Сейчас на сайте

Одесса и одесситы.

Беседа первая.
"Революционизированное" сознание и диссидентство.

Ольга Ильницкая: … Толик Гланц усат, огромен и великолепен. Он приходит и говорит: "Оля, мы едем в Юрмалу, там будет совещание молодых писателей-фантастов, мы едем с Львом Вершининым. У меня к тебе очень интимная просьба, можно?" Я говорю, что ну если очень надо, то можно. "Пойдем под лестницу, я тебе это только там могу сказать, я тебе здесь не могу, я стесняюсь…". "Ну пойдем под лестницу". "Ой, у нас со Львом к тебе просьба - не надо тебе ехать в Юрмалу". "Почему не надо?" "Ну ты понимаешь, ты женщина, ты прочитаешь два своих рассказа, у тебя ж только два фантастических рассказа, а у нас уже по шесть. И на нас времени уже не остается, потому что, естественно, будут слушать тебя. Ну ты же женщина, ты же понимаешь… Ну пожалуйста, не надо ехать. Потом у тебя денег все равно нет. Тебе что, Ярослава Гашека продавать придется? Сохрани Ярослава Гашека, это хорошая библиотека для твоих детей, сохрани, не надо тебе ехать в Юрмалу". "Хорошо, - говорю я послушно Толе Гланцу, - поезжай с Львом Вершининым, я не поеду, я понимаю…" Он говорит: "Ну ты пойми, ну мы же мужчины, нам надо пробиваться в литературе, а ты в нее и так войдешь!" Это Толик Гланц…
Он очень талантливый человек и я его очень люблю…
Гланц очень ироничен, нагл и восхитительно открыт. Это его подбрюшье, оно для всех доступно. Но он такой человек, что туда ударить не хочется, даже когда есть за что. Вот за Юрмалу ему надо было бы вмазать. Но совершенно это невозможно, потому что настолько он обаятелен в своем непосредственном эгоизме. Я, например, эту историю запомнила просто с восхищением. Я его очень люблю!

Лена Шварц: Как вы с ним вообще познакомились?

И.: Мы с ним были в одной литературной студии, которая существовала более 15 лет.

Ш.: Там еще был клуб "Акация"…

И.: Нет, это клуб, который назывался "Круг". Тот, о чем Вы говорите, был раньше, но тоже связан с именем этого человека - его имя Юрий Михайлик, он сейчас в Сиднее. Это человек, благодаря которому в Одессе существовал второй эшелон культуры. …Вот у меня в руках уникальная книга, библиографическая редкость - "Вольный город". За ней сейчас все гоняются, у нас у всех есть по одному экземпляру, но у меня два еще есть…
Одно из самых наших любимых стихотворений Толика Гланца в "Круге" Михайлика - "Отравился старым бензином"…
Хотелось бы рассказать о литературной студии Михайлика. Это тот второй эшелон культуры, который всегда едет параллельно и который, собственно, литературой и является. Так вот, Толик один из прекрасных пассажиров этого эшелона. И студия "Круг" 15 лет противостояла официозу литературной мертвичины, которая в Украине, в Одессе была - да она и до сих пор есть. Вы посмотрите на этот сборник - это результат работы этой студии. Здесь 24 поэта. Вы представляете как это много. Причем из этих 24-х поэтов 6 поэтов, как минимум, это те, кто хорошие поэты. Она вся разноуровневая, эта книжка, но уровень позволил ее издать. И есть второй том этой книги - она собрана, смакетирована, но уже не было денег на издание, и она лежит в Москве, в гуманитарном фонде. Официальная же литература умалчивала многие из этих имен. В свое время я очень хотела, чтобы ребята как-то прорвались и очень много усилий приложила, чтобы они попали в московский литературный бульон. Некоторые встретились с Юнной Мориц, познакомились с новым кругом пишущих - из разных городов, в Москве узелки вязались.
… В этом сборнике есть еще Белла Верникова, подруга Гланца - и не только Гланца - наша всех подруга … Авторы этой книги почти все уехали… И Юрий Николаич Михайлик уехал… А ведь с 18 года это первое издание поэтов в Одессе. В 91 году только произошло и не происходит больше. Город, в котором было полно - 27 изданий, если я не ошибаюсь, в 17-18, 19-20 годы - сейчас не имеет литературного журнала. Есть журнал "Пассаж", но это не литературный журнал, а только "форточка". Есть "Альманах. Решельевская - Дерибасовская". Это любопытное издание, но оно очень зависимо от денег. Я пыталась сделать большой толстый журнал, который назывался бы "Вольный город". И даже заручилась поддержкой Москвы, это было в начале перестройки. И помогали бы журналы и "Юность" и "Октябрь", и "Новый мир" помогал бы, и помогали бы все одесситы, которые распространены повсеместно. И даже деньги нашла. Но оказалось, что создать такой русский журнал в Одессе очень мешают в Киеве - Киеву не угодно. Они хотят, чтобы он выходил либо в Киеве, либо совместно - Киевско-Одесский. Ну какой же вольный город? И, честно говоря, я просто сдрейфила и не захотела бороться. Я не боец, мне не нравится бороться…
Я попробовала бороться… Я пять лет активно боролась - у меня возникла идея создать "Мемориал" в Одессе. Я с этим приехала, пришла к Евгению Голубовскому. Говорю, Евгений Михайлович, ну вот в Москве вышла статья ""Мемориалу" быть" Евтушенко - хорошая мысль, давайте в Одессе это сделаем, тем более что у нас здесь столько расстрельных дел было, столько посажено. А он мне говорит: да кто ты такая, надо чтобы солидный человек закручивал это дело. Я говорю: профессор Уемов подойдет? Он говорит: нет, даже не Уемов, я подумаю. И придумал пана Цымбалюка Виктора Демьяновича. И поэтому первая статья, которую я написала, пошла наперекосяк, за подписью Цымбалюка. И я тогда въехала в то, что я называла для себя политикой - вот не тогда, когда Глеб и Вячек все закручивали в начале 70-х, а уже вот сейчас. И на всю катушку вкусила прелести этой жизни: сначала "Мемориал", потом мы начали создавать "Рух", вошли в "Рух", потом мы вышли из "Руха", когда он начал на партии делиться, и я на всю оставшуюся жизнь зареклась иметь отношение ко всем этим делам. Потому что ничего в моей жизни более противного не было. И в их жизни тоже, но им это нравится почему-то, всем этим ребятам, которые туда лезут!
… Я на первом съезде "Мемориала" задала Андрею Дмитриевичу вопрос, причем я вслух задала: "Андрей Дмитриевич, скажите, пожалуйста, о каком общественном движении может идти речь в государстве, в котором нет общества". С моей точки зрения, нет общества. Так оно, это "общественное движение", и выродилось в такие вот кусты, как КСП. Но общественное движение КСП есть, а в смысле "общественного мемориальского движения" - нет. Это некрофильское общество - я ничего не хочу сказать плохого, я люблю очень многих людей из этого общества, я сама член этого общества. Была активным, сейчас неактивный, но с пониманием ко всему этому отношусь, но это общество, которое должно неизбежно, и чем раньше, тем лучше прекратить свое существование. Потому что оно должно отработать эту тему и закрыться. Это главная цель этого общества - быть закрытым. Самозакрыться - чтобы не было больше необходимости этому обществу существовать.

Ш.: Оно еще задумывалось с целью пересмотра истории…

И.: Оно выполнило эту функцию! Оно пересмотрело, под тем ракурсом и тем углом, под каким оно смогло это сделать. И, дай Бог, чтобы поскорее оно прекратило свое существование. И оно неизбежно его прекратит. И это хорошо. И нужно строить такое общество и такое государство, в котором "мемориалы" не будут возникать. Я просто глубоко в этом убеждена, и я была убеждена тогда, на первом съезде, когда задала свой вопрос Андрею Дмитричу. Потом, когда нужно было пойти в обкомы и органы партии - там была такая установка - чтобы сотрудничать с коммунистами… И я там такую точку зрения уже высказывала. И, собственно, все годы, когда я была в "Мемориале", я это помнила. А потом, в тот момент, когда это некрофильство уже началось, я отошла. Я считаю, что я свою "политическую" функцию отработала, и как только я поняла, что можно выйти и заняться своим непосредственным делом, я отошла. А мое непосредственное дело - литература.
… У нас вообще или алкоголики, или неврастеники - в нашей стране. Наше государство не могло других растить. Так мы же должны отдавать себе отчет в этом… А когда находишься в среде мемориальской, всегда бывает страшновато… Как будто люди находятся под каким-то наркотиком. Грустно это - эмоции самые тяжелые возникают. Все социопаты, и, тем не менее, это лучшее, что у нас в стране есть. Это действительно прекрасные люди. Самое приятное общение, человеческое, душевное, где, когда застолье - поют, читают стихи, где культура в чистом виде заявлена, это те, кого называют шестидесятниками, это те, кто еще не умер, отвоевав в войну, не умер, выйдя из лагерей. Это их дети - то есть, это достаточно большой круг этой страны, потому что всех это коснулось. Но это пожилые люди…
…Гланц - очень веселый ироничный человек и поэтому с ним очень приятно было иметь дело. Когда мальчики со своими гениальными завихрениями там завихивались в какие-то политические переустройства мира, то мы с Гланцем переглядывались - понимая, к чему это дело приведет, куда эти дорожки ведут… Они вели, по тем временам, в психушку, в тюрьму… Один умный человек спросил: "Ребята, а вы хоть готовы посидеть за свое дело правое? Вам очень хочется?" Мы как-то решили, что нам не очень хочется посидеть за это дело. Но в то же время, если людям кажется, что они должны бороться за справедливость с этим миром, то выхода нет, они будут бороться. А я, например, из тех людей, которые считали, что справедливости, в общем, не существует, в мире существует только милосердие. И до тех пор, пока люди будут верить в справедливость и за нее бороться, до тех пор будет твориться все то, что творится. Я очень сочувствую Вячеку, очень сочувствую Глебу, очень сочувствую нам с Толиком Гланцем…
… Мы долго думали, кого выбрать, когда ребята уже объединились. Сначала мы были при литературной студии Богдана Сушинского… Это было начало 80-х - 81-й- 82-й год. Эта группа людей, собиравшаяся при литературной студии Союза писателей Богдана Сушинского, жуткой сволочи, по всем параметрам. Могу с уверенностью сказать - лично знакома. Мы когда собрались вот так на кухне, сидели, размышляли, то подумали: ну почему мы должны терпеть вот это все, давайте создадим свою группу. То есть, мы оказались диссидентами в среде литераторов. И в этом, в культурном смысле, я очень диссидентка, а в том смысле - нет. Я считаю, что противостоять надо здесь, на этом месте. Просто каждый себе свое место выбирает.
И мы решили отпочковаться, отделиться, и стали думать: нужен же руководитель. И путем проб и ошибок мы предложили руководить нами Юрию Николаичу Михайлику, который был в Союзе писателей белой вороной такой. Очень хулиганский был молодой поэт, все время со всеми ругался - нам это очень понравилось. Ну и прекрасные стихи. Ничего новаторского в них не было - в них была душа, совесть и культура стиха. Пришли к нему и сказали: идите к нам, вот мы хотим вас. И он пришел и 15 лет руководил нами, мучился с нами, возился с нами. В результате вышла книга - очень весомый результат. Вышли поэты и писатели достаточно высокого профессионального уровня, и несколько имен наверняка останутся в литературе не только одесского масштаба, но и вообще в русской литературе. Наверняка останутся. Толик Гланц - это представитель очень одесской школы. И Фима Ярошевский - это одесская школа. Тем не менее, наверное, это уже перевалило за рамки Одессы… Толик Гланц - уже скорее южно-русское направление. А есть ребята, применительно к которым можно говорить о более серьезных уровнях. Петр Межурицкий, например - он сейчас в Израиле, тоже из этой группы людей, Павел Лукаш. Замечательный совершенно прозаик Сережа Четвертков. Очень широкой культуры человек. Много можно говорить об этих ребятах, потому что это действительно много - 24 человека в той группе, о которой мы говорим. И сейчас в Одессе осталось совсем немного - осталась Анна Сон - это серьезный поэт, грамотный, с высокой культурой, но диапазон одесский.
Хотелось бы конечно, чтобы литературная жизнь в Одессе возобновилась. И сейчас там несколько имен - Наташа Оленева… Есть еще украинская литература, которая, естественно, смыкается с русской, потому что Одесса - город русский и поэтому даже украинские писатели, даже пишущие на украинском языке - они все равно обрусевшие. Это Игорь Божко, хотя он себя считает украинским националистом, но это он выпендрежничает… Он широкого профиля многостаночник (показывает на картину с изображением парохода). Это его картина. Вообще он пишет книги, пишет музыку, то есть это имя, о котором бы очень хотелось сказать. Он снимался в фильмах Киры Муратовой, он создает свой фильм сейчас. Для того, чтобы заниматься музыкой, он в 50-летнем возрасте пошел в музыкальную школу, начал учиться играть на гитаре, но для этого ему понадобилось сделать своими руками гитару, чтобы у нее был лютневый звук. То есть совершенно такой давинчевский человек. И о нем практически никто ничего не говорит. Если нужна привязка к диссидентам - так это ярко выраженный тип диссидента - человек с диссидентским мышлением, самостоянием… Просто никогда не жил стаей, не ходил хором в литературе, просто сам - явление этой культуры.

Ш.: Ольга Сергеевна, а как вы понимаете, что такое диссидентское мышление? Что Вы в это вкладываете?

И.: Способность к самостоятельному мышлению с обязательной оглядкой на мышление окружающей среды… Соотнесение своих ценностей с ценностями, принятыми в том обществе, в котором человек находится и не согласие, а противостояние официально заявленным способам мышления и официально заявленным ценностям.

Ш.: И, в таком случае, этот клуб "Круг" - это явление диссидентской культуры…

И.: Конечно, это явление диссидентской культуры…

Ш.: Просто в обычном понимании, диссидент - это человек, противостоящий официозу прежде всего политически, но ведь на самом деле это понятие гораздо шире.

И.: Конечно, это понятие шире, оно гораздо более емкое и не менее ответственное, на самом деле. Да вот возьмите - одесский поэт Ира Ратушинская - это женщина, получившая самый большой срок, какой вообще женщины получали - и за что - за стихи. Ей семь лет просили, получила она пять лет. Кстати, очень интересный момент, мне бы хотелось здесь прояснить. Я знаю это непосредственно от Иры и от ее мужа Игоря Геращенко. Когда арестовали Ирину, Игорь приехал к Елене Боннэр, просил помощи: вот девочке дают семь лет, за что? За стихи? Вмешайтесь. На что Елена Боннэр сказала, что в этом деле слишком мало крови. И не помогла…

Ш.: А кто еще вспоминается из того круга 70-х - начала 80-х?

И.: Вадим Сергеевич Алексеев-Попов. Это доцент Одесского университета. Он преподавал у нас новую и новейшую историю и был очень сложным преподавателем - у него сложно было получить положительную оценку. И очень трудно было сдавать экзамены. И мы как-то сразу его заметили, потому что это был человек очень высокой культуры. Мне казалось, что мы правильно его сосчитали. Потому что те люди, которых выбирали СИДовцы, это люди оказывались связаны. Оказалось, что Вадим Сергеевич дружил с Михаилом Яковлевичем. И цепь замкнулась. И поэтому мы обрели сразу таких прекрасных старших людей. Он очень пострадал в связи с нами, потому что это из нашего дома ушел "Архипелаг Гулаг", который попал от Вячека к нам. И вот эта цепь Вячек - Алексеев-Попов и наш дом с Глебом - это то, что привело, с моей точки зрения, Вадима Сергеевича к смерти. Не больше, не меньше.
Люди просто сами не умирают, их жизнь убивает, а жизнь убивает посредством других людей. Вадим Сергеевич очень остро переживал все, что случилось тогда с ним. Когда у него изъяли во время обыска книгу, он жутко переживал - он не мог не ответить на вопрос, где он взял. Честный человек, который при всем понимании, чем это чревато… Вероятно, он никак не придумал, как выйти из этого положения - ну не с неба же свалилось. И он очень мучительно переживал тот факт, что он сказал, откуда эта книга. Он очень мучился, я с ним разговаривала. А он был астматиком, вообще человеком не очень крепкого здоровья. И вот он как-то стал угасать после этого. Он очень быстро после этого умер. У меня было такое чувство вины перед Вадимом Сергеевичем, что я даже не смогла придти на его поминки. Я все время чувствовала нашу причастность к его гибели, хотя человек просто умер от болезни. Но я помню, как его травили в Университете, я помню, как травили Глеба и Костю, Славика Килесу. Я помню, что говорили мне по поводу моего общения с этими ребятами. Это было все ужасно. Это действительно была такая мясорубка, которая прокручивала, пытаясь из людей фарш сделать. … Мне хотелось бы говорить о том, как я ощущаю смысл того, для чего мы разговариваем, моей жизни смысл. Мы живем в этой стране все в разломе, я не вижу людей, которые жили бы нормальной, естественной, хорошей жизнью и были бы цельными личностями. Все судьбы изломаны. И моя писательская задача, я ее четко вижу и определяю - показывать, как люди умудряются не выживать в разломе - в основном основная масса занята выживанием - а показать, как в этом разломе можно жить. Конечно же, я пишу и о вечных темах любви, смерти, отцах, детях - это все понятно. Но основная тема в нашей стране - это тема разлома.

Ш.: Это вообще черта русского характера - излом…

И.: Излом - это еще ничего. А вот разлом - вот когда разломали совсем, как потом в этом жить? Уже разломали, куда дальше. 17 год, наше время… Уж так разломали - Царская Россия плохо, СССР плохо, а вообще, на самом деле, это все хорошо. Потому что культура выжила, человек выжил, хотя подвиды появились. Но за это можно и схлопотать. Но я глубоко убеждена, что появились подвиды. К сожалению. Просто надо каждого конкретного человека на предмет человека рассматривать - человек ли он.
…Когда человек дает показания, бывает, что он просто не умеет и не знает как себя вести - я это на своем примере знаю. Был такой стыдный момент в моей биографии, я его стыжусь, хотя на самом деле его стыдиться не нужно. Это было просто от неумения, от незнания, от неинформированности. Когда меня в первый раз взяли в КГБ - в феврале 72 года, как раз в связи с Васей Харитоновым. Вася Харитонов на меня донес. Как это произошло - я пришла в букинистический магазин, мне нужен был Жан Пиаже… И вдруг я увидела, как человек из огромного рюкзака вытаскивает кучу книг, в том числе и огромный том Пиаже. Я сразу схватила, сказала, ах, Боже мой, не сдавайте в букин, и вообще покажите, что тут у Вас есть. И когда я увидела, что у него есть, я сказала, мы все это купим, не сдавайте в букин… И мы пошли в городской садик. И мы у него все это купили, почти весь этот рюкзак. Покупали Глеб Павловский, Костя Ильницкий, Славик Килеса, Людмила Лисицына, покупала я, Ирина Макридова, Володя Княжанский… И когда меня взяли, мне сказали, что такой вот человек, распространял такую литературу нехорошую, вот кто ее брал! И тут я возмутилась и стала защищать всех - и тех, кто брал, и тех, кто давал: да что вы, Вася Харитонов, такой хороший человек, он партбилет положил на стол - это я в КГБ объясняю. И такие книги прекрасные продавал - "Генетическая психология" Жана Пиаже! Он Гегеля продавал! Ну как можно в букин это сдавать! И ребята никакой не самиздат брали, они покупали хорошую литературу. Они говорят: а кто покупал? Ну нормальные хорошие ребята, хорошую литературу! А вы можете сказать, кто? Ну конечно же, они же хорошую литературу покупали! И перечислила добросовестно всех ребят, которые купили у хорошего человека Васи Харитонова хорошую литературу, изданную в нашем же государстве, а если где не в нашем, то допущенную в наши магазины. А это оказалось таким моментом, который был недопустим. А когда после четырех часов допроса меня выпустили из КГБ на 30 минут пообедать, я рванула к Косте Ильницкому. Хотя мне перед этим сказали никому не говорить. …И на двери ему прикрепила записку: "Костя, я в КГБ, еще буду 4 часа, просили никому не говорить. Встреча в кафе "Снежинка" в 6 часов вечера". И когда в 6 - или в 7 часов - я уже не помню - мы собрались в этом кафе "Снежинка", я говорю: ребята, я так защищала, я вот все сказала, какие книги мы покупали, у кого и кто. Мне сказали: идиотка, вот ты сделала все как нельзя. Никаких имен говорить нельзя в КГБ, никаких адресов называть… И что значит ты защитила - теперь на каждого из нас заведена карточка. И на каждого из нас была заведена карточка. Из тех, кого я назвала. Вот пример - я преступление совершила? С тех пор у меня отшибло, я фамилии не запоминаю - ни адрес, ни телефон, ни имя я запомнить не могу. Представляете, как преподавать было трудно в связи с этим.
… Меня даже не вызвали в КГБ, меня забрали с работы. Я еще пошутила. Я стояла, витрину вытирала в археологическом музее, тряпкой, в халатике. Мне книжечку показали, а я еще шучу: "С вещами?" А меня завели в кабинет и оставили там на сорок минут в одиночестве. Сидишь, дрожишь, коленки стучат - все ж не понятно. Потом приводят в другой кабинет, там два дядечки такие стоят. Один из них очень вежливо со мной здоровается, протягивает руку через стол, говорит: "Владимир Ильич". Ну тут я и поехала - я руку протягиваю, говорю - "Надежда Константиновна". И тут началось по полной программе, на восемь часов. И это был единственный документ в КГБ, который я подписала. Это моя история на 9 листах - какие хорошие мои ребята и какие хорошие книжки мы читаем. Мне тогда дали показания Васи Харитонова… Не знаю, впервые ли попало имя Вячека тогда, думаю, что его - гораздо раньше, а Глеба впервые именно тогда. Никогда не дано предугадать, чем наше слово отзовется…

Ш.: А что за человек Слава Килеса?

И.: Это прекрасный человек. На него сейчас пытаются собак вешать… Он был старше нас на курсе, и был руководителем кружка социологии. Собственно, именно в этом кружке мы и объединились. Он был редактором стенной газеты, которую все читали… Он очень мягкий человек, очень добрый человек, очень много читавший и знавший, с очень таким последовательным мышлением, такой черно-белый вариант, как кинолента. Очень последовательно - от и до, в одной плоскости, поэтому очень целенаправленно. Без гениальных завихрений, феерий, как у Глеба, без изящного эстетизма и аристократизма, как у Константина Ильницкого.
Кстати, очень умолченная фигура - Ильницкий, это мой второй муж. Очень интересная фигура. Это один из людей, который сейчас освещает развитие всей морской отрасли Украины, редактор журнала … Просто удивительно интересная личность, редкостная. Вот он друг Глеба, и я не могу сказать "бывший друг Глеба", потому что не дружба разошлась, а просто пути разошлись. Но они не очень-то далеко разошлись…
В том круге они представляли разные направления, в моем понимании: Глеб - этик, человек с революционизировнным сознанием, диссидент. Константин эстет, с позицией аутсайдера, очень яркий. Яркий пример аутсайдерства, и я бы сказала, это очень сильная позиция в те времена.

Ш.: Он был как-то к диссидентской политической активности причастен?

И.: Ильницкий? Нет, он сначала был вместе… он СИДовец… СИД - субъект исторической деятельности. Это такая организация у студентов-историков, которая возникла в 71 - 72 годах. Когда ребята жили коммуной, они задавали свои сакраментальные роковые вопросы и друг другу, и всем окружающим. Существовала другая группа, со сходной программой, одной из представительниц которой была Сусанна Соломоновна Печуро... В "Мемориале" она одна из ведущих личностей.
… Мне очень жаль, что талантливый Вячек, который мог бы заниматься искусством, литературой, пошел совсем по другой дороге в связи с искажением сознания политического толка. Мне очень жаль, что в этом смысле культура много потеряла. Он был носителем определенной культуры, но он не стал развиваться в этом направлении, а стал развиваться в искаженном направлении, как дичок, который прививается к чему-то. А это все неизбежно сказывается на искажении личности в том числе. И необыкновенно красивый и внутренне, и внешне человек Вячек очень изменился. Мы к старости уже приходим другими людьми, такими, какими мы сами себя делаем. Мне очень грустно, что Вячек не стал заниматься тем вот… Но как говорится, чего не было, того и быть не могло… Я Вячека, его биографию, его судьбу - я его рассматриваю как жертву. Это жертва, которую принесло человечество в лице этого человека. Мне очень жаль, потому что он не реализовал какие-то очень важные вещи свои. Он хорошо, он "круто" реализовался. Но ведь мог реализоваться, чтобы мы могли определить это другим словом… Вы понимаете, можно состояться и не быть реализованным, а можно реализоваться - и не состояться. И прошу прощения, пусть он на меня не обижается - это вот этот вариант. Очень горько, что так оно получилось. Потому что я его вижу, в барском халате - ну он барин по своей природе, но вот он сидит и пишет какую-нибудь фразу: "Все смешалось в доме Облонских...", а не программу партии "Яблоко"…

 

 


Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!

 

Редактор - Е.С.Шварц Администратор - Г.В.Игрунов. Сайт работает в профессиональной программе Web Works. Подробнее...
Все права принадлежат авторам материалов, если не указан другой правообладатель.