|
Статья с сайта "Русский журнал" Cергей Митрохин, Век ХХ и мир, 1992, #5 Как отзовутся удары топора? Новое неравенство как социальный динамит Третья революция 90-е годы ХХ века, по всей видимости, войдут в историю России как эпоха трех революций, или, возможно, трех стадий одной революции, жестко предопределяющих друг друга. Первая, политическая, завершилась в августе 1991 года; вторая, экономическая, даст, видимо, первые ощутимые плоды через 2-3 года. Однако параллельно с ней и обгоняя ее будет набирать ход третья - социальная революция, которая станет реальностью очень скоро, но окончательно изменит облик России лишь на исходе тысячелетия. За последние годы о проблемах, связанных с первыми двумя стадиями, были написаны горы публикаций, - чего никак не скажешь о третьей. Тема социальных изменений до сих пор остается куцым приложением к разговорам о политике и экономике. Приложением бесплатным, потому что даже те, кто пугает "социальным взрывом", не хотят, кажется, тратить усилий на развернутое обоснование своих угроз. Подобная расстановка приоритетов вполне естественна: политика и экономика - это злободневные темы, а злобой дня сегодня является задача "накормить народ". Нет ничего очевиднее с точки зрения здравого смысла. А здравый смысл сегодня - не столько позиция, сколько религия. Пророки этой религии - популярные экономисты-публицисты - уже сошли с исторической сцены; наступило время ее "теократии" - реформаторского правительства Ельцина - Гайдара. Берусь заранее поздравить реформаторов с неизбежной победой: поставленные ими цели (стабилизация рынка, бездефицитный бюджет и т.п.) настолько тривиальны, что ничего, кроме радикализма для их реализации не потребуется. Поэтому и начали с самого наглядного и шокирующего проявления радикальности: отдали цены на произвол государственных монополий. Тот, кто думает, что этот путь ведет к полному хаосу, скорее всего ошибается. Монополии не заинтересованы в крахе системы, позволяющей им процветать. Идя рука об руку с этим партнером, правительство Ельцина может достаточно быстро осуществить свои декларации: стабилизировать рынок, укрепить финансовую систему и сбалансировать госбюджет. Исполнится сон реформаторов: народ будет "накормлен" (то есть удовлетворит критический минимум своих потребностей), так и не восстав. Очевидно, однако, что за эту идиллию, по всей вероятности, стране придется расплачиваться долго и мучительно. Удары топора, которым строят светлое рыночное завтра, неминуемо чем-то отзовутся в нашей судьбе: будущее имеет обыкновение жестоко мстить за легковесность, с которой решаются проблемы настоящего. Социальная структура: конец равновесия Самым ужасным результатом реформ будет сокрушительный удар по социальной структуре, унаследованной от советской эпохи. Эта структура оказалась настолько стабильной и ударопрочной, что выдержала падение "реального социализма" (практически везде, кроме регионов национальных катаклизмов). Падение властвующей элиты не привело к сколь-либо серьезным социальным конфликтам или катастрофам (о чем предупреждали некоторые социологи) не в последнюю очередь и потому, что наиболее резкое расслоение осуществлялось в советском обществе именно по признаку обладания властью. Падение партократической элиты было сравнительно мягким, поскольку другие признаки, расслаивающие общество индустриального типа (доход, обладание собственностью, образование, профессия, социальный престиж и т.д.) в советском обществе не были значимыми в той степени, которая с неиэбежностью обуславливает жестко конфликтные отношения социальных страт. Прочное сцепление разнородных слоев в советских условиях имело место не только благодаря короткой социальной дистанции между ними, но и в силу такого явления как определенная взаимоуравновешенность статусов: низкая зарплата и абсолютное безвластие интеллигента обесценивали его высокий образовательный ранг и относительную свободу в глазах рабочего, имевшего, по крайней мере, более солидный доход, - что не позволяло подспудной недоброжелательности перерасти в открытую ненависть. Напротив, представитель умственного труда компенсировал свое унижение сознанием престижности высшего образования и интеллектуальной профессии, карьерными перспективами и большей свободой рапоряжения своим рабочим временем. Иными словами: материальное положение не было доминирующим фактором расслоения, противовесом ему служили не менее значимые - внеэкономические - параметры. Вот этим-то основаниям общественной интеграции сегодня на наших глазах стремительно приходит конец. Переход контроля над собственностью от государства к гражданам грозит пойти по самому худшему варианту: гигантская часть национального продукта неудержимо поступает уже даже не в распоряжение, а в легальную собственность новых и старых экономических элит, а непропорционально малая течет сквозь пальцы большинства населения. Уровень дохода становится главным параметром стратификации, не сбалансированным никаким противовесом. Происходит выравнивание статусов по уровню дохода, а это означает, что на смену высокоинтегрированной, устойчивой социальной структуре грозит прийти наиболее нестабильная разновидность классового общества. Общество такого типа обречено постоянно балансировать на грани социальной войны. Чем резче и одномернее социальное расслоение, тем выше заряд негативных общественных настроений (ненависти, зависти, страха), испытываемых различными слоями друг к другу, тем глубже их взаимное отторжение. В этом смысле, будущее социального мира в стране зависит от того, сможет ли правительство предотвратить лавинообразно нарастающие в процессе стихийной приватизации чудовищные диспропорции в распределении бывшей госсобственности между различными социально-экономическими группами. Об оптимальном варианте приватизации можно было бы говорить, если бы в результате ее были обеспечены максимум экономической свободы высшему классу, собственности - среднему и социальных гарантий - низшему. Причем, главная ставка должна быть сделана на создание и культивирование среднего класса. В западных обществах тенденция к сокращению социальной дистанции имеет место именно благодаря прочному положению и длительному росту среднего класса, который тем самым сглаживает резкость социального расслоения и является главным гарантом стабильности. Напротив, в странах "третьего мира" колоссальный разрыв в доходах, в уровне и стиле потребления, в самом образе жизни между верхними и беднейшими слоями населения колоссален, а доля средних слоев несопоставимо (с Западом) низка. Самым прямым и очевидным следствием этого является хроническая ситуация "стабильной нестабильности", которую ярче всего можно представить на примере Латинской Америки. Новая стратификация как социальный динамит Если не удастся обеспечить минимально необходимый уровень доходов, объем и влияние среднего класса, в обществе неминуемо возобладает самая опасная с точки зрения стабильности разновидность социальной идентификации - классовая. Начало этого распада общества на классовые идентификации придется скорее всего на время не до, а после стабилизации рынка (причем, не будем забывать, стабилизации на очень низком уровне). К этому моменту огромное количество людей, утратив надежды на изменение личной ситуации, теплившиеся в период экономического хаоса и неопределенности, поймет, что перебои с питанием есть еще не самая страшная трагедия в этой жизни, - и с трезвостью разочарования осознает жесткие рамки своего социального ранга. В этой ситуации каждый из основных трех классов будет по-своему нести в себе потенциальную угрозу стабильности. Высший класс (крупные предприниматели и собственники, акционеры предприятий-монополистов, связанная с госсектором бюрократия и обслуживающая связи с мировым рынком компрадорская буржузия), сосредоточив в своих руках огромные богатства, окажется красной тряпкой практически для всего общества. Демонстративное потребление, ориентированное на западные потребительские стандарты, от которого уже сегодня не могут отказаться наши нувориши, будет подпитывать неугасимую ярость низших слоев и еще долго не даст умереть (или по крайней мере ослабнуть) коммунистическому движению. С другой стороны, пропасть, которая проляжет между богатым и средним классами, не позволит первому рассчитывать на партии, имеющие социальную базу в лице последнего. А так как "верхние 5 процентов" практически нигде не смогли создать сколько-нибудь значительных собственных партий, их потребности в неофициальном (и по сути внелегальном) влиянии на государственный аппарат окончательно сотрут грань, отделяющую пока еще лоббирование от коррупции. В этом случае доверие населения будет подорвано не только к конкретным политикам, но и к демократическим институтам вообще (явление, которое также хорошо известно из латиноамериканского опыта). Наиболее активная часть неимущего класса (рабочие разорившихся и убыточных предприятий, бывшие колхозники, так и не ставшие фермерами, безработные, а также огромное большинство людей, не сумевших рационально использовать возможности эпохи приватизации) -- станет поставщиком "массовки" для разного рода революционных движений. И их протест, как показывает опыт стран со сходной социальной структурой, вряд ли ограничится только мирными митингами, демонстрациями, забастовками. В свой срок появятся и подпольные группы, специализирующиеся в области диверсий и террора, практически неуничтожимые благодаря благоприятной социальной среде. А это в свою очередь означает состояние вялотекущей, но зато перманентной внутренней войны -- со всей присущей ей чрезвычайщиной, ответным террором властей и пр. Но даже не будь всего этого - большой малоимущий слой сам по себе создаст непереносимую нагрузку на экономику. Высокие налоги, необходимая помощь неимущим (не помогать же означает бунт и кровь), навряд ли станут стимулом для развития деловой активности. Правительство, вынужденное обременять ими другие классы, не заслужит благодарности от низшего и станет врагом в глазах высшего и среднего, - на который придется основная тяжесть налогов. Средний класс - мелкие и средние предприниматели, преуспевающая часть интеллигенции, рабочие прибыльных предприятий, новые собственники, выигравшие от приватизации, - в ситуации резкого расслоения будут испытывать двойную фрустрацию: страх перед разъяренным низшим классом и ненависть к недосягаемому высшему. Самый печальный из возможных результатов приватизации - создание слоя "фрустрированных собственников" - этой потенциальной базы фашизма (который, по определению Сеймура Липсета, является экстремизмом среднего класса). При монопольной структуре экономики представители этого слоя будут постоянно жить под дамокловым мечом разорения. Эмоциональная сфера, в которой преобладают тревога, зависть, страх - прекрасная почва для развития комплекса неполноценности - как социальной, так и национальной, если учесть, что в числе классовых врагов окажутся не только отечественные монополисты, но и иностранные инвесторы. Комплекс национального превосходства (иными словами, национальной сверхполноценности) русского народа, до сих пор спасавший Россию от межэтнических конфликтов и национал-патриотов, постепенно может быть вытеснен массовой ущемленностью среднего класса, который тем самым окажется авангардным слоем, консолидирующим на новой основе русскую нацию. И если в отношении Запада возобладает лозунг изоляционизма, то бывшие республики СССР так просто не отделаются: воля к восстановлению империи будет нагружена идеей социального реванша и может приобрести небывалую дотоле силу. Как видим, при всем различии новых классов, они будут сообща работать на усиление нестабильности и ликвидацию демократических институтов. И если (точнее, когда) эти воздействия придут в резонанс... Обходный вариант Разумеется, речь идет о самом неблагоприятном сценарии развития событий, вполне возможном, если уже сейчас, причем в срочном порядке, не будут предприняты упреждающие меры. Стратегию должна разработать группа экспертов, но ее контуры, вектор представляются достаточно очевидными. - Стартовые условия для развития среднего класса создаются не рыночным, а директивным путем. Положиться здесь на стихию рынка - значило бы безвозмездно отдать все монополиям. После чудовищного скачка цен средствами для платной приватизации располагают только крупные собственники - большей частью монополисты. Бесплатная приватизация поэтому необходима, но не как универсальный принцип (что было бы на руку тем же монополиям), а в качестве регулятора, упреждающего диспропорции перераспределения. - Помимо прямого и жесткого вмешательства государства в процесс дележа госимущества, необходимо предотвратить естественную дискриминацию новых - робких и неокрепших - собственников со стороны сложившихся коммерческих структур. Недопустима, например, ситуация, когда банки отказываются открывать кредиты (или даже счета) лицам и предприятиям с небольшим капиталом. - Необходимо создавать специальные фонды для поддержки мелкого и среднего бизнеса. Получая дотации из этих фондов, банки могли бы организовать льготный кредит для начинающих коммерсантов - выходцев из групп социального риска (работников неперспективных предприятий, военных, безработных и т.д.). Фонды пополняются за счет налогов, взимаемых с крупных приватизаторов. - Организовать коммерческое просвещение, - не только через средства массовой информации, но и на производстве, в учебных заведениях, по месту жительства. Приоритетными в этом отношении должны стать предприятия и районы с пониженной деловой активностью. В школах и ВУЗах преподавать основы предпринимательства. Сегодня комерческие способности населения реализуются лишь в той чрезвычайно незначительной - степени, которая необходима для обслуживания монопольной структуры экономики. Только общество, раскрепостившее свой коммерческий потенциал, сможет выделить из себя предпринимательский слой, могучий настолько, чтобы нанести окончательный удар по монополиям. Вульгарный либерализм: великий меритократический миф Было бы наивно и нелепо возлагать задачу предотвращения катастрофического пути развития на одно лишь правительство. В конечном счете, правительство реализует программу, выработанную и легитимизированную теми или иными социальными группами. Так, программа нынешнего правительства - это всего лишь один из промежуточных итогов могучего умственного течения постсоветской интеллигенции, которое можно назвать "вульгарным либерализмом". Вульгарный либерализм есть самобытный результат усвоения западной идеологии советской ментальностью. Представляя собой полурелигиозную веру в чудодейственную силу экономических доктрин, вульгарный либерализм совершенно игнорирует тонкие живые ткани, связывающие человеческий социум с экономической реальностью. Если "отцы-основатели" вульгарного либерализма Шмелев, Попов, Селюнин и даже нынешние его фанатики Пинскер и Пияшева при всей своей идеологической заданности все же искали какие-то прагматические решения конкретных экономических ситуаций, то его литературная (фактически - обыденно-бытовая) интерпретация производит порой просто отталкивающее впечатление. В #48 "Московских новостей" за прошлый год была напечатана заметка писателя Александра Кабакова "Свобода или смерть. Голодная." Прочитанная затем несколько раз по радио России - диктор назвал ее цитатой недели - она прозвучала как своеобразный Манифест Текущего Момента. Объект издевательств автора - "простые советские люди", которые "в ужасе отшатываются от робко выглянувшего лика экономической свободы... Это что ж получается? Строили светлое будущее все вместе .., а теперь приватизировать, значит, будем врозь? Кому повезло - тот магазин получит, а неудачникам довольствоваться малогабариткой с совмещенным протекающим санузлом?... О-хо-хо... Нема, граждане, справедливости". Прямо-таки наизнанку выворачивается Кабаков, издеваясь над тупостью тех, кто отказывается урчать, получив объедки со стола приватизации. Затем он воспевает благотворную функцию "акул капитала", аргументируя тем, что "деньги не пахнут" и что "без убийцы коров нечего есть" и "только богатые могут помочь бедным" . Не понимает писатель Кабаков граждан, не желающих нюхать вонючие деньги: "Все ищем справедливой приватизации, чаем капитализма с человеческим лицом, рынка - без проторговавшихся..." От глубочайшего сарказма он переходит к патетике: "Вот тут-то я и объявляю, за что я люблю капитализм: за то, что там нет власти троечников. Тех самых, для которых... была создана прежняя наша система." Отбросим эмоции, вызванные образом лизоблюда, восславившего кровавого мясника за то, что тот может накормить. Перед нами - последнее слово вульгарного либерализма - воинствующей религии постсоветской интеллигенции. Но не напоминает ли все это горьковской любви к хаму, приведшей к катастрофе дореволюционную интеллигенцию? Простив ему хамство ввиду "исторической прогрессивности", она, вероятно, отнеслась к нему по-кабаковски ("без них жизнь невозможна, вот в чем штука!"), - и вручила хаму мандат хозяина жизни. Отличие дореволюционной интеллигенции от современной, перестроечной, - в том, что первая поклонилась нищему хаму, последняя же поклоняется хаму богатому. Общая же их черта заключается в самой потребности поклоняться. Отсутствие некоего аналога кастовой гордости (твердости) приводит к утрате иммунитета. Неспособная к самостоятельному бытию и мышлению, интеллигенция в России всегда принимала сторону какого-либо класса, добровольно поступаясь своим правом беспристрастной морально-интеллектуальной оценки. К великому сожалению, интеллигенция никогда не идет к своему краху одна. Как правило, по этому пути за ней следует и все общество. Посмотрим, в каких категориях типичное интеллигентское сознание мыслит сегодня общественный строй. Кабаков предлагает обществу одномерную шкалу оценки человеческих качеств, главным мерилом которой является коммерческий успех. Можно ли лучше культурно и идеологически услужить нашему нуворишу? Круглые отличники встречаются редко; имея высший балл по коммерции, прославленный писателем герой может быть тем же самым "троечником" по другим "предметам", предполагающим способности и достоинства, не каждое из которых продается на рынке. Следуя данному подходу, отличник - это тот, кто преуспел на ниве предпринимательства, даже если он глуп, ничтожен и подл во всех других отношениях. Кто самый богатый, тот самый честный и самый умный, кто наверху, тот заслужил - пошлая версия меритократического мифа... Судьба общества, в котором господствует одномерная перспектива оценки, печальна. Чем более распределение богатства совпадает с распределением социального престижа, тем больше вероятность взаимного отторжения слоев - низших, средних и высших, тем ближе и острее опасность дезинтеграции с ее разновидностями от революции до гражданской войны. Конечно, в мире нет страны, где бедные не испытывали бы неприязни к богатым. Но эта естественная неприязнь может быть усилена или ослаблена - в зависимости от факторов скорее социо-культурного, нежели экономического порядка. Если представители малоимущих слоев усвоят, что они не имеют никаких шансов на поощрение обществом своих "нетоварных" достоинств, это приведет не только к устрашающей моральной деградации, но и к взрывоопасному обострению классовой ненависти. Напротив, там, где общество наряду с коммерческой шкалой оценки культивирует какие-либо иные (например, этическую, культурную..) - социальная ненависть бедного к богатому может быть уравновешена стремлением первого к моральному (эстетическому и т.п.) превосходству над вторым. Не имея шансов разбогатеть, он может добиться признания и почета совсем на другом поприще. Для современной российской интеллигенции стать беспристрастной означает: прекратить заискивание перед прогрессивными или "необходимыми" классами, будь то пролетарий или нувориш, - и судить их по делам их, а не по общественной полезности. Презрение к власти и барышу могли бы лечь в основу открытой для представителей любого слоя, но совершенно особой авторитетной аристократии духа. Без нее это общество может просто не выжить. Хотя, возможно, массовая интеллигенция советского образца уже не способна достойно выполнить роль общественного лидера.
Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!
|
|