Сейчас на сайте

Статья из "Века ХХ...", 1994 г.

 О М и х а и л е Г е ф т е р е

Глеб Павловский

Гефтер и старые вещи

Раза три я написал в "Веке ХХ" об М.Я.Гефтере, и написанное всегда было в жанре вводки, врезки, затравки - не далее.
Я избегаю пересказа его идей, тем более критики. Критика и пересказ не достигают Гефтера, оставаясь разве что минутным знаком одобрения либо неприятия его дела. А единственное дело Гефтера, как я подозреваю, - разговаривать с нами (М.Я. заслуживает лучшей доли). Признаюсь, я меньше чту прочие гефтеровские жанры (они есть, и прежде всего его тексты), а в разговорах с ним не ищу себе иной партии, чем слушать, исподволь и несмело, поддразнивая вопросами.
Я, конечно же, не историк, а житель истории, ее невольный горожанин. "Прошлое" изначально - что-то чужое мне, это как школьное задание на дом. Его вынуждали иметь при себе, как паспорт с национальностью или дневник; из перечисленного меня заботило одно: улизнуть без двоек в табеле и иных санкций за неготовность к обороне. Но, ушедший от цепной своры "историков", М.Я. сеет прошлое, как заразу. Для такого как я Гефтер есть необозримое р а з р е ш а ю... Сродни первичному: уверуй в Господа и делай, что хочешь. И со всеми вытекающими отсюда, недетскими, соблазнами. (Прямое действие его разговоров и даже отдельных слов я с тоской, бессильно наблюдал в годы позорного краха моей Родины - СССР. На тогдашней ярмарке негодяев ходило немало сворованных у М.Я. вещиц; и "суверенизация", кстати, - гефтеровское словцо.)
Я не убежден даже, что слушать М.Я. важнее, чем просто дать ему с тобой говорить. Кажется, именно это многолетнее деятельное присутствие при празднике восстановления жизни мыслью, отступление в себя, возобновляющее жизнь как слышимый разговор, и сделало меня редактором; редактирование мне по сей день любезней "творчества".

*

Нижеследующие тексты Марка Печерского, Валерия Абрамкина, Анатолия Черняева и Дени Пайара получены из Самиздата. К 75-летию М.Я. близкие и ученики его, со всего мира, составили рукописный том текстов о Гефтере (всякая импровизация имеет автора; эта - верную Елену Высочину); книга вышла тиражом то ли в 50, то ли в целых сто штук!
Эдакое падение тиражей лично меня вдохновляет. Книга вновь идет на штуки - по числу трезвых. А там подрастут молодые. Советских тиражей, с добавлением еще двадцати-тридцати, большей частью уже изданных книг (список их всякий сам может досоставить) - предовольно для следующего взлета.
Мои же заметки - не "о Гефтере", хотя и не обошлось без него... Это записи, делавшиеся в разное время (1990-93), обычно не находя для себя места в статьях на злобу дня. Я не могу сказать, что этому помешало - может быть, именно неоднозначная связь, связь-отторжение с позициями самого М.Я.

ПОДЖИГАЕМ

Сгорело здание ВТО - на углу Горького, и "Московские новости" не удержались пустить говорок о "поджигателях-консерваторах" (понятно, кроме политики, здесь и смысл самый коммерческий - мэр, денег!). Вранье очевидное, до смешного, но вот что интересно...
Возможно ли представить в Германии повторный поджог здания рейхстага в роли политического фактора? Даже если поджог был бы повторен политической группировкой и с политической целью, он остался бы заурядным уголовным действием - преступным посягательством на собственность. И ученик Ван дер Люббе вызвал бы не переворот, а несколько фельетонов.
Почему? Потому ли, что немцы проиграли войну, а мы терпим поражение в ней лишь теперь? Или они лучше учили историю? Не знаю, но она для них с у щ е с т в е н н а! Цивилизация, между прочим, есть хорошее знание истории - то есть, ее капканов, опасных для нации символов и исторических тупиков. Цивилизация - это иммунитет. У нас же прошлое держат за нулики. Мы не только падаем в ямы - мы избирательно падаемименно в те же,к этому склонны.. Это и есть русский тип "развития", путем неизвлечения уроков - развития на основе воссоздаваемого однообразия, монотонности, безальтернативности языка. ("Иного не дано" - до чего славно проговорились демки!)
Прошлое как резервуар политических образов, обязательно монотонных, где не личности, а какие-то ряхи - фиксированные размалевки, кажое имя закавычено в назидательную роль и ни в коем случае не могло бы появиться в другой, не взорвав всего контекста "гласности".
В стране, где было "дело о поджогах" 1862-го года, стоившее обрыва просвещения, кризиса реформ и либерального умопомрачения, где были "кулацкие поджоги", - блудоречие о "поджигателях" есть криминализация интеллектуала. Для человека минимальной политической культуры в России "поджог" - подобно "врагам народа" - запрещен в роли идеополитического архетипа, безразлично к фактической достоверности версии (это - дело полицейских, не политиков). Но пустые люди, ступившие в политику из прошлого, которое они только что выпотрошили, не знают греха.

*

Какова связь верности прошлому и актуальной альтернативности - поступка и политики? Она во внутренней сложности субьекта поведения, в его способности признавать себя действующим не только в контексте "задач момента". Она в абсолютной, преобладающей, всемогущейзначимостипрошлого, континуально переходящей в личностную проработанность, в богатую интегральность решений. Прошлое незначимо для московского политического субьекта. Оно для него так же невзрачно, как и он сам, бедненький. Ничего-то у него нет позади, помимо обид для семейного чтения. Что значимого нашла перестройка в "деле Вавилова"? что негоже писать доносы на оппонентов? важная новость. Что значимого в деле Берия? что министру внутренних дел запрещено насиловать школьниц?
Бездарное знание, знание глупца. И бедная дура гласность. А расплачиваться за огоньковские муляжи будем живехонькими.

*

Раздвоенность - один из признаков демократии.
Мы не выносим раздвоенности как позитивного начала, как бытового условия. Человек сложен, вот откуда плюрализм. Человек раздвоен, непоследователен, жалок - вот из-за чего демократия.

ТВЕРСКАЯ-ГОРЬКОГО-ТВЕРСКАЯ-...

То, что развертывается на наших глазах, особенно ярко выражает себя в переименованиях и снятии памятников (даже за хрущевские было cтыдно: и недаром первым звоночком было восстание в Тбилиси при покраже статуи Джугашвили) отнюдь не возрождение; новая Тверская дальше оттойТверской, чем улица Горького. Это, конечно, не продолжение традиции, а нигилизм, валянье ваньки, ничуть не отличное от того, что изорвало в клочья старинную карту России. Но то было сгоряча и всерьез, а это ...
"Попов решил".
Пора меленьких человечков, упивающихся владычеством над былым. Смрад встает с Крайнего Востока Европы. Смрад свободы, которая никому не нужна.

*

...Я родился в роддоме у Садика, что против Водного, угол Торговой - и пишу на компьютере, не позабыв еще лошадиные катыши на булыжнике, свежие, с парком на изломе...
Как мы жили? В скверном месте. Дурная слава была у этого места.
Еще недавно тут убивали, и мы знали это. Убийца только ушел, и неизвестно, далеко и надолго ль.
Всюду разбросаны были зверского вида вещицы. Были рваные куклы, которыми уже никто не играл... Были гильзы - и следы залпов в упор. Я хорошо помню на стенах города ямки от пуль. Были женщины, одинокие, овдовевшие не на войне.
...Все это было столь же красноречивым, как и запретный "Живаго", и "Один день"... ...Но это и была она, наша Родина! Родина, данная тебе в ощущениях. И потому однажды, когда каменщики и штукатуры с раствором стали замазывать следы убийств, игравшие в переулках дети восстали - и выгнали декораторов.
Мы не дали спрятать от себя Родину. Мы знали и помнили слова, которые были высечены на старых камнях - а потом сбиты с них: в глазах у нас стояли и эти слова, и рваные выбоины на местах, где прошла власть с зубилом. То и другое - вместе, одновременно, неслиянно.
Реальность двоилась, но время связывалось воедино. Время возвращалось достоянием "совка". Чем гаже лгали в лицо, тем тверже становилось знание и наследство былого.
Советскую историю долгала и добила лишь гласность.
Гласность - это: прибыли мальчики. Журналистики фри ланс, коммунистики из Торонто. Из - знавших, из быших, шустрые как юнга в "Морской болезни".
Покидали все в мешки, попереименовали - где надо было, дважды кряду (так уходит от слежки ворье, петляя) - отмыли, отбелили, сняли следы пуль со штукатурки... Убитого - признать невиновным и "вечно живым". Именем его назвать место казни; казнь, как незаконную, счесть небывшей.
Прибрали ломы, гильзы и кости и сдали их в "Мемориал" - на муляжи. Сбрызнули свежей слюнкой - и отбыли.
...Господи, да был ли мальчик, расстрелянный за "Король гол!"? Не было мальчика. Не было в а ш е г о прошлого. Значит, не было, и никогда не будет - вас... Негде, места нет.
...И вот мы кричим - нудные, тошнотворные, приставучие старики - б ы л! Был мальчик - и был его, мальчика, глупый король! И было это не в "Твери" и не в "Волгограде"!
Не тот это город, и площадь не та!
Это было в городе Сталинграде!
Это случилось на улице Красных Конников!
И Сахарова никто никогда не ссылал в Нижний Новгород!
...А если не было Горького и не было Дмитрия Лизогуба, и если не Каганович строил метро, не Сахаров - бомбу для Сталина, и не Клейнмихель - Николаевскую дорогу (забудьте!), то и Иуды не было, и никогда на вас не будет Христа! А будет, как в Карфагене, демократия: жаждем.

*

Есть множество памятников, на которых фигура человеческая или одно только человеческое лицо как бы выхватывается, рвется из камня. Но прошлое не пускает, и живая мука, переходя в каменные тяжи, теряется где-то под поверхностью, в камне. Есть другие памятники - уходящим в камень, за предел - навсегда. Такие обычно ставят на кладбищах: приоткрытая дверь в мраморный сплошняк, перед ней - человек, приостановившийся, но уже бесповоротно влекомый туда.
Поставить памятник нам значит соединить обе мысли - из немоты - в немоту - с недолгим всплеском жизни, души и формы между.
История, биография, жизнь - все мельком, все в антракте. Из камня - в камень, в беспамятство и невечность, хлопотно минуя клочок шума, тепла и пространства. Не глядя по сторонам, "не разговаривая с чужими", не веря в реальность умерших, тем обрывая живую их связь с живым...

*

Мучительна гнусность наших вещиц - интерьеров, площадок, пространств... Все изгажено, но перед тем еще - обесчещено, отнято у себя, смыто с доски.
Объемы, пространства и архитектоника нашей жизни исключает любой ренессанс. Ведь Ренессанс означает: отступим!
Отхлынем от злобы дня с ее путаной мутью к нерушимому - дворцам, книгам, природе, не знавшей топора, в кружки друзей, в семьи... Второстепенные мелкие черточки. Твердыня деталей.
А мы?
Ничего непорушенного. Нет монолитов; нет к а м н е й. Не к чему прислониться. Ничего незасранного.
В этой жизни, где нет ни координат, ни вообще тверди (как дали знать уже Чернобыль, "Нахимов" и армянский землетрус), где распоследний лоб, микроскопический участковый знает себя в таком праве пренебрегать понятиями и заповедями, всем известными именами, какого не позволял себе - что Писарев!
Подумать только - какое деликатнейшее ничто Петя Верховенский по сравнению с газетой "Куранты"!

НОВЫЙ НИГИЛИЗМ

Вечереет. Смеркается. "Страшнеет".
Сняли барьер - и мы прем нахрапом, пока (и в чем) позволяют, но уже холодит лоб, чуя грабли... Метр за метром дальше - в непозволительное! Такова практика рабов и калигул: игра с Богом, эксперимент: что, маленький божик, не останавливаешь, - слабо?!
А помню, как бывало страшно в самой обычной, простой, на расстоянии почти уютной, по сравнению с перестроенной Москвой, камере Бутырского изолятора. Что страшило? Близость людей, которые не знают себя, не понимают, где и на чем остановятся. И то же теперь.
В Москве и Ленинграде сидят демократические проконсулы, косят хитрым глазком и что-то втирают дурням о "кознях правых"; а мы, балбесы, им подпеваем (Козлы бородами дорогу метут...Бараны, бараны стучат в барабаны...) Масло кончилось, кончается уголь. Появились первые виноватые...

СОВОК

Со страшной жестокостью уничтожив общество и подмяв церкви, подмяв тебя, власть опиралась на великую классическую литературу: парадокс, в котором еще нужно разбираться. А эта литература, конечно же, была антиавторитарной, космополитичной, интеллигентной; ее переполняли наития; она рвалась к народу, чтобы дать народу по морде. Разумеется, печатая Пушкина, Достоевского и даже Пастернака, власть должна была все это как-то элиминировать. Потому нам озабоченно повторяли "ты книжками не зачитывайся". Но...
"Жили были старик со старухой..." - почему не о них? Как не увидеть буквальное сходство суда над Чаушеску - с судом над Романовыми? И там и тут - мерзкий кураж исполнителей, смрад невменяемости карателей и из-за угла приказавших. Но разве невозможен мальчик, читающий эту стенограмму - один из чернейших документов века, - плача над судьбой Чаушеску, как, читая Дюма, плачут над Людовиком, Карлом Первым, Шарлоттой Корде?
Я прекрасно помню силу переживания справедливости: от пальцев вверх, по кистям леденеют руки. Читаешь о казни Карла Первого: свершилось. Оружейник Просперо бежал из клетки. Народ восстал. Remember.
...Мальчик-вахтер стоит в холерном оцеплении и, отделяя желтые, рыхлой бумаги, лист от листа, читает лениздатский том Александра Герцена ("и тогда социализм займет место прежнего консерватизма, и из груди большинства вырвется новый крик отрицания") - исчезла ли ценность этого?
Юноша, заталкивающий под шкаф дурно отпечатанные листики "Четвертой прозы" О.Э. - исчезло ли значение этого, когда Мандельштамом торгует ворье с лицензии "мэрья"? (Что я ассоциирую с мэрией? - Полдень в Тарабарском королевстве, сомлевший бульдог в муниципальном участке, принц Лимон (удивительно похожий на Ельцина) - и сиротка-мэр, которому отсчитывают пять золотых в туфлю.)
Для чего это унижение опыта под занавес века?
Нам удалось то, чего не смогло поколение первой половины: МЫ ВСЕХ ПРОСТИЛИ. Мы смогли отвлечься от желания мстить, научились иному.
И вот нас запихивают в мешок с куклами Карабаса. Нас тащат - обратно. В месть, в сатанелость, в кровь за кровь. Нас возвращают в шестнадцатый век, из которого мы почти уже выбрались.
Коммунизм - в долгой перспективе - получает шанс приобрести новое дыхание как идеализм. Как неучастие в  э т о й истории (что само по себе есть принцип остаточной порядочности).

*

Кстати - не хватит ли извиняться за  с о в к а? Это имя пора нести с достоинством - ничем не худшее, чем  в и г   или    т о р и.

НОВЫЙ РУССКИЙ

Нет, ты погляди - на лица дуроломов, выглядывающих изнутри иномарок, как личинка из кокона.
Задержаться на этом образе нелегко, как устоять на обмылке, ибо т.н. "лицо" лишено каких-либо характерных выступов, исключая уши, обремененные темными очками. Да, он "новый русский" (до поры, пока русские это терпят), но, верней всего, он тот самый старинный русский сукин сын, обыкновенное мурло, хам...
Вам говорят, что такое исторически преходяще, но я думаю, уж скорей исторически преходящи вы сами - кстати, такого же мнения его охрана. А кто охраняет вас от него? Не Ерин ли?
Писатель Белинков, имевший чрезвычайные познания в теории и практике "авторитарной модернизации" (в тюрьме следователь кипятил ему ступни, в специальной кастрюльке), обращал внимание на небескорыстие гимнов "свежей обновляющей крови", которую от имени прогрессистов всякий раз предлагают влить в увядший общественный член.
Белинков высказал вслух сомнение в том, что набег варваров движим намерением обновить вашу жизнь: на его взгляд, "новые люди" обычно имеют самые простые (и вполне рациональные) намерения: они идут вас пограбить. Варвары идут к вам именно для того, чтобы отнять то, чем вы обладаете и, по возможности, изгадить все, чего не удастся отнять (последнее - из области духовных запросов "нового русского"). Они и не намерены создавать ничего нового, кроме нового уровня благосостояния для себя. - Господа татары, взгляните на этот дурацкий город: как он мерзко богат! - по преданию, обращался Чингис к своим конникам под стенами Пекина. - И теперь посмотрите на себя: вы рвань, от вас воняет! Но как только мы разобьем эти стены, то уже завтра оставшиеся в живых возлягут на мягких коврах, обернув животы тонким шелком, и красавицы станут подносить им сладкий рис..!
Вот речь рационалиста и одна из кратчайших формул прогресса.
И рационалист Белинков, сам варварское дитя, замыкая русскую традицию критического рационализма, дает будущим Темным Векам краткое наставление: как войти в семью цивилизованных наций? Он видит демократическое будущее России в том, что паралич воли старых русских однажды проходит, и они загоняют свиней в хлев, не дают им схрумкать все до конца.
Во имя прогресса "новый русский" (...новый англичанин, новый американец) готов сожрать все; но прогресс в том и состоит, чтобы дать в рыло новому человеку и развернуть его тупые жвалы к реальностям порядка, достоинства, к существованию других Гомо, а там, глядишь (во втором поколении), - и к добрым книжкам. - Ca ira! Вот и вся история Европы в самом сжатом очерке.

СТАРЫХ - УБИВАТЬ

В том, что мы видим, присутствует - и это надо признать - ниспровержение господства "тех, кому за пятьдесят". Это революция против стариков- с их грехами и с их опытом, с их жестокостью, мнительностью - и их совестью одновременно.
"Сделай одолжение - сдохни!" Оттого так много и радостно труженики расчеловечивания демонстрируют по ТВ дрожащие руки и шамкающие губы - "Октябрь... завоевания... Ленинград...".
Новые губы шамкать не станут; и розовая рука власти не дрогнет.
А вот что странно: изменник и как бы циник старого режима оказывается последним, кому дорога старая жизнь. Да, у всех были "серьезные основания" предать прошлое - но именно потому кто-то должен был не расстаться с ним. На руках посмеивающегося ироника вдруг оказался мир-подкидыш, слепой старый пес - это он некогда рычал на нас, когда мы возвращались с работы в зону.
Старый мир умирает на руках нелюбимейших из своих детей. Еще Лира предупреждали, что этим и кончится.

*

...Двадцать лет назад в стране, которой нет, существовало так называемое Противостояние. Люди очень обыкновенные, даже аффектированно "советские" проявляли то, что зрители процесса именовали "смелостью" и "духовным сопротивлением". Между тем, люди, о которых шла речь, просто обороняли свой образ жизни, сложившийся у них в этой стране, безо всякого сравнения с другими странами. С тех пор меня интересует состав человеческого вещества более, чем его форма. Меня влекла загадка: из чего сделана смелость советского человека? И сохранилось еще что-то, что человек может найти в себе?
Из чего ты сделан, кем собран? Достаточно ли всего этого для того, чтобы не только выстоять перед небывалым вызовом, но и, выстояв, не расчеловечиться? Выдержат ли твои проводочки?

ПЕРЕСТРОЙКА - ИСТОРИЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВ

Бывают отменные наименования книг, лучшие, чем сами книги. Такова "Немного солнца в холодной воде" Саган. И такова же "Перестройка: история предательств". Я открывал эту невыразительную брошюру: миляга Рыжков с чувством вспоминает о пуске завода-гиганта... Старикам нельзя быть такими сентиментальными. А вот название - великолепно точно.
История предательств. И предателей. Маленьких и... очень маленьких. Анализ перестройки требует вспомнить о ее гадких подробностях (куда более мелких в низости, чем Баку, раздавленное Горбачевым с санкции Сахарова и нас всех). А другое? Другого практически не было. Тройка ребят под мостом да Варенников с Пуго, в августе 91-го.

*

Догадка, самоубийственно страшная: могло быть все то же, но не подло!
И главная ложь перестройки - что ей не было альтернативы: была. Альтернатива перестройке - перестройка же, но без великой лжи перестройки.
Путем последовательных итераций (наше культурное развитие редко шло столь логическим путем, как в эти семь лет) действующие лица и связанная с ними элита привели себя в состояние небытия всего, что составляет массив собственной традиции. Возникла ситуация тотального нигилизма, которая в Западной Европе еще ни разу не перешла в быт.

ГОРБАЧЕВ И ГАЙДАР КАК НИГИЛИСТЫ

Когда-то взлет Наполеона стал юношеским соблазном для нескольких поколений. Он учил европейского юношу индивидуализму.
Чему учит урок Горбачева?
Неслыханному нигилизму. И Бурбулис - первый ученик.
Горбачев производил фантастические вещи, а все глядели-глядели и галдели: да как это он себе такое позволяет?!
Наконец и Ельцин позволил себе то ж самое.
...И Гайдар.
Раз можно собраться где-то на даче и отменить государство, - можно все. (Раздача ценностей по нацпринадлежности - ну и золотое яичко снесла истматовская курочка, перед тем, как попасть в бульон!) Гайдар раскусил Горбачева.
Тайна Горбачева та, что "все можно". - И рынок можно? И рынок. И даже феодальное поместье и то, думаю, можно - только решиться. Еще веревку с собой принесут. Важно не ч т о , а - к т о: кто тот, кто это делает? Кто в Кремле? Нигилизм-то наш не писаревский - романовский.

ИДЕЯ СТАТЬИ "ПРОЦЕСС РЕФОРМ"

Как постепенно отступали от набора любимых идиотизмов, покидая их один за другим - но не сознаваясь в авторстве, а навешивая их новоизобретенным злодеям. Всех, кого положено было любить, возненавидели - зэков, эстонцев, депутатов, демократов, жертв психиатрических репрессий, шестидесятников, иностранные банки, - но в такую рассрочку, что можно забыть, как их любили больше, чем свою Родину. Всех, кого велено было ненавидеть, затем полюбили - военных, сексотов, президентов... Зуболома-следака Гдляна, еще какую-то беглую сволочь из КГБ. Все переосмыслено так, что нет виноватых, и нечего перепродумывать - в каждый отрезок времени каждый оставался прав. И остается. А вчерашнее добро становится злом - без тени обсуждения.
И что свой Белый дом защищали, и СССР упраздняли с бандой мелких глупцов во главе - не видят в упор и теперь, когда былых любимцев произвели в разбандиты, обгадили и пересажали. Не видят, ибо видеть не велено.
И армию взлюбили, лишь растлив, расчленив и обесчестив. (И теперь - вконец свихнувшись! - еще думают загнать в нее молодежь.)
Забыто, что все поголовно - антикоммунисты первыми - орали "Вся власть Советам", а Ельцин возвеличен и пост президента введен был коммунистами, Советам в обуздание.
И итогом все-таки осталось "мы всегда были правы, а вы все - гавно".
...Особенный, тяжкий труд - приводить себя в состояние исторической невменяемости, и поддерживать в этом состоянии! О, Ельцин, ты великий мастер косой ухмылки.

*

Почему всероссийская чернь так держится за фигуру Ельцина? Не потому ли, что все поперезабывали себя - так много раз меняясь, "обновляясь", выскребая все непередовое - и только Он остался последним напоминанием, что там, позади что-то было, и они зачем-то выходили на улицы, и что-то там такое кричали хорошее? Ельцин - эрзац преданного каждым прошлого. Пломба.

*

Вот и Сергей Ковалев - "при президенте". Источники независимости вечно сомнительны, тогда как мотивы рабства всегда основательны и солидны.

ИМПЕРСКОЕ

"Если выступишь в поход, то разрушишь великое царство".
Двусмысленная, кривая шутка оракула лидийскому царю, почему-то не принявшему в расчет, что подразумевается царство его собственное, не дает мне покоя. В считаные дни 1991 года мы разрушили великое царство и заживо упразднили народ.
...Теперь у нас будет много времени. Теперь разберемся, не торопясь. Некому спешить и некуда (кроме пожарников, карет "Скорой", военных частей...).
Кому еще нужна эта реальная страна? Немногим. Зато эти немногие теперь сосчитают себя.

*

...Ничего, что вы остались "где-то под Нарвой, под Нарвой..." - и римляне Вера остались в Тевтобургском лесу, и легионы Траяна полегли в Дакии - "без толку, зазря".
Только так возобновляется наконец великий народ.
"Вот мы и видим, что вышла ошибка. Ошибка..." - да, ошибка не из малых. Главный грех империи - мы сохраняли ее небрежно. Она хранилась, да и строилась на удивление спустя рукава. Так не выживают, и так не живут.
"Халтурное злое жилье". Пускай рухнет.
Тогда начнется Империя.

КАНИКУЛЫ

Теперь тишина. России нет. На пустой дороге с отгоревшим автобусом у обочины и черепа не видать (кто и куда их прибирает? о тайна постсоветских мусорщиков!), разве что иной раз нарвешься на засаду - но и засады отчаянно одиноки... Стало пусто во все стороны, только видно не стало.
Мы прогуливаемся по музею списанных существований, но при этом непрерывно развлечены. А могли бы с замиранием трогать черепа и бумаги, благо приоткрылись запасники. Посетили бы и Мавзолей, и Лувр, и Лубянку - все музеи вселенной... Но мы закрываем глаза и плывем в будущее, смежив веки.
Уже Горбачев объявил занятия необязательными. Ельцин вообще закрыл школу, но при этом сохранив ее расписание. И если прежде люди старательно посещали ненужные им места и следили, кто опоздал и кто осмелился не прийти, то теперь они шумно галдят: что за чем воследует? Кто будет новый учитель? Кого еще исключат? И это вместо того, чтобы спокойно идти за мороженым!
...Итак: школа закрыта. Государства не существует. Его законы имеют маленькое значение правил распорядка - удобных или нет, решаешь только ты сам. Только ты сам.

*

Теперь, опоздавшие всюду, мы имеем вдоволь времени. Нам некуда торопиться. Наше дело только припоминание сбывшегося. Стряхнуть напряжение с кончиков пальцев и перебрать время, припоминая: как читал "Доктора Живаго" двадцать пять лет назад? При каком освещении? Что билось в окно, и что отвечало словам? Какие книги лежали в той же стопке (состав "стопки книг" на столе - важнейший из образов любой культуры)? Что мы читали одновременно?
Вспомним же места, где все это сбылось. Надо их посетить, даже если теперь там постреливают. Потому и стреляют, что что-то потеряно.
Земля обетованная, наш Holyland. Есть неполитический космос СССР как империи слова и жизни, духовной империи. Она не разрушена, она всего лишь оставлена (с точки зрения духа - еще не создана). Там есть где бродить. Нет страны на карте, и надо воссоздать ее в духе - обетованную, но не сбывшуюся, упущенную землю. А тогда и поискать на карте место для этой страны. (Я сомневаюсь, что для нее русскому потребуются Грузия или Индостан!)

*

Когда я не слишком занят, я хожу по мостовым осторожно - ведь они ветшают.
Советского Союза нет и не будет, но осталась еще последняя советская мостовая. Бог знает, появятся ли другие, и какими будут?
Дерево стоит, и несколько ветвей еще зелены - а корни мертвы, ствол пустой, все резче черты разрушения. Была страна, в ней за летом шла осень - а в э т о й что будет - и будет ли? Или за революцией придет и название?
У русского человека - в том беспачпортном смысле, какой и имелся в виду до победы великих идей Бурбулиса - появились ощущения, которые нельзя выразить ни в проклятиях, ни в критике властей (кто их не критикует теперь?), ни даже в жалобе или крике боли.
Е е - б о л ь ш е н е т.
Ее нет, а мы есть.
И надо нам договориться, как же быть и что делать.

МЕРТВЫЕ

Зато я увижу бунт мертвых против подлого потомства!
С жестокой радостию гляжу, как они уходят от нас.
Как без "прощай", не обернувшись, по своим делам удаляется Пушкин - и ластиком из памяти сводится "В начале жизни школу помню я", и самый колорит старого мрамора (он так хорош на биты).
И слово за слово, знак за знаком выпадают из русской речи, оставляя "Известиям" отработанные презервативы перестройки: "реформа", "демократия", "семья цивилизованных народов"... Язык Федьки-каторжного.
В с е. Мертвые восстали - они ушли. (Федорино горе.) Натужно подымаем головы: а? что? Пушкин? Это который "буря мглою"?
Язык, на котором можно было г о д а м и жевать "застой", "командно- административная система" и "тоталитаризм" - и никто не одернул, не посмеялся, мол, полноте, голубчик! - это уже не русский язык. Огонечная жеванина, эмэновский новояз.
Страна без мертвых - в ожиданьи свежатины. Страна, где памятники не священны, и их охраняют танками до приказа сверху: "Снести". Камни не кусаются, слова молчат, люди трясутся, косятся и ждут "ату!". Это конец? Нет, уже после конца.
Не хотели учить языки (включая русский), разбираться в политической культуре, читать Маркузе, Ясперса и Маннгейма? Слушайте же трели Ландсбергиса.
Славный урок!
То, что переживали народы под нами, мы еще испытаем от них сами, и совершенно всерьез - в полную меру их, от нас позаимствованной, мелкости. Не мы ли загнали их мысли в тот тупой угол, откуда вышли их остзейские политики! Рабам довелось много страдать, пока они сумели превзойти господина в бездарности. Не они "Литва" - Литвой еще мы побудем.

ИСТОРИЯ - ДЕЛО ЖИТЕЙСКОЕ

Кто-то маленький, злой и мохнатый, вроде гремлина из детской страшилки, завелся в мэрии. По ночам он соскальзывает - с бритвочкой - на улицу, видит название - чик-чирик - и утром вздрагиваешь от того, что "двери закрываются, следующая станция - Лубянка..." Кто этот корчеватель имен?
В американском кино вы часто встретите героя, который у нас сидит в мэрии. Там он то потрошит проститутку в поисках неведомой грязному миру чистоты, либо самовластно борется с мафией, кастрируя мафиозов добрым ножом морского пехотинца... В любом случае, там он не сидит в департаменте штата, наоборот, - за ним и охотится полиция. Ведь он - маньяк. Его мнимо правильные речи не слушают, потому что какой спор с маньяками? От них надо защищаться, а пока нечем бить - отползай!
Читатель-по-русски не только интеллектуально, но и человечески не готов иметь какое-либо собственное прошлое. Поэтому он прибегает к грязным услугам Маньяка-Реставратора, дабы тот увел его из невыносимой реальности - к в лоск выскобленному лону цивилизации.
"Здесь танцуют" - обьявили французы.
"Здесь больше не рожают" - вбивает осиновый колышек себе в промежность российский дебил с сиамским орлом на кокарде. Он не виноват, что не может и не умеет ничего знать.
...А отдувается за всех Гефтер. Надо найти доброе слово и для Сталина, надо удивиться встрече, буднично поразиться ей - чтобы перенести шок от прошлого, от куда более простых, чем Иосиф Виссарионович Сталин, существ, сущностей и вещей. То "небольшое отличие", тот пти диферанс Гефтера, что делает его сегодня единственным восстановителем русской истории - безбоязненная близость мертвым, которую развил в себе, как ни странно, из нас он один.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!