдаленной перспективе, а в обозримом будущем, требуется это самое духовное водительство. Такую миссию могла бы взять на себя русская интеллигенция, однако, будучи разобщена и неорганизованна в структурном и идейном отношении, и к тому же, как всегда, «далека от народа», она вряд ли сама по себе способна в ближайшее время взять на себя такую миссию в полном объеме. Политическая же партия, которая еще хранит память о культурном наследии прошлых эпох, и при этом в определенной мере внутренно организована, могла бы принять на себя, хотя бы на начальном этапе, такую функцию водительства.

***

 

Расхождения в «Яблоке», становящиеся теперь очевидными, в действительности, далеко выходят за рамки межличностных конфликтов. Эти расхождения проходят как раз по этой самой больной теме: жить ли нам в релятивистском мире постмодернизма, без всеобщей идеи, фактически вне истории, или всем вместе двигаться к единой исторической цели, под одним знаменем, исповедуя одни и те же нравственные ценности. Об опасности первого подхода уже было сказано. Опасности второго тоже очевидны. Столкновение этих двух цивилизационных концепций в одной отдельно взятой политической партии приводит к трагическому разлому и чревато ее смертью, если не буквальной, то исторической. Это фундаментальное столкновение, к несчастью, приобретает подчас форму каких-то мелких интриг и закулисных игр. Создается иллюзия того, что все сводится к чьим-то личным амбициям. Действительно, многое можно объяснить амбициями, тем более, что они совершенно не выдуманы. Но всякое явление, в особенности у нас в России, всегда многопланово, поэтому ошибочно не видеть за чисто человеческими конфликтами разногласия по основным цивилизационным проблемам, как, разумеется, ошибочно и обратное – не замечать за цивилизационным спором человеческих конфликтов. Но если межличностные отношения действительно не должны широко обсуждаться, а могут быть лишь предметом дискуссий между непосредственными участниками конфликтов, то спор по вопросу о выборе пути ни в коем случае не должен маскироваться и умаляться. Нет для партии более важного вопроса, чем вопрос идеологический, вопрос о смысле жизни и смысле истории.

Но какой бы путь «Яблоко» не выбрало – постмодернистский или исторический, одно оно должно понимать ясно – в России мораль накопительства и обогащения не пройдет. Цель только материального благополучия, свободной и спокойной жизни не наполнена для человека истинно русской культуры ценностным содержанием, более того – эта цель представляется морально сомнительной и, по большому счету, является глубоко чуждой нашему духу.