Сейчас на сайте

Сергей Митрохин

СОБИРАНИЕ СТРАНЫ

Сборник статей и выступлений

ПРЕДИСЛОВИЕ

В XX веке Российская империя дважды переживала национальную катастрофу - сначала в 1917-м, затем - в 1991-м году. Хотя это и были две совершенно разные империи, нечто общее все же у них имелось. Я имею ввиду неспособность политической элиты распознать подспудные разрушительные тенденции и пресечь их на ранних стадиях развития; неумение предвидеть не только ближайшие, но и долгосрочные последствия своих действий.
Сегодня все больше и больше признаков тому, что нынешнее руководство России поражено той же самой болезнью. Под разговоры об экономическом кризисе, внешнеполитических проблемах, болезнях президента и много о чем еще на задний план общественного интереса уходит очевидный процесс: Россия разъезжается на несобираемые вновь, несоставимые части.
Радикальная децентрализация власти, произошедшая в период с 1992 по 1997 год, имела следствием почти полную потерю управляемости страной как единой системой. Сегодня мало кто отдает себе отчет в том, что в данной ситуации никакие серьезные социально-экономические преобразования попросту невозможны: слишком много легальных способов их саботажа предоставляет региональным элитам нынешняя политическая система России.
Однако, на исходе десятилетия российского суверенитета становится очевидно, что врожденные дефекты государственного организма России никто не собирается всерьез исправлять. Губернаторы и президенты, объединившиеся в корпоративный орган - Совет Федерации - превратились в мощную политическую силу, которая никому не позволит изменить государсвенное устройство таким образом, чтобы при этом уменьшилась их собственная власть. Президенту этого не нужно, потому что он сам является автором этой системы; к тому же у него нет никакого желания ссориться с губернаторами. Правительству этого не нужно тем более, потому что, во-первых, такие вопросы - не его компетенция, а во-вторых, оно тоже не хочет ссориться с губернаторами. Прессу данная проблема мало интересует: слишком рутинны и несенсационны процессы, ведущие к распаду страны. Политологи либо поглощены исключительно взаимоотношениями между президентом и Думой, либо считают ситуацию хаоса естественной и даже правильной, потому что "это и есть настоящий федерализм". Общество слишком погружено в свои повседневные заботы, слишком устало от крупных вопросов. Когда оно становится жертвой произвола (в Уфе, Владивостоке, Элисте ...), ему просто затыкают рот под равнодушное молчание, либо даже одобрение федеральных властей.
Из политических партий пока только "Яблоко" осмеливается формулировать отчетливое требование: обуздать произвол региональных баронов. Но не оно сегодня определяет настроения Государственной Думы. Коммунисты бывают очень решительно настроены на словах, особенно если речь идет о заведомо невыполнимых рецептах вроде восстановления вертикали назначения глав региональных и местных администраций. Когда же дело доходит до конкретных действий, они всегда вспоминают о своих "красных" губернаторах, которых эти действия могут коснуться.
В результате тема собирания страны повисает в вакууме, который не может быть заполнен узкой группой отдельных политиков и экспертов, чьи прогнозы о грядущем развале напоминают глас вопиющего в пустыне. В этом и заключается вся близорукость и импотенция российской элиты, унаследованная ею от предкризисных, предкатастрофических элит царской России и Советского Союза, которые тоже занимались всем чем угодно (войнами, интригами, дележом ресурсов), кроме решения главной задачи: спасения страны от исчезновения с лица земного.
В этой ситуации "Яблоко" обязано взять на себя отвественность, связанную с постановкой данной проблемы в политическую повестку дня. Задачи, которые ставит перед собой "Яблоко" (создания в России правового государства, гражданского общества, конкурентоспособной экономики), не могут быть решены без создания достаточно мощных механизмов централизации власти. При этом совсем не обязательно отказываться от идеи федерализма: мировая практика построения этого института предоставляет огромный набор моделей - от крайне либеральных до весьма и весьма централизованных.
Собирание России может быть проведено двумя способами: цивилизованно (в рамках правовых процедур) и варварски ("железом и кровью"). Второй путь абсолютно неприемлем для "Яблока", но весьма реален как авторитарная реакция на развал государства. Цивилизованная централизация государственной власти является сегодня альтернативой не только распаду страны, но и возвращению ее под иго кровавой диктатуры.

***

ТРАНСФОРМАЦИЯ РОССИИ:
ВЫБОР СТРАТЕГИЧЕСКОГО РЕСУРСА

Доклад на юбилейном симпозиуме ИГПИ
(расширенная версия)

1. Предварительные наброски к теории централизованной интеграции

В основе предлагаемого доклада лежит анализ процесса интеграции крупных устойчивых сообществ - наций, империй, конфессий и т.д.
Существует два наиболее общих механизма интеграции, которые действуют, дополняя друг друга - централизация и ассоциация.
Механизм централизации работает на основе вертикальных связей. Он предполагает наличие некоего центра, который как бы привязывает к себе членов сообщества, тем самым объединяя их в некую целостность. При этом между самими членами сообщества устанавливаются не прямые, а опосредованные связи, так как в роли посредника выступает центр.
Механизм ассоциации работает на основе прямых горизонтальных связей между членами сообщества.
Все существующие крупные сообщества можно разделить на два наиболее общих типа. К первому из них относятся те, в которых централизованный тип интеграции преобладает над ассоциированным. Ко второму, соответственно, принадлежат сообщества, где это соотношение имеет обратный характер.
Следует, однако, подчеркнуть, что два эти механизма всегда дополняют друг друга. Т. е. не бывает в чистом виде централизованных и в чистом виде ассоциированных сообществ, всегда имеет место некий вариант комбинации обоих механизмов.
Теперь необходимо сказать несколько слов о том, как работают эти механизмы в их взаимодействии.
Очевидно, что механизм централизованной интеграции требует наличия какого-то центра. В центре всегда находится какая-то группа людей - элита, будь то вождь со своей свитой, партия, парламент и правительство и т.п. Определяющим, однако, является не то, какая группа находится в центре, а то, какие ресурсы (1) она использует для выполнения задачи централизации.
Количество этих ресурсов ограничено и они достаточно хорошо известны.
1. Сакральный ресурс, представляет собой совокупность, ценностей символов, верований, а также личностей и т. п., являющихся объектами поклонения и способных пробудить в членах сообщества императив жертвенности(2)
2. Репрессивный ресурс представляет собой совокупность средств насильственного принуждения членов сообщества к определенным нормам поведения. Необходим для целей предотвращения потенциальных и подавления открытых факторов дезинтеграции данного сообщества. (3)
3. Распределительный ресурс является интегрирующим фактором в силу того обстоятельства, что операции обмена неспособны разрешить весь объем проблем, стоящих перед людьми. Любое сообщество имеет в своих рядах значительное количество членов, существование которых немыслимо вне централизованного распределения благ.
4. Административный ресурс представляет собой систему управления сообществом, без функционирования которой немыслимо сохранение его целостности.
5. Регулятивный ресурс, или право есть система норм и институтов, вносящих относительное единообразие в поведение членов сообщества и разрешающих конфликты между ними - и тем самым также способствующих сохранению целостности сообщества. (4)
Перечисленные ресурсы используются каждым сообществом, различается только степень и интенсивность их использования.

В то же время данные ресурсы неэквивалентны по своему значению; среди них можно выделить ключевые, именуемые в дальнейшем стратегическими, и вторичные, вспомогательные. Таким образом, ресурсы сочетаются друг с другом не в произвольном порядке, а образуют определенного рода иерархии.
Основная гипотеза, применяемая в данном анализе, состоит в следующем:
· в тех сообществах, где доминирующими являются механизмы централизации, в роли стратегического ресурса выступает сакральный комплекс, а все остальные - включая регулятивный - имеют подчиненный характер;
· в тех же сообществах, где механизмы ассоциации преобладают над механизмами централизации, стратегическим ресурсом является регулятивный комплекс, т. е. право и институты его применения, а все прочие ресурсы, включая сакральный, выступают в роли подчиненных.
Совершенно очевидно, что в этих обоих случаях мы имеем дело с противоположными стратегиями использования ресурсов.
Верховенство сакрального комплекса предполагает ничем не ограниченную эксплуатацию прочих ресурсов, что приводит к максимально возможному использованию правящей элитой репрессивных инструментов, максимально возможной концентрации в ее руках административной власти, а также максимально возможное расширение подконтрольных ей распределительных фондов, что означает контроль над всеми источниками доходов данного сообщества. В этих условиях, естественно, не может развиться система институтов, служащая для поддержания горизонтальных связей. Напротив, выстраивается иерархия институтов, препятствующих возникновению таких связей и служащая укреплению вертикальных связей - например, институты доносительства, политического сыска и т.д.
Верховенство регулятивного комплекса ведет к противоположным результатам, поскольку сама природа права предполагает наложение ограничений на любые проявления индивидов и предсказуемость правил их поведения. Регулятивный ресурс
1. не только сокращает сферу применения репрессивного аппарата, но и сводит к минимуму субъективизм и произвол в его использовании;
2. предусматривает четкие пределы действия административной власти;
3. существенно ограничивает объем распределительных фондов, тем самым высвобождая львиную долю национального богатства из-под централизованного контроля.
В этих условиях выстраивается система институтов, благоприятствующих развитию горизонтальных связей между членами сообщества, возникающих в процессе
· обмена материальных благ между членами сообщества (рыночные институты);
· объединения членов сообщества с целью реализации общих интересов (институты гражданского общества).
В заключение этой теоретической части необходимо подчеркнуть, что понятие ресурса имеет отнюдь не абстрактный характер, а подразумевает конкретную деятельность лица или группы лиц, направленную на создание, либо сохранение различного рода сообществ. В этой деятельности можно выделить следующие фазы:
1. накопление, или мобилизация ресурса - период, в течение которого ресурс не обладает достаточной интегрирующей силой и требует постоянных усилий для своего поддержания, а при недостаточности этих усилий сообщество может рассыпаться;
2. приобретение ресурсом качества саморазвития, в результате чего он становится в некоторой степени автономным по отношению к своим создателям(5), с этого момента сообщество приходит в состояние стабильности;
3. управление саморазвивающимся ресурсом с целью поддержания на должном уровне напряженности интеграционного поля, распространяемого данным ресурсом.
Еще одно допущение настоящего доклада заключается в утверждении о том, что характер и конфигурация ресурсов, используемых с целью интеграции данного сообщества, предопределяют его принадлежность к тому или иному типу цивилизации. Ниже эта гипотеза подвергается обоснованию в ходе сопоставления цивилизационного развития России и западного мира.

2. Выбор стратегического ресурса как отправная точка российской цивилизации

Главной особенностью России на протяжении всех веков ее существования в качестве интегрированного сообщества было гипертрофированное развитие механизмов централизованной интеграции и, соответственно, крайне интенсивная эксплуатация сакрального ресурса.
Можно утверждать, что эту фундаментальную особенность российской цивилизации предопределило некое историческое деяние, которое мы с полным основанием можем назвать выбором стратегического ресурса.
Речь идет о религиозном выборе, совершенном в конце X века князем Владимиром. О том, что данное действие было именно выбором, притом предельно осознанным и рациональным, а не спонтанным, свидетельствует повествование о том, как Владимир поначалу пытался сформировать сакральный ресурс путем систематизации традиционных славянских верований, объединив языческих богов в некий пантеон, возглавляемый Перуном. Однако, очень скоро он, по-видимому, понял, что языческие верования обладают слишком низким интегрирующим потенциалом: явление, с которым до него столкнулись языческие вожди многих племен на западе(6).
Результат этого разочарования известен: идол Перуна был сброшен в Днепр, а Владимир совершил легендарный выбор монотеизма в форме византийского православия. Вышеуказанная связь между сакральным и репрессивным ресурсами выразилась в том, что новая религия насаждалась "огнем и мечом". Принципиальное значение имеет тот факт, что Владимир не просто совершил этот выбор, но с целью его реализации приложил максимум усилий и применил все доступные ему средства: от вооруженных миссий в разные концы Руси до распространения книжности и строительства храмов. Подобная целеустремленность позволила ему в крайне сжатые сроки крестить не только Киев и близлежащие города (Чернигов, Туров, Полоцк и т. д.), но и окраины (Новгород, Ростов), так что к концу жизни он мог воочию убедиться в необратимом успехе своей реформы, увидев Русь в общем и целом вполне христианской.
Эта деятельность позволяет всем нам считать князя Владимира человеком, предопределившим судьбы России, и ставит его в один ряд с историческими деятелями, которые. по словам Ницше, "отпечатывают свою волю на тысячелетиях, как на воске".
Данное событие имело самые долгосрочные цивилизационные последствия, которые, впрочем, чрезвычайно важно разделить на последствия ближнего и дальнего плана.
Последствия ближнего плана определялись отнюдь не тем, что Владимир предпочел восточную церковь западной, а тем, что, выбрав в качестве религии христианство, он отверг другие формы монотеизма, тем самым включив подвластную ему страну в орбиту европейской цивилизации. Последствия дальнего плана, напротив, заключаются в том, что восточное христианство было предпочтено западному. Этот выбор стал причиной того обстоятельства, что на одной из исторических развилок Россия не совершила поворот вместе со странами западной Европы, а продолжила в одиночестве свой путь, в конце концов приведший ее к созданию альтернативной формы европейской цивилизации.

3. Взаимоотношения церкви и светской власти в Европе

Для того, чтобы понять, как это могло произойти, нужно сопоставить процессы религиозно-политической эволюции России и Западной Европы. Если попытаться сформулировать основное различие между этими процессами предельно кратко, то можно сказать, что
на Западе светская власть практически ни в одной стране не смогла полностью монополизировать сакральный ресурс, именуемый католической верой, в то время как в России подобная монополизация в отношении православия приняла абсолютный и последовательный характер.
Если бы германским императорам удалось воплотить титанический замысел подчинения своей власти папского престола, то вся западная история, возможно, пошла бы другим путем. Но поскольку этого не произошло, пространство распространения католицизма оказалось разбитым на сферы влияния большого количества сильных государств, ни одно из которых таким образом не могло претендовать на управление папским престолом.
Решающее значение имела грегорианская реформа конца XI - начала XII века, результатом которой было высвобождение Западной церкви из-под контроля светских властей(7). Этот процесс был болезненным как для средневековых западных государств, так и для самой церкви. Отталкиваясь от концепции "двух мечей" можно утверждать, что церковь выронила из рук "светский меч", а западные королевства в значительной мере утратили контроль за "мечом духовным". Одним из следствий этого размежевания был интенсивный поиск обеими сторонами новых ресурсов контроля за своими подданными.
Наиболее важным из таких ресурсов оказалось право: именно с XII века берут отсчет интенсивный процесс создания европейских правовых систем и тесно связанная с ним традиция независимого юридического образования на основе образцов римского права. Предельно упрощая ситуацию, можно сказать, что обе соперничающие стороны попытались компенсировать утрату соответствующих мечей, вооружившись "мечом правосудия" или - в терминологии данного исследования - регулятивным ресурсом.
Во-первых, вооружается "мечом правосудия" сама католическая церковь, сумевшая выработать единую и в высшей степени упорядоченную систему канонического права. Во-вторых, превращение католической церкви в неуправляемую извне силу существенно затруднило для светских государей задачу использования ее в качестве ресурса интеграции западных сообществ (процесс, без которого было невозможно укрепление власти европейских монархов). Во многих европейских странах светская власть сумела удержать свои позиции только благодаря тому, что сумела компенсировать ослабление своего контроля над церковью, приступив к мобилизации иных интегрирующих ресурсов, в числе которых наряду с реорганизацией системы управления, следует назвать и работу по создания новых правовых систем(8). Именно эти страны определили магистральное направление западной цивилизации, которое заключалось в постепенном вызревании регулятивного комплекса в недрах сакрально интегрированных сообществ.

4. Соотношение духовного и светского начал в России: причины формирования сакрального государства

История России, как известно, пошла совсем в другом направлении. В первые несколько веков после принятия Русью православной версии христианства известное напряжение в отношениях между церковью и светской властью было неизбежно ввиду того, что центром православия оставался Константинополь. При том высоком духовном и политическом авторитете, которым пользовался на Руси константинопольский патриарх, эксплуатация русскими князьями православной веры как ресурса не могла принять гипертрофированных размеров: ни о каком насилии над церковью, или прямом подчинении ее князьям в то время не могло быть и речи. Однако даже в этом ограниченном варианте обладание сакральным ресурсом имело исключительно важное значение. Достаточно вспомнить борьбу, развернувшуюся в XIII - начале XIV века между основными русскими княжествами за право размещать в своих столицах кафедру митрополита, а также тот факт, что победа Ивана Калиты в этой борьбе явилась одним из источников усиления Москвы(9). С этих пор статус центра православия становится одним из ключевых факторов расширения и централизации Московского царства.
После падения Константинополя в 1453 году реальный центр православия переместился в Москву и совпал с центром огромного и мощного государства(10). Если ранее византийское православие еще располагало некоторыми возможностями для организованного противодействия светским властителям Руси, то после Флорентийской унии и турецкого завоевания подобное сопротивление было уже невозможно(11).
В подобных условиях русская церковь, естественно, не могла решиться на нечто подобное григорианской реформе. Предпосылкам создания регулярной правовой системы как ресурса централизации, неоткуда было появиться - просто потому, что самодержцы в избытке располагали для этой цели иным ресурсом.
Это различие между Западом и православной Россией, которое несомненно относится к разряду цивилизационных, выявилось еще на стадии развития феодальных отношений. Проницательное замечание русского историка Георгия Вернадского о том, что русский феодализм был "феодализмом без права" приводится его западным коллегой Гарольдом Дж. Берманом с целью выявления контраста, когда он доказывает: эта формулировка была применима и к странам Запада(12), но только до XII века, который приносит решительный сдвиг, повлекший за собой появление высокоразвитых систем феодального права.
Отсутствие надежного "тыла", на который русская церковь могла бы опереться в противостоянии со светской властью, сказывается уже при Иване III, который впервые применил практику конфискации церковных земель. (13) Менее чем через столетие Иван IV уже может позволить себе безнаказанное насилие и надругательство над высшим духовенством. Вполне естественно, что в условиях подобной беззащитности церковные иерархи становятся идеологами и апологетами
с одной стороны - распространения неограниченной власти Москвы на сопредельные княжества;(14)
с другой стороны - концепции божественной сущности царской власти. (15)
Вместе с тем вершителем судеб русской церкви становится светская власть. Характерно, что именно последней принадлежала как инициатива учреждения патриаршества на Руси (при Борисе Годунове), так и его упразднения (при Петре I).
Процесс сакрализации монархической власти развивается в эпоху Ивана Грозного, при котором утвердилась концепция самодержца как "наместника Божия", и набирает наибольшую интенсивность во 2-й половине XVII века - в период правления царя Алексея Михайловича(16). Именно в это время приобретает исключительное значение концепция царского "помазанничества", и учреждается Монастырский приказ.
Во второй половине XVII века(17) патриарший престол окончательно перешел под ничем не ограниченный контроль светской власти. (18) а православие превратилось в хорошо управляемый сакральный ресурс, который эксплуатировался русским самодержавием на протяжении нескольких столетий. (19) Эта эксплуатация выразилась в
· обожествлении царской власти, почитание которой превратилось в часть религиозного культа(20);
· административном подчинении церкви монарху.
Петр I заходит в своем контроле над церковью столь далеко. что отменяет институт патриаршества и заменяет его Духовной Коллегией, а позднее - Синодом(21). В это же время - несмотря на "западнические" увлечения Петра - процесс сакрализации царской власти в его правление нисколько не ослабевает, но, напротив, усиливается(22). К XVIII веку сакральный ресурс достиг такого качества саморазвития, которое обеспечивало его самовоспроизводство и в дальнейшем, подчас независимо от желания самих царей (например, Екатерины, которая относилась к православию и культу помазанничества достаточно прохладно), а в конце XIX - начале XX в.в. - вопреки умонастроениям "прогрессивной" части общества.
Данное обстоятельство исключало какую-либо альтернативу абсолютному господству сакрального комплекса в иерархии ресурсов централизованной интеграции. В России ни власть, ни общество не концентрировали свою энергию на мобилизации регулятивного ресурса в той мере, в которой подобного рода концентрация имела место на Западе. Именно поэтому конфликт между обществом и монархией не смог принять форму правового компромисса: монархия продолжала эксплуатировать порядком истощенный сакральный ресурс в форме традиционного православия, а общество окунулось в поиски нелегальных и внеправовых путей устранения монархии(23).

5. Сакральный комплекс советской эпохи: от зарождения к апофеозу

Все эти исторические обстоятельства в конечном счете объясняют, почему проект ограничения монархии конституционными рамками оказался в России гораздо менее реальным, чем идея полной ликвидации монархии и замены ее новым общественным строем.
Слабое развитие регулятивного ресурса стало причиной того, что этот новый строй не мог принять форму конституционного государства. Временное правительство имело очень мало шансов мобилизовать общество на поддержку конституционного проекта развития России, хотя в период гражданской войны часть антибольшевистских сил выступала под конституционными лозунгами. В числе причин победы большевиков в гражданской войне следует назвать
· способность навязать населению распадавшейся империи более мощный интегрирующий ресурс, нежели исчерпавшее себя монархическое православие и чуждый традиционной российской ментальности конституционализм,
· активные и целенаправленные действия по искоренению традиционного сакрального комплекса (аналогичные действиям князя Владимира по отношению к язычеству).
На первых порах этот новый, пока еще очень аморфный сакральный комплекс включал в себя мессианско-утопические аспекты большевистской версии марксизма, подкрепленные перераспределительными идеями в духе лозунга "грабь награбленное". Однако, марксисткая идеология оказалась лишь субстратом, послужившим питательной средой для вызревания нового и абсолютно оригинального сакрального комплекса, первое, самое раннее издание которого представляло собой достаточно аморфное сочетание революционной мифологии с культом большевистских вождей и героев. Исключительно важное значение при этом имел радикальный атеизм большевиков, который подводил морально-идеологическое обоснование под тотальное искоренение сакрального конкурента в лице православной религии, выразившееся в воинствующем безбожии, физическом уничтожении священников и разрушении храмов(24).
Наиболее значительной вехой в становлении сакрального комплекса советской эпохи стала система мероприятий связанных с увековечением образа Ленина, центральное место среди которых заняли мумификация вождя и помещение его в мавзолей - сооружение, идея которого самым неожиданным образом была перенесена на советскую почву из культовой практики древнего Египта. С этого момента культ умершего (вечноживого) вождя становится стержневым элементом сакрального комплекса. До сих пор неизвестно, кому из большевистских вождей принадлежит авторство этой идеи. Тем не менее определенные догадки напрашиваются сами собой, когда мы видим, каких высот в искусстве сакральной инженерии достиг Сталин, сумевший сформировать из своей собственной персоны еще один важнейший элемент сакрального комплекса - культ живого вождя.
Таким образом, большевики совершили второй в истории России выбор стратегического ресурса, формирование которого заняло около трех десятилетий. (25) Уничтожив традиционный для России православно-монархический комплекс, они возвели на его месте абсолютно новую сакральную конструкцию, совмещавшую в себе догматизированный марксизм, культ вождей и советскую версию русского патриотизма. Императив жертвования, предъявленный этим комплексом к членам нового сообщества, был намного более требовательным и агрессивным, чем тот, который исходил от монархически ориентированного православия(26).
Соображение принципиальной важности заключается в том, что разрыв с традицией в данном случае не означал отклонения от основной парадигмы российской цивилизации. Напротив: радикальное обновление сакрального комплекса способствовало перестройке механизма централизованной интеграции, который приобрел новое качество и гораздо более высокую интенсивность. В соответствии с этим неимоверно возросли масштабы эксплуатации ресурсов, сопутствующих сакральному. Речь идет в первую очередь о неограниченном использовании организованного насилия (репрессивный ресурс) и переходе к плановой экономике (распределительный ресурс) и жестко иерархической системе власти (административный ресурс). Резкое усиление централизованных механизмов сопровождается сознательным уничтожением горизонтальных связей между членами сообщества(27) и упразднением институтов нецентрализованного обмена. Иными словами, возникает такая модель интеграции, при которой связи членов сообщества друг с другом сведены к минимуму, а с единым для них всех сакральным центром - доведены до максимума.

6. Две смерти Иосифа Сталина: начало процессов дезинтеграции

К концу сталинского правления СССР представлял собой сообщество, достигшее экстремальной стадии централизации за счет достигшей экстремальных масштабов эксплуатации сакрального, распределительного и репрессивного ресурсов. В то же время конструкция сакрального комплекса сталинской эпохи содержала в себе весьма серьезный изъян. Самым слабым ее местом оказался культ живого вождя, олицетворяемый самим И. В. Сталиным, не позаботившимся о том, чтобы его сакральное творение продолжило существовать после его смерти.
Для любого сверхцентрализованного сообщества устранение сакрального центра (либо одного из его ключевых элементов) является крайне опасным событием, чреватым дезинтеграцией или - по меньшей мере - дестабилизацией сложившегося порядка вещей. Как правило, в сообществах такого типа вырабатывается механизм преемственности, обеспечивающий устойчивость иерархии интегрирующих ресурсов. Не позаботившись о создании такого механизма(28) (либо сознательно отказавшись это сделать) Сталин обрек выстроенное им здание коммунистической империи на поэтапное саморазрушение, которое началось сразу же после его смерти.
Смерть Сталина воспринималась современниками как некое потрясение, затронувшее самые основы привычного мироздания. Анализ достаточно большого числа воспоминаний показывает, что это событие стало для многих людей моментом пока еще неосознанной эмансипацией из-под абсолютного господства некоей монолитной незыблемой силы, которая не просто довлела над ними, но и как бы изначально включала их (интегрировала) в себя. Ощущения, следовавшие непосредственно за моментом шока,(29) описываются с одной стороны как переживание некоей сакральной пустоты(30), а с другой - как потребность в поиске чего-то нового и своего собственного. (31)
Все это свидетельствовало если не о разрыве, то по меньшей мере о серии многочисленных надрывов той внутренней ткани, которая скрепляла и сплачивала весь организм сверхцентрализованного сообщества сталинской эпохи. Если бы у партийного руководства была ясно выраженная воля к сохранению основных параметров этой системы, оно, возможно, могло бы этого добиться. Первый шаг в эту сторону был сделан, когда тело Сталина поместили в мавзолей. Однако в дальнейшем партийные лидеры отказались предпринять усилия по наработке культа второго (после Ленина) "вечноживого" и воспротивились выдвижению из своей среды фигуры единоличного живого вождя. Таким образом, сакральный комплекс сталинской эпохи был обречен на уничтожение: окончательный приговор ему был вынесен на ХХ съезде КПСС.
По сути дела на этом съезде состоялась вторая - идеологическая и сакральная смерть Сталина, которую, с гораздо большими основаниями, нежели первую - физическую, можно квалифицировать как убийство. Если физическая смерть сакрального вождя пробудила в сознании части представителей советского общества какие-то пока еще неясные безотчетные сдвиги, то речь Хрущева на ХХ съезде КПСС обозначила для этих сдвигов совершенно ясное и осознанное направление, принявшее вид уже знакомого нам и древнего как мир императива: "сожги то, чему поклонялся". В соответствии с этим масштабы последствий обоих событий выглядят крайне неравнозначными: физическая смерть Сталина сама по себе не могла бы повлечь за собой столь радикальные и необратимые перемены в "новой исторической общности людей", как это сделала речь Хрущева.
Суть этих сдвигов предельно кратко можно сформулировать следующим образом.
1. Существенно изменилась структура сакрального комплекса; хотя такие его элементы как культ Ленина, советская версия патриотизма и некоторые другие остались практически неизменными, его стержневая часть была глубоко трансформирована: место единоличного вождя занял коллективный, представленный не отдельной личностью, а партией (КПСС), олицетворяемой ее высшими руководителями.
2. Это с неизбежностью повлекло за собой ослабление силы напряжения интегрирующего поля, распространяемого сакральным комплексом.
3. Переход репрессивных органов из фактически единоличного под коллективный контроль партийного руководству привел к резкому ослаблению репрессивного комплекса в целом: страх коммунистической элиты перед повторением сталинских чисток явился фактором, блокирующим попытки вернуться к практике массовых репрессий.
4. Cмягчился контроль за формированием в обществе горизонтальных связей. Институт доносительства деградировал, а организации взаимного контроля (партячейки, профсоюзы, комсомол и др.) становились все более формальными. В этих условиях появление многочисленных неформальных групп (в том числе и оппозиционно настроенных) стало неизбежностью. Власти уже не могли предотвращать возникновение запрещенных ими способов коммуникации (самиздат, авторская и бардовская песня, рок-музыка и т.д.). С другой стороны, не в их силах стало пресекать несанкционированные информационные потоки и вообще влияния извне. В "железном занавесе" образовались бреши, залатать которые было уже невозможно. (32)
5. Все это послужило причиной (в течении последующих десятилетий) первых признаков дезинтеграции советского общества, выразившихся в разделении части общества на идеологические лагеря (сталинисты и антисталинисты, западники и почвенники, марксисты ортодоксальные и прогрессивные и т. п.), появлении открытой оппозиции и всплеске национальных движений в ряде союзных республик.
6. Наметились первые симптомы и основные направления кризиса планово-распорядительной экономики.
7. Наращивание горизонтальных связей в среде советской элиты вело к формированию новых социальных групп (номенклатура, партийно-хозяйственные кланы), способных реализовать свои интересы вне зависимости от воли официальных партийно-государственных органов. Это влекло за собой постепенное снижение эффективности административной системы, провоцировало прогрессирующие кризисы управления не только экономикой, но и другими сферами.
Все эти тенденции (их перечень можно было бы продолжить) явились признаками тектонических сдвигов в советском сообществе, имевших центробежную направленность и таким образом постепенно расшатывавших данное сообщество изнутри и как бы из глубины. Именно эти сдвиги в конечном счете к распаду всего советского сообщества, контролировавшего не только территорию СССР, но и - в различных вариациях - огромные пространства в Европе и на других континентах.
Приведенный выше анализ позволяет выдвинуть гипотезу о том, что первопричина распада кроется в предпосылках не столько экономического, политического или международного, сколько цивилизационного характера. Коммунистическая империя разделила судьбу своей предшественницы - империи православно-монархической в результате нарастания тенденций неустойчивости, вызванных прогрессирующим дисбалансом механизмов интеграции.
Этот дисбаланс не был результатом враждебного влияния Запада, не был он и следствием бездарности советских и правителей. Не являлся его непосредственной причиной экономический кризис. Хотя все эти факторы - и западный вызов, и политическая неадекватность руководства, и еще многие другие, безусловно, сыграли каждый свою роль в трагедии распада.
Представляется, что перечисление всех этих факторов станет более осмысленным, если мы будем рассматривать их в качестве симптомов крушения одного из цивилизационных проектов мировой истории. Речь идет о проекте, который предложил в качестве движущего механизма цивилизации экстремальные способы интеграции человеческого сообщества. Этот проект зародился на территории России в позднее средневековье и был главным консолидируюущим фактором в становлении ее как государства. После большевистской революции он претерпел столь радикальное и мощное обновление, что к середине ХХ века уже представлял собой реальную альтернативу западной цивилизации и втянул в свою орбиту столько народов, сколько не охватывал прежде никогда.
Но во второй половине ХХ века вдруг обнаружилось, что дальнейшая реализация этого проекта ставится под вопрос некоей изначальной ошибкой замысла, не позволившей ему более успешно конкурировать с основным соперником - западной цивилизацией. Следствие данной ошибки сказалось главным образом в том, что в определенный момент предлагаемый им механизм интеграции человеческих сообществ обнаружил свою хрупкость и недолговечность.

7. Стратегический просчет реформаторов

Для уяснения сути процессов, происходивших в СССР в 80-х - 90-х годах чрезвычайно важно отдавать себе отчет в том, что реформы были начаты в условиях нарастания скрытых и явных тенденций дезинтеграции советского сообщества. Инициаторы реформ либо не отдавали себе в этом отчета, либо сознательно использовали эти тенденции в своих политических целях.
Реформаторы не поставили перед собой и, следовательно, не предприняли сколько-нибудь осмысленной попытки решить проблему создания новых механизмов интеграции управляемых ими сообществ - соответственно, СССР и России. В то же время они не ощущали эту проблему на интуитивном уровне - в отличие, например, от большевиков, которым движение в нужном направлении подсказывал гораздо более мощный инстинкт власти. Максимальную долю своих усилий реформаторы направили на то, чтобы разрушить старую систему интегрирующих ресурсов и минимальную - на то, чтобы сконструировать новую, очертания которой были для них неясны. Их основной просчет заключался в том, что они не смогли, либо не захотели совершить ясный и однозначный выбор стратегического ресурса.
У этого обстоятельства, однако, была (и остается) не только субъективная, но и объективная сторона. По всей видимости, на тысячелетнем рубеже своего существования российская цивилизация подошла к некоему поворотному пункту, по достижении которого стало очевидно, что дальнейшая эксплуатация сакрального ресурса в качестве стратегического (т. е. такого, который определяет характер использования остальных ресурсов) уже невозможно. Но очевидно было и другое: за тысячу лет эта цивилизация не сумела выработать в себе предпосылки для усвоения в качестве стратегического принципиально иного по своей природе ресурса, представляющего собою комплекс регулятивных норм, институтов и механизмов.
Если бы реформаторы отдавали себе отчет в том, что они живут и действуют в условиях цивилизационного кризиса, то дезинтеграция должна была бы осознаваться ими как одна из опаснейших угроз, которых следовало избежать в процессе реформирования страны. В этом случае их стратегия должна была заключаться в том, чтобы, максимально используя имеющийся в наличии скудный сакральный ресурс, выиграть время для максимально возможной мобилизации регулятивного ресурса, в рамках которой должна была проводиться целенаправленная и профессиональная работа с законодательством, интенсивная судебная реформа и правовое воспитание населения.
Однако оба реформаторских лидера - Горбачев и Ельцин - оказались бесконечно далекими от подобной стратегии. Фундаментальный порок философии реформ, лежащий в основе деятельности обоих лидеров, заключается в том, что в своем стремлении осуществить переход к сообществу, основанному на горизонтальных связях, они не уделили никакого внимания механизмам, гарантирующим устойчивость и единство такого типа сообществ. Идея правового государства, фигурировавшая в идеологическом арсенале перестройки и радикальных реформ, оказалась непродуктивной именно потому, что рассматривались реформаторами в качестве лозунга, а не ресурса, который при надлежащем к нему отношении мог бы не только стабилизировать страну, но и сыграть стратегически важную роль в обеспечении успеха реформ.
Гласность, выпущенная Горбачевым как джинн из бутылки, превратилась в орудие обвального разрушения советского сакрального комплекса, взамен которому в такие короткие сроки было невозможно предложить какой-либо иной интегрирующий ресурс, - да никто и не пытался этого сделать. В результате все те конфликтные линии (в особенности межнациональные), которые обозначились в 60-70-е годы, превратились в зияющие трещины дезинтеграции, готовые в любой момент обернуться полным обвалом.
Ельцин, ставший на некоторое время культовой фигурой, с которой связывались упования на мессианскую роль рыночных реформ, не сумел использовать свою харизму в качестве ресурса, противостоящего процессу дезинтеграции(33). Речь идет не только о том, что с 1990 года - с момента принятия возглавляемым им в ту пору Верховным Советом России Декларации о суверенитете политика Ельцина становится одним из ключевых факторов распада СССР. Гораздо более важно, что в период его правления не был мобилизован ресурс, способный приостановить тенденции распада уже внутри самой России.
Об отсутствии такого ресурса свидетельствует очевидный факт: в период правления Ельцина новые политические, общественные и экономические отношения и институты фактически внедрялись в условиях правового вакуума. Объявленный реформаторами лозунг "перехода к рынку" сыграл антигосударственную роль отнюдь не потому, что идея рынка была вредна для России; напротив, она была и остается крайней необходимостью. Разрушительной была интерпретация этой идеи реформаторами, которые рассматривали рынок прежде всего как свободу от государственного регулирования, а не как сложнейшую систему правовых институтов.
Наиболее яркими иллюстрациями этого тезиса являются
· либерализация цен, не предваренная принятием тщательно разработанного и соответствующего новым условиям антимонопольного и социального законодательства;
· процесс приватизации, протекавший в отсутствие сколько-нибудь разработанной законодательной базы(34);
· убогость нормативной базы, регулирующей деятельность кредитно-финансовых организаций, имевшая следствием массовый обман вкладчиков;
· процесс федерализации, опирающийся на скудную нормативную базу Конституции и не имеющий в своем активе ни одного федерального закона.
В настоящее время в России нет такой сферы жизнедеятельности, - будь то, земельные отношения, социальная сфера, банковское дело, рынок ценных бумаг, политические партии, выборы, борьба с криминалом или что-нибудь другое, - которая опиралась бы на адекватную современным условиям и исключающую любые неожиданности правовую основу. Все это накладывается на унаследованную от советских времен малоквалифицированную в кадровом отношении и крайне перегруженную судебную систему.
Об отсутствии у российского руководства потребности использовать право в качестве ресурса свидетельствует тот факт, что исполнительная власть вносит в федеральное собрание не более 15 % законопроектов (в большинстве западных стран этот показатель превышает 70%). Это означает, что правительство не взяло на себя естественную роль архитектора единой системы законодательства, уступив ее Государственной Думе, имеющей для этого очень мало информационных и экспертных ресурсов и разрываемой партийными противоречиями.
Крайне низкая степень мобилизации регулятивного ресурса имеет следствием столь же неэффективное, а подчас и откровенно контрпродуктивное использование прочих ресурсов централизованной интеграции.
Репрессивный ресурс в лице институтов государственного насилия используется выборочно и несправедливо, как правило, обходя наиболее опасных нарушителей закона и нередко переходя на службу частным (в том числе криминальным) интересам(35).
Административный ресурс, под которым подразумевается система органов управления, находится в крайне дезорганизованном состоянии, усугубляемом неясностью и неурегулированностью федеративных отношений.
Наконец, распределительный ресурс, олицетворяемый в современном мире системой государственных финансов и механизмами социального обеспечения, пришел в состояние полной деградации и расстройства, в результате чего он не может отвечать запросам огромной части населения, для обслуживания которой предназначен, - и тем самым выполнять роль интегрирующего фактора.

8. Выбор регулятивного ресурса как экзистенциальная необходимость

На этом фоне достаточно нелепо выглядят попытки найти панацею от всех бед в виде "национальной идеи". Ничтожество результатов этого поиска, ведущегося с начала 90-х годов, является дополнительным доказательством той гипотезы, что эксплуатация элементов сакрального комплекса (либо их суррогатов) в современной России не имеет стратегической перспективы и может сыграть какую-то роль только в качестве вспомогательного ресурса.
В тяжелые, критические времена, когда на кон ставится судьба страны, ответственные национальные лидеры должны мобилизовать на ее спасение наиболее доступные и инструментально приложимые ресурсы, способные в минимальные сроки принести максимальную отдачу. Ресурсы, выбор которых позволяет правителям иметь четкое представление о разворачивающемся перед ними "фронте работ", - т.е. о том, что и как они должны делать на протяжении всего своего правления, ежедневно и ежечасно, не покладая рук. Примерно так, как это делал князь Владимир, увидевший под конец своей жизни воплощение своего замысла христианской Руси. Но все же каким-то иным образом, соответствующим характеру современной эпохи.
· Если язычников дохристианской Руси можно было подвигнуть к медленной интеграции в новое государствообразующее сообщество путем разрушения трациционных верований и обращения в новую монотеистическую религию,
· если недавних жителей деревни, выброшенных в города напором индустриализации конца XIX - начала XX века, малограмотных, жаждущих социальной мести, оторванных от корней мировой войной, можно было связать в победоносную "новую общность людей" идеей освобождения трудящихся, подкрепленной лозунгом "грабь награбленное" и специфическим культом вождей,
· то большей частью урбанизированное, достаточно высокообразованное, ориентирующееся на сравнительно высокие стандарты потребления, познавшее вкус некоторых гражданских свобод и жаждущее стабильности население современной России можно сохранить как централизованное сообщество только путем объединения всех сфер жизнедеятельности, социальных слоев и территорий в рамках единой и не терпящей ни для кого исключений правовой системы.
Выбор стратегического ресурса был историческим шансом, упущенным всеми поколениями реформаторов современной России, начиная с Горбачева. Каждый день пребывания у власти человека, олицетворяющего неудачные реформы - президента Ельцина - приближает точку необратимости, с которой может начаться обвальный и окончательный распад России. Сам Ельцин совершить этот выбор уже не сможет, даже если пожелает: для этого необходимо иметь хотя бы минимальную степень авторитета.
Новое руководство России, которое придет к власти после ухода Ельцина, получит шанс на выживание и сохранение страны лишь в том случае, если в достаточно сжатые сроки совершит запоздалый выбор стратегического ресурса.
Ключевая гипотеза настоящего доклада состоит в следующем:
· отсутствие стратегического выбора (т. е. сохранение нынешнего состояние неопределенности) неминуемо подведет Россию к последней и, по-видимому, окончательной стадии дезинтеграции;
· попытка возвращения к многократно использованной и исчерпавшей себя сакрально-репрессивной парадигме интеграции (например, под флагом великодержавного патриотизма), возможно, способна на некоторое время приостановить центробежные тенденции в российском сообществе, однако, в исторической перспективе просматривается как абсолютно бесплодная, чреватая очень быстрым истощением сакрального ресурса и возвращением к исходному состоянию хаоса;
· единственным ресурсом, способным в результате усиленной и трудоемкой мобилизации достигнуть качества саморазвития, является регулятивный комплекс, включающий в себя единую и всеохватывающую систему законодательства вкупе с высокоэффективной системой правоприменения.
Основной запрос, обращенный населением России к ее властвующей элите, прочитывается не как жажда откровения ("бога живого") и даже не как жажда хлеба, а в первую очередь - как требование основанного на законности порядка. От того, насколько фундаментальным и далеко идущим будет ответ на этот вопрос следующего поколения властной элиты, зависит, сумет ли сохраниться российская нация.

9. Сохранить культуру, сохранить нацию
Проблема интеграции в цивилизационном контексте

Коммунистический сакральный комплекс был настолько уникальным историческим явлением, что эпоху его господства на 1/6 суши можно с полным основанием назвать временем существования особой советской цивилизации, которая, впрочем, оказалась весьма хрупкой и недолговечной в силу указанных выше причин. Тем не менее, весьма важное обстоятельство заключается в том, что господство определенной системы ценностей, составлявшей основу данной цивилизации, обеспечивало высокую степень гомогенности советского сообщества. В рамках данной цивилизации могли существовать отдельные элементы иных цивилизаций(36) (также, как это было в эпоху самодержавия), но только на условиях, которые им диктовала господствующая система ценностей. После разрушения этой системы ее место не было занято никакой другой цивилизационной парадигмой, влиятельной настолько, чтобы установить над этим разнообразием свое безусловное господство.
Я обращаю внимание на это обстоятельство для того, чтобы зафиксировать современную цивилизационную ситуацию России. Основными параметрами этой ситуации являются:
отсутствие уникального фактора, позволяющего отнести российское сообщество к особому типу цивилизации;
высокая степень гетерогенности российского сообщества, свидетельствующая о противоборстве на его территории нескольких цивилизационных проектов.
Таким образом, крушение советской цивилизации имело следствием устранение ценностной гомогенности не только в пределах территории, занимаемой странами социалистического лагеря и СССР, но и в самой России, которая в настоящее время переживает период внутреннего цивилизационного раскола. Основные изломы этого раскола проходят между
· консервативной частью населения, продолжающей жить в советской системе ценностных координат и группами населения, самыми различными способами втянутыми в процессы модернизации;
· приверженцами западных ценностей и сторонниками так называемого "русского пути"(37);
· части населения, приверженной стандартам европейской культуры в широком смысле слова (в основном русские, втянувшие в свой культурный ареал представителей других народов) и другой его части, представленной наследниками широкого диапазона азиатских культур ("титульные" нации ряда республик, включившие в свою орбиту часть русского населения)(38).
Невозможно представить себе "национальную идею" (т. е. некую новую разновидность сакрального комплекса), настолько мощную и универсальную, чтобы снять или хотя бы смягчить эти линии цивилизационного раскола. Ведь любая идея, претендующая на создание сильного интегрирущего поля, должна быть содержательно насыщенной, т. е. нести в концентрированном виде определенный культурный вызов приверженцам иных цивилизационных проектов. Доведя эту мысль до логического конца, можо утверждать, что слишком упорные попытки осчастливить Россию той или иной разновидностью "национальной идеи" приведут к противоположному результату, а именно - еще большему взаимному отталкиванию разрозненных элементов сообщества.
Представляется, что потенциал интеграции данных элементов несет в себе принципиально иной концепт, в котором формальная сторона резко преобладает над содержательной, а процедурная - над сакральной. Иными словами, надежды на постепенное сглаживание цивилизационных изломов в России следует связывать не с мифом национальной идеи, а с концептом правовой процедуры.
Преимущество формального концепта над содержательным заключается в том. что первый позволяет
· разнонаправленным цивилизационным проектам найти modus vivendi друг с другом, не поступаясь своими содержательными отличиями;
· государственному организму поставить себя над конфликтующими проектами и тем самым извлечь все возможные преимущества из ролей координатора и арбитра;
· центральному правительству применять организованное насилие (репрессивный ресурс) с целью пресечения попыток насильственной реализации любого из проектов. (39)
Если и необходимо какое-то идеологическое сопровождение этому правовому концепту, то оно должно быть максимально нейтральным. Идеология, основанная на ценности прав человека и гражданина несет в себе минимальную содержательную нагрузку, позволяя сосуществовать огромному разнообразию не только культур, но и цивилизационных проектов и отсекая лишь те крайние формы их проявления, которые несут в себе угрозу всем остальным.
Только такая идеология, будучи взятой на вооружение руководством страны, способна сегодня
· предотвратить перерастание цивилизационных изломов в необратимые разрывы, способные повлечь за собой окончательное разрушение российского сообщества;
· стать руководящей нитью в процессе мобилизации правового ресурса, сыграв тем самым решающую роль в сохранении российской нации и российского государства;
· противостоять набирающим все большую силу тенденциям варварства и распада.
Единственным мировоззрением, способным сыграть государствообразующую роль в современной России, является идеология, утверждающая абсолютноеное господство права и безусловный приоритет прав человека.
В данном ходе рассуждения есть одно противоречие, которое необходимо тотчас же вывести на свет. Дело в том, что концепт правовой процедуры как главного ресурса интеграции человеческого сообщества не является нейтральным в цивилизационном контексте. Очевидно, что речь здесь идет о заимствовании одного из фундаментальных принципов западной цивилизации.
С чисто логической точки зрения, данное противоречие утрачивает свою остроту, если мы принимаем во внимание, что эта содержательная сторона правового концепта находится на заднем плане, уступая место его формальному аспекту, подразумевающему полную идеологическую нейтральность - в том числе и свободу от "прозападных" идеологических установок.
Тем не менее, исходя из точки зрения цивилизационной, нельзя отмахнуться от весьма болезненных вопросов:
1. не следует ли причислить всех, кто на нем настаивает, к так называемым "западникам"?
2. равносильна ли приверженность этому концепту стремлению к безусловной конвергенции России с западным миром?
Отвечая на первый вопрос, я готов выразить свое глубочайшее убеждение: такого рода "западничество" в настоящее время является единственной продуктивной версией российского патриотизма, поскольку только оно сегодня и в обозримый период времени способно уберечь страну от распада. И наоборот: любая версия патриотизма (будь то коммунистическая, националистическая или религиозная), пренебрегающая принципом верховенства права, - сознают это ее приверженцы или нет - работает на окончательное уничтожение такой страны как Россия.
На второй вопрос я с уверенностью даю отрицательный ответ. Политика полной конвергенции с Западом противопоказана России; в данном отношении она не может идти по стопам стран Восточной Европы. Определенная обособленность России, подчеркнутая особость ее позиции(40) - не только в духовной сфере, но и во многом другом, - например, в вопросах международной политики - является фактором, пронизывающим ее культуру (так же как и вечный спор между "западниками" и "самобытниками". А от культуры (культурной идентичности) отказываться ни в коем случае нельзя, потому что она хотя и не была названа выше ресурсом интеграции, но безусловно является ее необходимой предпосылкой и безусловной целью (41).
Сохранение и развите культуры, равно как сохранение нации - носителя ланной культуры можно с полным основанием назвать тесно взаимосвязанными между собой основными целями, придающими смысл и высшее оправдание деятельности по мобилизация интегрирующих ресурсов.
Парадокс однако заключается в том, что ради достижения этих целей Россия обязана пойти на обширное и весьма интенсивное заимствование известной совокупности западных принципов и институтов, доказавших свою конкурентоспособность в "естественном отборе" цивилизаций.
В конечном счете, в России никогда - даже во времена самой глубокой изоляции от Запада - не считалось зазорным заимствовать его технические достижения. Руководители СССР прекрасно понимали, что такие заимствования являются залогом конкурентоспособности не только страны, но и всего представляемого ею цивилизационного проекта. Сегодня та же самая логика подсказывает нам: для выживания наследницы советского сообщества - российской нации - необходим намного более широкий и качественно новый спектр заимствований. Вполне возможно, что вследствие этого баланс между самобытными особенностями и заимствованиями сдвинется в сторону последних настолько, что уже нельзя будет говорить о существовании отдельной российской цивилизации, но решиться на признание себя особой (если угодно - "евразийской") ветвью западной цивилизации, обеспечившей себе продолжение в тысячелетиях на огромном пространстве в форме дееспособной нации, самостоятельного в своей внутренней и внешней политике государства и насыщенной мощным творческим потенциалом культурой.
Можно ли усматривать в этом варианте какую-то ущербность, если мы примем во внимание многочисленные примеры развития других незападных стран, из которых добились успеха именно те, которые смогли поступиться цивилизационной самобытностью ради усвоения наиболее сильных сторон западной цивилизации. Япония всегда рассматривается как образец уникального пути развития; однако при этом часто забывают, что своим появлением в числе мировых лидеров она обязана в первую очередь обширному заимствованию западных экономических, правовых и политических институтов.
По-видимому, в современном мире выживают и обретают перспективы динамичного развития только те нации, которые умело адаптируются к условиям мировой (по происхождению преимущественно западной) цивилизации и за счет этого обретают возможность не только сохранить свою национальную и культурную уникальность, но и на ее основе успешно конкурировать с теми же западными странами в любых областях.
Положение нашей страны сегодня, может быть, даже более тяжелое, чем у послевоенной Японии или постмаоистскокого Китая. Если Россия не проделает болезненный путь цивилизационной трансформации, то она не просто будет отброшена в число стран "третьего мира", но и вступит в окончательную фазу дезинтеграции. В этом случае Запад все равно придет на российскую землю, но уже в виде колонизатора.

***

КАК ИЗБЕЖАТЬ РАСПАДА РОССИИ?

ресурсы внутренней интеграции

Для поддержания и укрепления своей целостности любая страна нуждается в определенном наборе ресурсов. Трагедия российской государственности сегодня заключается именно в том, что этот набор не просто существует в усеченном виде, но продолжает катастрофически сокращаться.
Шансы России достичь необходимого уровня интеграции на основе так называемой национальной идеи обратно пропорциональны количеству людей и партий, конкурирующих на рынке ее разнообразных версий. Хасавюртовские соглашения в сущности признали, что военная сила не может больше рассматриваться в качестве средства, играющего значительную роль в деле сохранения целостности России. Что же касается других силовых институтов, то они демонстрируют такую степень разложения и бессилия, которая исключает их из числа реальных ресурсов интеграции. Острейший экономический кризис ставит крест на надежде обеспечить искомую целостность за счет восстановления институтов централизованного распределения благ.
Иными словами, наиболее традиционные для России ресурсы национального сплочения - идеологический (сакральный), репрессивный и распределительный - находятся в столь руинированном и состоянии, что сегодня бессмысленно связывать с ними надежду на восстановление механизмов интеграции.
Для решения этой задачи главную ставку нужно делать на ресурсы, демонстрирующие тенденцию к динамическому саморазвитию. В их совокупности центральное место занимает право т. е. регулятивный ресурс, основными элементами которого являются законодательство и судебная система. Интеграционный потенциал права вытекает из его способности вносить единообразные нормы регулигования всех областей жизнедеятельности страны. Это позволяет рассматривать правовую систему как мощный ресурс национальной консолидации, способный в обозримой перспективе сыграть ту роль, которую в России традиционно играла система сакральных (религиозных, либо идеологических) символов, разрушенная сегодня почти до основания.
Но этот потенциал может быть реализован лишь в том случае, если нарождающаяся правовая система будет ограждена от целого ряда вызовов, грозящих привести к ее деградации.
Одна из самых опасных угроз ее стабильности вытекает из уродливой децентрализации, которая происходит сегодня под флагом превратно истолкованного федерализма. Концетрация властных полномочий на уровне регионов неизбежно порождает разрыв правового поля, чреватый углублением процессов дезинтеграции.
Две мины замедленного действия грозят взорвать целостность России в долгосрочной перспективе: во-первых, заложенный в Конституции принцип договорного перераспределения полномочий; во-вторых - отсутствие системы санкций за нарушение органами власти субъектов РФ российских законов.
Оба этих обстоятельства создают благоприятный климат не только для постепенного разрыхления федерации и общего ослабления государства, но и для произрастания в регионах удельных авторитарных режимов, попирающих права человека, нарушающих принцип разделения властей, подчиняющих региональным властям местные СМИ, суды и даже территориальные структуры федеральной власти.
Нарушения субъектами РФ ее Конституции и законов повсеместно случались и раньше, но с появлением, развитием и укреплением органов местного самоуправления эти нарушения утратили абстрактный характер, потому что они начали вонзаться в живую плоть: порождать конфликты, человеческие трагедии и т. п.
Характерно, что главными противниками местного самоуправления являются именно те регионы, которые в наибольшей мере демонстрируют центробежные тенденции. В этой связи заслуживает внимания не только беспрецедентная дерзость, с которой руководство Удмуртии приступило к ликвидации законно избранных органов местного самоуправления, но и тот факт, что поддержку ей оказали традиционные законоборцы и получатели привилегий: Татарстан, Башкирия, Бурятия и еще 15 автономных республик. Это - угрожающий симптом, который свидетельствует о переходе противников федерального законодательства к тактике согласованных действий.
Вызывает сожаление, что даже перед лицом организованного сопротивления со стороны ряда субъектов РФ федеральный центр пока не увидел в местном самоуправлении своего естественного союзника в деле сохраниения единства и целостности страны. Между тем, именно этот институт может поставить на службу федеральным интересам тот политический контингент, который объективно заинтересован в выполнении федеральных законов, - хотя бы по той причине, что от этого зависит само его существование. Центростремительная динамика, имманентно заложенная в институт местного самоуправлени, заставляет причислить его к ресурсам, на которые нужно делать ставку, решая задачу создания новых механизмов интеграции России.
В этой связи будет нелишним вспомнить, что преодоление феодальной раздробленности в ряде стран средневековой Европы, происходило во многом как результат коалиции королевской власти с самоуправляющимися городскими коммунами, искавшими у тогдашнего "центра" защиты от самовластия удельных князей. Эта анология в применении к современной России не покажется столь уж нелепой, если принять во внимание, что и у нас в настоящее время идет процесс феодализации, под которой надо понимать ничто иное как раздробление государственного суверенитета, его распад на неконтролируемые автономные юрисдикции. Усилиями лидеров ряда республик Россия в обозримой перспективе может превратиться в конфедерацию удельных княжств.
Лавина губернаторских выборов, прокатившаяся по стране в 1996 году, грозит обернуться новым кумулятивным ударом по всей исполнительной вертикали. Ведь выборы проводились в условиях отсутствия федерального регулирования властных отношений внутри регионов; в сущности, губернаторам был выдан карт-бланш на превращение в царьков. Вопрос о создании новых механизмов контроля за регионами, а значит и новых рычагов управления страной становится для федерального центра вопросом выживания и приобретает пожарный оттенок.
Возникает настоятельная необходимость в создании института федерального принуждения, суть которого состоит в том, чтобы на основе судебных процедур Президент мог приостанавливать и отменять нормативные акты субъектов РФ, противоречащие российскому законодательству, распускать законодательные собрания, упорствующие в принятии таких актов, а также отстранять от должности глав исполнительной власти, не подчиняющихся решениям судов.
Необходимо срочно поставить точку в затянувшейся истории лозунга "берите суверенитета, сколько хотите". Выросшему из него политическому мировоззрению региональных элит федеральный центр должен твердо противопоставить идеологию сбалансированного федерализма. Ее суть - в соблюдении равновесия между децентрализацией и выстроенным на строго правовой основе централизмом. Эта система взглядов базируется на идее равномерной децентрализации, при которой власть не концентрируется в чрезмерных объемах на региональном уровне, а рационально перераспределяется между федерацией, ее субъектами и органами местного самоуправления, не давая ни одному из этих ярусов перевеса, достаточного для разрушения любого другого. При этом за федерацией закрепляются функции контроля, необходимые для поддержания устойчивости всей системы. Только при такой структурной основе федерации можно будет поставить задачу постепенного изживания неравенства субъектов РФ, чему будет содействовать также законодательное регулирование договорных отношений между федерацией и ее субъектами.

Независимая газета. Москва, 18.01.97.

***

Выступление в Государственной Думе 14. 06. при обсуждении вопроса об импичменте Б. Ельцина

Фракция "Яблоко" подтверждает свою решимость поддержать пункт обвинения, связанный с развязыванием президентом Ельциным войны в Чечне. В то же время мы считаем для себя неприемлемым поддерживать ряд других пунктов обвинения.
Я остановлюсь только на одном пункте, связанном с развалом Советского Союза.
И здесь хотелось бы оттолкнуться вот от какой аналогии. Когда терпит катастрофу самолет, то причины этому могут быть самые разные: ошибка пилота, террористический акт... Но есть еще и такая причина как ошибка конструкции.
Я полагаю, что в случае распада СССР мы имеем дело в первую очередь именно с этой последней причиной.
Для меня очевидно, что одной из движущих сил распада был национально-территориальный принцип государственного строительства, восходящий к ленинской национальной политике.
В самой идее о праве наций на самоопределение, положенной в основу большевистской национальной политики, нет ничего неприемлемого. Как, известно, данный принцип сегодня занимает достойное место в международном праве. Роковую роль сыграла не столько эта идея, взятая сама по себе, сколько то революционное значение, которое большевики в нее вкладывали. Ленин делил нации на угнетающие и угнетенные. Идея самоопределения была для него ничем иным как формой освобождения угнетенных наций, под которыми подразумевались национальные окраины. При этом предполагалось, что освободителем выступает великоросский пролетариат. Российская нация причислялась им к разряту угнетающей; а посему ни в коей мере не заслуживала самоопределения.
Миссия русского нарола по мысли Ленина состояла отнюдь не в том, чтобы создать собственную нацию в рамках федеративного государства и отнюдь не в том, чтобы стать интегрирующей силой, благодаря которой проживающие в России народы смогли бы образовать новую российскую нацию - основу российской государственности.
Эту миссию Ленин видел в том, чтобы русский народ в лице своего пролетариата смыл с себя клеймо угнетающей нации и стал носителем мировой революции, а также творцом некоей новой вненациональной общности людей.
70 лет попыток осуществить эту утопию были потеряны для формирования единой российской нации И следовательно они были потеряны для создания нормального российского государства, которое могло бы стать преемником российской империи на шестой части света и получило бы длителную перспективу исторического развития.
Результаты этой государственной утопии получили очень яркое отражение на политической карте СССР. Русский народ единственный из всех не имеет государственности, т. е., в соответствии с концепцией Ленина не является нацией, так как предназначен для более возвышенных целей. Остальные народы получили атрибуты государственности.
За эти 70 лет бывшие национальные окраины сжились и свыклись с атрибутами государственности, которыми их наделяли все без исключения советские конституции. При этом целый ряд крупных национальных образований был наделен и таким важнейшим атрибутом как право выхода из состава СССР. Это право, предоставленное союзным республикам, строго вытекает из ленинской теории о праве наций на самоопределение. Позволю себе процитировать одноименную работу 1914 года
"...под самоопределением наций разумеется государственное отделение их от чуженациональных коллективов, разумеется образование самостоятельного национального государства."
Была ли альтернатива этой концепции в то время? Безусловно, была. Это - предложения о национально-культурной автономии, выдвигавшиеся кадетами, или, например, меньшевиками, с которыми Ленин столь яростно полемизировал в данном вопросе.
Сегодня уже очевидно, что этот принцип сыграл роль мины замедленного действия. Эта мина не могла взорваться до тех пор, пока она была "замурована" в толще тоталитарного режима. По сути дела, единство союзных республик держалось в основном на силе репрессивного и идеологического аппарата, одним словом - на отсутствии свободы.
Как только появились малейшие признаки свободы, конструкция рухнула. Те положения советской Конституции, которые казались пустыми декларациями (например, статья о праве выхода союзной республики из СССР) моментально обрели всю полноту юридической силы.
Таким образом, на восьмом десятке советской власти они действительно и буквально выполнили завет Ильича и самоопределились как самостоятельные нации.
Нет ничего нелепее, чем возлагать вину за распад СССР на каких-то внешних или внутренних врагов. Сооружение, построенное с ошибками конструкции, рухнет раньше или позже, а вот непосредственные причины его крушения могут быть какими угодно - среди прочего, возможно, и враждебные силы.
Тем, кто сегодня тоскует по великой стране СССР, считая, что ее развалили ЦРУ, Горбачев, реформаторы, уместно задать вопрос: почему ничего подобного не случилось ни с одной западной страной? Потому что КГБ работал хуже ЦРУ? Или потому, что в органы власти этих стран не проникли подлецы и предатели? Допустим. Но тогда будет уместно задать следующий вопрос: почему же все-таки советские спецслужбы работали хуже американских, а подлецы с предателями проникали во власть не на Западе, а в Советском Союзе? Так уж получается, что любое обвинение, обращенное к враждебным силам, разрушившим советское сообщество, оборачивается против самих принципов, на которых была построена эта система.
И вот сегодня преемники той самой партии, которая соорудила этого колосса на глиняных ногах, пытаются обвинить в его гибели Ельцина, роль которого состояла лишь в том, что он подтолкнул уже готовую рухнуть конструкцию.
Здание советской государственности было плохо построено, потому и развалилось. И сегодня преемники их политической линии видят ответственными за это кого угодно, но только не себя и своих политических предков.

***

ДЕФЕКТИВНЫЙ ФЕДЕРАЛИЗМ

1. Симптомы

Признаки надвигающегося распада российской государственности становятся все более очевидными и многочисленными. Вот только основные из них:
· раздробление правового пространства в результате подчинения низовых судов губернаторам (президентам) и невыполнения последними решений Верховного Суда;
· неспособность федеральных структур контролировать свои собственные подразделения в регионах (прокуратура, МВД, налоговые инспекция и полиция, в ряде случаев ФСБ).
· раздробление информационного пространства в ходе подчинения губернаторам региональных и части федеральных СМИ (например, ГТРК).
· серия заявлений региональных руководителей о приостановке налоговых отчислений в федеральный бюджет;
· прогрессирующая криминализация власти в ряде регионов;
· запреты на пересечение различными группами товаров административных границ между регионами,
· алкогольный протекционизм региональных властей и иные массовые нарушения антимонопольного законодательства.
Сегодня раскручивание этих тенденций притормозилось в связи с ожиданиями, вызванными заявлениями правительства Примакова о готовности навести порядок в сфере федеративных отношений. Однако, лимит времени, отпущенный правительству на реализацию своих намерений, крайне ограничен. Стоит губернаторам убедиться в том, что из этих слов не вытекают конкретные действия, как центробежные тенденции заявят о себе с удвоенной силой.

2. История болезни

Причины вызывающего поведения губернаторов заключаются отнюдь не в финансовом кризисе, а в той государственно-правовой политике, которая проводилась на протяжении всего ельцинского периода истории России.
Первые удары по целостности России были нанесены в июне 1990 г. - в самый разгар борьбы с руководством Союза. Декларация о суверенитете РСФСР оказалась миной, на которой подорвался не только СССР, но в какой-то мере и сама Россия, чья территория также стала ареной столь же "революционных" самопровозглашений автономных республик.
С первых своих шагов у власти Ельцин и его окружение активно поощряют центробежные устремления республик. Руководствуясь духом Декларации и стремлением получить поддержку в борьбе с союзным центром, Ельцин, всячески содействует суверенизации автономий, настраивая их на конфедеративный проект взаимоотношений с Россией. Вот как звучали его заявления в августе 1990 года во время визита в Татарстан:
"Мы не пойдем по тому ошибочному пути, чтобы в какой-то степени сдерживать этот процесс национального самосознания ... Россия заключит договор с Татарской республикой или государством - это как решит Верховный Совет. Будет конфедеративный договор внутри всей России... Не надо исходить из того, сколько вам даст прав Россия. А надо исходить из того, сколько вы можете взять и какую долю власти делегировать России... Возьмите такую долю самостоятельности, какую можете переварить. А что не можете - отдайте России по договору."(42) Подобного рода заявления делались им в ряде других республик, включая тогдашнюю Чечено-Ингушетию
Подобная политика очень быстро принесла закономерные плоды. В течение 1990 года декларации, аналогичные российской, принимаются подавляющим большинством автономных республик В то же время ряд автономных областей преобразуются в республики, получая тем самым право иметь свою Конституцию и все привилегии республик. В результате, рассматривая ситуацию формально-юридически, концу 1990 года можно было утверждать, что в России появилось несколько суверенных государств, отложившихся если и не от территории, то по меньшей мере от юридической системы РСФСР.
Таким образом, именно в 1990 году была заложена одна из фундаментальных основ современного политического режима России, предполагающая наличие на ее территории анклавов с ограниченным (вплоть до исчезающе малого) действием ее государственного суверенитета.
Значение этого обстоятельства вышло далеко за рамки взаимоотношений между республиками и федеральным центром. Очень скоро права и привилегии республик превращаются в объект вожделения и зависти со стороны "рядовых" территорий - краев и областей. Вопреки расхожему мнению о позитивности выравнивания статусов регионов "подтягивание" непривилегированных субъектов РФ почти до уровня республик содействовало общему разрыхлению федерации и утрате централизованного контроля за соблюдением российского законодательства теперь уже не только республиками, но и вообще всеми субъектами РФ.
Эти последние активно включаются в процесс "догоняющей суверенизации", в ходе которого привилегии, дарованные отдельным республикам, осваиваются подавляющим большинством российских регионов и в конечном счете становятся фактором расшатывания всей государственной системы.
Именно такую эволюцию претерпел ельцинский постулат о договорной природе отношений между федерацией и ее субъектами, который сформировался в попытках определить взаимоотношения с "суверенными" республиками, а затем приобрел статус универсальной нормы перераспределения полномочий между РФ и ее субъектами.
Конституция 1993 года наделила договоры слишком большим рангом в системе нормативных актов, утвердив договорные отношения в качестве основного механизма разграничения предметов ведения и полномочий. Это означало, что та степень разрыхления государственно-правовой системы РФ, которой добились регионы, возглавляемые суверенными республиками, получила конституционное признание.
Столь высокого статуса договорные отношения не имеют ни в одном федеративном государстве мира. В тех немногих странах, где практикуются соглашения между субъектами федерации и центральным правительством (Германия, Австрия), они носят сугубо подзаконный вспомогательный характер. В России же договоры воспринимаются заключившими их регионами как индульгенция на невыполнение федеральных законов, а рядом республик (Татарстан, Башкирия) рассматриваются в качестве учредительных актов, постулирующих конфедеративный характер их отношений с Россией.
Договорные пассажи Конституции - отнюдь не единственная мина, заложенная ее авторами под государственную систему России. Не менее опасными представляются следующие, на первый взгляд вполне безобидные, особенности Основного закона:
1. наделение всех без исключения субъектов РФ правом законодательствования (ст. 76, п.4);
2. установление единого порядка назначения прокуроров субъектов РФ - по согласованию с ними (ст. 129, п.3);
3. наделение членов Совета Федерации неприкосновенностью наряду с депутатами Государственной Думы (ст. 98, п. 1);
4. отсутствие в Конституции институтов федерального вмешательства и принуждения.
Первое из этих обстоятельств в сочетании с третьим таит в себе опасность дезинтеграции юридической системы, особенно актуальную ввиду крайней слабости судов, неспособных противостоять произволу исполнительной власти. Вдумаемся, что произошло: наделив субъекты РФ правом принимать законы, творцы Конституции не удосужились разработать механизм, препятствующий появлению в этих законах противоречий федеральному законодательству, равно как и прямому вторжению регионов в федеральную компетенцию. Результат известен: по свидетельству министра юстиции, сегодня каждый третий закон, принимаемый субъектами РФ, противоречит Конституции и законам России.
Второе "достижение" своеобразно понятого федерализма чревато резким усилением зависимости региональных прокуроров от региональных властей, которые сами по себе должны быть отнюдь не последним объектом внимания со стороны прокуроров.
Третье из вышеперечисленных положений Конституции приобрело особенно угрожающий характер в связи с принятием в конце 1995 года закона "О порядке формирования Совета Федерации", предписавшего автоматическое вхождение в верхнюю палату глав исполнительной и законодательной власти регионов. Комбинация этих двух норм - неприкосновенности и автоматического совмещения должностей сделала региональных руководителей абсолютно неуязвимыми перед лицом любых обвинений, причем не только административного, но и уголовного характера. Гарантией этой неуязвимости выступает корпоративная солидарность членов Совета Федерации, не позволяющая им освобождать от иммунитета нарушившего закон коллегу из страха последовать когда-нибудь его путем. В результате граждане и демократические институты регионов оказались в ситуации полной беззащитности перед лицом огромной власти, сосредоточенной в руках губернаторов. Теперь федеральному центру, который сам у себя отнял рычаги защиты конституционных прав на местах, остается беспомощно взирать на безудержный произвол, творящийся в регионах.
Четвертое обстоятельство обрекает на невыполнение все конституционные нормы о верховенстве федерального законодательства над региональным, единстве системы государственной власти и в конечном счете - распространении суверенитета РФ на всей его территории. Не наделив ни одну из федеральных структур правом применить санкции против должностных лиц и органов власти субъектов РФ, нарушающих федеральное законодательство, Конституция выбила легитимную основу из-под любых механизмов федерального контроля за законодательством и исполнительной практикой регионов.
Однако, сама по себе Конституция при всех ее изъянах не смогла бы сыграть столь разрушительной роли, если бы не крайне некомпетентные действия исполнительной власти по введению в действие отдельных ее положений.
Главный стратегический просчет президента заключался в том, что он санкционировал проведение губернаторских выборов до принятия пакета законов, необходимого для функционирования столь сложного и нового для России института, каким является федерализм. Поразительным образом президент и его администрация не позаботились даже о том, чтобы предварить губернаторские выборы принятием предписанного Конституцией (ст. 77, п. 1) рамочного закона об общих принципах организации государственной власти в субъектах РФ. Не говоря о том, что это подрывало авторитет Конституции, которая таким образом была явно нарушена, данный просчет имел еще несколько фундаментальных отрицательных следствий.
Во-первых, заново родившийся российский федерализм получил "родовую травму" в виде нелегитимности одного из свих звеньев, а именно системы организации власти в субъектах федерации. Поэтому в целом можно говорить о недостаточно высокой степени легитимности этого института в современной России.
Во-вторых, была сильно затруднена возможность подвести под институт федерализма солидную законодательную базу, необходимую ввиду ввиду того, что нормативная база, содержащаяся в самой Конституции, очевидно недостаточна.
В-третьих, центральная власть сама связала себе руки, лишившись возможности управлять процессом федерализации на начальном (переходном) этапе, когда можно было активно влиять на региональные законодательства, корректировать структуру региональной власти через назначенных руководителей - хотя бы в "несуверенных" регионах.
Таким образом, была полностью упущена возможность сконструировать каркас федерализма в соответствии со следующим алгоритмом:
1. Президент вносит в Государственную Думу пакет законов, содержащих основные механизмы регулирования федеративных отношений ;
2. назначенные президентом главы администраций наделяются президентским мандатом, включающим в себя обязанность внести в региональный парламент пакет законопроектов, вытекающих из вновь принятых федеральных законов;
3. в случае принятия пакета Президент назначает выборы главы администрации в данном регионе;
4. неспособность назначенного главы администрации исполнить президентский мандат влечет его замену и продление моратория на выборы.
Вместо всего этого весной 1994 года началась мучительная и не законченная до сих пор работа по согласованию с Советом Федерации законопроекта "Об общих принципах организации системы органов государственной власти в субъектах РФ". Этот, а также другой принятый Думой важнейший закон о порядке разграничения полномочий между РФ и ее субъектами в сфере совместного ведения встретили непреодолимое сопротивление Совета Федерации и не вступили в силу до сих пор. Но даже если эти законы будут приняты в ближайшее время, нет никаких гарантий, что они будут выполняться, поскольку за пять лет, минувших с принятия Конституции, регионы сформировали достаточно разветвленные системы собственных законодательств, от которых им будет очень сложно отказаться.

3. Диагноз

Отсутствие базисных законов в сфере федеративных отношений консервирует институт федерализма в том ущербном и разрушительном для государства виде, в котором он появился на свет в России. Раз нет законов, то нет и инструментария, позволяющего постепенно исцелять все его вышеописанные дефекты и родовые травмы. Нереформируемость российского федерализма делает его неэффективным и ригидным институтом, сковывающим динамизм и мобильность государства, его способность концентрировать ресурсы на прорывных направлениях не только государственно-правовых, но и экономических реформ.
Невозможность законодательного регулирования федеративных отношений явилась одной из причин стихийной децентрализации государственной власти, принявшую обвальный характер к концу 1997 года, когда в результате губернаторских выборов в абсолютном большинстве субъектов РФ региональные элиты приобрели почти полную (исключая только финансовую) независимость от федерации.
Результатом процесса стихийной децентрализации стало появление на политической карте России нескольких десятков авторитарных корпоративно-олигархических режимов, превративших в пустой звук конституционные права граждан, честные выборы, свободу прессы и независимость судов;
Называть весь этот комплекс явлений федерализмом было бы также абсурдно, как приписывать черты федеративного государства сталинскому Советскому Союзу. Сегодня, как и тогда, под бумажными декларациями скрывается совершенно иная реальность. Вот только природа ее изменилась: раньше это было сверхцентрализованное унитарное государство, а теперь - фактическое отсутствие на федеральном уровне какого-либо государства вообще. Под лозунгом федерализма, вдохновлявшего простодушных авторов Конституции, Россия с невероятной скоростьюприближается к состоянию феодализма.
Итак, есть все основания утверждать, что в результате ельцинской децентрализации российский федерализм явился на свет не только с родовой травмой, но и с врожденными дефектами, обрекающими его на пожизненную инвалидность и раннюю смерть, которая примет форму либо вялотекущего феодального разложения с элементами распада, либо возвращения к жестко централизованному унитарному государству.

4. Запоздалые рецепты

Существует ли сегодня возможность избежать столь печального эпилога? Важнейшее условие для этого - сильная и авторитетная центральная власть, которая сможет организовать диалог с регионами о государственных полномочиях в духе формулировки: "мне вашего не надо, но и моего не троньте!" Это означает в первую очередь - вернуть полный контроль центра над его собственными структурами в регионах, прокуратурой, МВД, налоговыми органами. Любым путем восстановить финансовую независимость судов. Попытки не выполнять судебные решения пресекать беспощадно.
Конечно же, изменение Конституции необходимо. Но это - дело очень долгое и почти безнадежное, особенно в сфере федеративных отношений: субъекты федерации будут насмерть биться за дарованные им вольности и привилегии. Поэтому нужно думать о менее радикальном, но более реалистичном пути выхода из государственно-правового кризиса, поразившего Россию. Единственная "мелочь", которая нужна для этого, есть воля президента, необходимая - как минимум - для того, чтобы подписать законы, принимаемые Думой через преодоление вето Совета Федерации.
Можно только приветствовать ту поддержку, которую Е. М. Примаков оказал идее отстранения выборных должностных лиц в регионах за нарушение ими Конституции и федеральных законов. Но нужно ясно отдавать себе отчет в том, что эта мера принесет какой-либо эффект не сама по себе, а только в контексте целенаправленной федеративной политики, включающей в себя целый комплекс государствообразующих законов, президентских указов и постановлений правительства.
В первую очередь необходимо:
1. добиться подписания Президентом принятого Думой рамочного закона о принципах организации власти в регионах;
2. провести через Думу закон, предусматривающий механизм приведения законов и иных актов субъектов РФ в соответствие с федеральным законодательством. Только при наличии такого механизма идея отстранения от должности губернаторов обретет логическое завершение;
3. снять депутатский иммунитет с членов Совета Федерации сегодня невозможно, поскольку для этого нужно менять Конституцию (процесс, в котором ключевую роль играет сама верхняя палата). Однако, вполне реально внести в закон о порядке формирования Совета Федерации поправки, предоставляющие региональным парламентам право самостоятельно определять порядок назначения посланцев региона в верхней палате, запретив совмещать этот статус с должностью губернатора и спикера. Эта мера не только ограничит всевластие региональных начальников, освободит их от необходимости тратить драгоценное время на бесконечные поездки в Москву, но и усилит авторитет региональных собраний, которые таким образом станут более солидным противовесом исполнительной власти в регионах;
4. восстановить федеральное присутствие в регионах путем ротации региональных прокуроров, руководителей УВД, других начальников, одновременно предусмотрев жесткую ведомственную ответственность за выполнение указаний губернаторов и обеспечив бесперебойное финансирование этих структур из федерального бюджета.
Последнее время представители часто говорят о необходимости восстановить исполнительную вертикаль в форме назначения губернаторов и мэров. За этими разговорами, напоминающими досужие домыслы (так как для этого нужно переписать Конституцию и множество законов), теряется время, нужное для того, чтобы сделать вполне реальную вещь: восстановить исполнительную вертикаль в федеральных структурах власти. Для этого не нужно ничего, кроме авторитета руководства страны (имеющийся у Примакова) и его воли (с которой, похоже, имеются проблемы), и только в отдельных случаях - изменения в некоторых законах, что нынешнему правительству совсем несложно сделать.
Исключительную важное значение в деле противодействия центробежным тенденциям приобретает поддержка гражданского общества и его важнейшей составной части - института местного самоуправления.
Федеральная власть обязана поддерживать и поощрять любые проявления гражданского протеста, направленного против регионального деспотизма. Равнодушие, с которым гарант Конституции взирает на бесчинства региональных царьков, представляется особенно циничным ввиду того факта, что граждански ориентированная часть населения в регионах недвусмысленно демонстрирует свою готовность сопротивляться произволу. Об этом свидетельствуют, например, недавние антиилюмжиновские митинги в Калмыкии, а также так называемые "выборы" президента Башкирии, ответом на которые стало мощное протестное голосование в башкирских городах и теплое письмо Ельцина, поздравившего Рахимова с "победой".
Высокая ценность института местного самоуправления заключается в том, что само его существование зависит от выполнения регионами федеральных законов. Парадоксальным образом, появлению этого естественного союзника федеральной власти мы обязаны той же самой Конституции 93 года, которая стала причиной столь многих российских бед. В отличие от института федерализма, институт местного самоуправления в России обладает высшей полнотой легитимности, поскольку формировался в строгом соответствии с Конституцией, на основе предусмотренного ею рамочного федерального и конкретизирующих региональных законов. Именно это обстоятельство позволяет утверждать, что процесс децентрализации на муниципальном уровне идет не стихийно, как это имеет место на уровне региональном, а более или менее осознанно и планомерно.
В противоположность законодательству в сфере федеративных отношений нормативная база местного самоуправления развивается очень бурно - несмотря на сопротивление Совета Федерации. В данной области принято четыре основополагающих федеральных закона (не говоря об изменениях и дополнениях) и множество региональных. Это означает, что при всей динамичности своего развития, институт местного самоуправления остается управляемым и поддающимся корректировке. В ответ на бесконечные обвинения в адрес муниципалитетов (в нарушениях, произволе и т.п.), исходящих в основном от региональных властей, можно привести всего лишь один несокрушимый аргумент: все эти прегрешения совершаются как на муниципальном, так и на региональном уровне; вот только законных возможностей обуздать произвол губернаторов практически нет, а в отношении мэров и муниципальных советов их более чем достаточно.
Впрочем, очевидно, что управление процессом муниципализации может иметь место только при наличии осмысленной и активной установки федеральных властей на поддержку местного самоуправления. Но как раз с этим-то, похоже, сегодня не все обстоит благополучно. В последнее время (фактически, на протяжение 1998 года) в структурах президентской и исполнительной власти намечаются тенденции отхода от "муниципальных увлечений".
Нельзя сказать, что президентская команда не отдает себе отчета в огромных долгосрочных преимуществах муниципализации. При ее поддержке были приняты базисные для самоуправления законы, создавались многочисленные структуры, призванные содействовать его развитию. Тем не менее, за все эти годы ничего не сделано для формирования полноценного местного самоуправления в "суверенных" республиках - Татарстане, Башкирии, Калмыкии, Коми; игнорировались неисчислимые нарушения муниципальных прав в других субъектах РФ.
При молчаливом одобрении президентских структур правительство РФ взяло курс на резкое усиление финансовой мощи регионов, производимое за счет уничтожения собственной налоговой базы местного самоуправления. Недавно вступившая в силу первая часть Налогового кодекса сокращает число местных налогов до пяти, из которых три могут со временем перейти под юрисдикцию регионов. Другие фискальные инновации, (законы о налоге с продаж, на доходы малого бизнеса и др.), полностью ликвидируют налоговую инициативу местных властей, ставят муниципалитеты в абсолютную зависимость от финансовых решений регионального уровня, которые, как показывает практика, очень редко бывают бескорыстными и политически нейтральными.
Для спасения местного самоуправления от неминуемого коллапса сегодня необходимо:
1. принять поправки к Налоговому Кодексу, переведя налоги на недвижимость и с продаж из региональных в местные;
2. полностью закрепить за местными бюджетами поступления от подоходного налога, увеличить доли отчислений на постоянной основе от других федеральных налогов;
3. разработать федеральную методологию разработки нормативов минимальной бюджетной обеспеченности;
4. добиться неукоснительного соблюдения регионами закона "О финансовых основах местного самоуправления";
5. закрепить за муниципалитетам все земли, находящиеся на их территории и не обремененные правами иных физических и юридических лиц;
6. принять закон о муниципальной милиции, предусматривающий контроль местных властей за органами охраны общественного порядка.

5. Возможность летального исхода

Нынешнее ослабление президентской власти отнюдь не вселяет надежду на то, что местное самоуправление останется в числе приоритетов федеральной администрации. Таким образом, единственный верный союзник, с чьей помощью можно было бы противостоять угрозе дезинтеграции России, оказывается брошенным на произвол судьбы, точнее - "на съедение" жаждущим усиления региональным элитам.
Исчезающе мала также вероятность того, что в нынешнем своем положении президент найдет в себе силы обострить отношения с верхней палатой, пойдя на поддержку ветированных ею, но крайне необходимых для сохранения единства страны законов.
Результаты этой пассивно-боязливой политики будут печальны. В повестке дня стоит не столько распад России, разговоры о котором уже стали общим местом, сколько ее окончательная феодализация. За этим абстрактно- анахроническим понятием скрывается вполне конкретная реальность. Это - беспрецедентный цивилизационный регресс, сопровождающийся необратимой деградацией всех правовых и экономических институтов, а также всеобщее варварство, неизбежное в результате крушения последних устоев культуры и общественной морали. Это - победа азиатской деспотической косности, которая уже никогда не позволит России (или тому, что от нее останется) покинуть задворки третьего мира. И, наконец, это - вполне реальная опасность колонизации больной и слабой страны под благовидным предлогом нейтрализовать ее ядерные арсеналы. Вот тогда-то вопрос об окончательном распаде России утратит теоретический характер.

6. Последняя, самая призрачная из надежд

На что остается нам уповать? На следующие президентские выборы? Но за то время, которое отделяет нас от июня 2000-го года, процессы феодализации могут принять необратимый характер. На новое правительство, возглавляемое Е. М. Примаковым? Но Конституция не наделила правительство полномочиями, необходимыми для обеспечения единства государственной власти.
Заявленное Примаковым стремление навести порядок в сфере федеративных отношений может быть реализовано только в том случае, если председатель правительства:
1. возьмет под свой личный контроль разработку пакета законопроектов, направленных на сохранение единства страны;
2. добьется от президента
а) гарантий подписания этих законов - даже в том случае, если Государственная Дума примет их вопреки воле Совета Федерации,
б) права разрабатывать проекты указов о приостановке действия противоречащих федеральному законодательству актов исполнительной власти регионов (ст. 85, п. 2 Конституции) с их последующим подписанием президентом.
Основная проблема заключается в том, что президент откажется принять эти условия. Как ни печально это сознавать, но единственным способом убедить его в необходимости пойти на такую форму сотрудничества с правительством остается апелляция к исторической ответственности. Для человека, взявшего когда-то в свои руки судьбу России, должна быть непереносимой мысль о том, что он передаст ее преемнику в состоянии полутрупа. На фоне этой мысли должны поблекнуть любые сиюминутные соображения, такие, например, как нежелание "поссориться" с губернаторами.
Какие бы интриги сегодня ни плелись, через полтора года власть от Ельцина все равно уйдет, а позор может остаться с ним на века. Безусловно, он сегодня уже не имеет никаких шансов остаться в истории как реформатор. Но затормозить государственный коллапс России - еще в его силах. В противном случае он рискует зафиксироваться в памяти потомков под прозвищем Борис-разрушитель.

***

ФЕДЕРАЛИЗМ №2 1999

НОВЫЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ДОГОВОР
"Яблоко" считает "сильное" общество неиспользованным ресурсом российских реформ

Идея заключения нового общественного договора была провозглашена Григорием Явлинским в марте этого года на VI съезде Объединения "Яблоко". Впоследствии некоторые комментаторы заявили, что наше общество еще не созрело для того, чтобы подписывать какие-либо договоры с политическими партиями. Подобная интерпретация заставляет нас полагать, что эта идея была воспринята не вполне адекватно.
В нашем понимании "общественный договор" - это термин, обозначающий соглашение людей относительно того, какое место в их жизни занимает и для чего предназначена власть. Консенсус большей части общества по этому вопросу создает основу легитимности власти и определяет характерный для данного общества тип взаимоотношений народа с властью.
На протяжение многих столетий в Российской империи господствовал сакрально-патерналистский тип общественного договора, который, с одной стороны, приписывал власти божественное происхождение ("Вся власть от Бога", "помазанник божий"), а с другой - наделял ее чертами и полномочиями патриархального главы семейства ("царь-батюшка").
Нельзя сказать, что после 1917 года структура этого договора претерпела слишком уж радикальную ломку. Место Бога заступили коммунистические верования, включавшие в себя культ живых и "вечно живых" вождей, но природа власти, выводившей свою легитимность из этого, в сущности, религиозного комплекса, все равно осталась сакральной. Патерналистская составляющая старой парадигмы взаимоотношений общества и власти также по существу не изменилась. Черты патриархального господства были воспроизведены не только в облике "отца народов", но и в эпитетах, описывающих КПСС как коллективного носителя лучших качеств (могущество, честность, ум и т.п.), обычно приписываемых детьми именно отцам.
Формулу общественного договора советской эпохи, предельно упрощая, можно было бы выразить так: мы работаем, а мудрая всемогущая власть обеспечивает нас всем минимально необходимым и освобождает от бремени принятия решений. Закат советской эпохи забрезжил, когда власть проявила первые признаки неспособности выполнять свои обязательства по договору (в части обеспечения жизненного минимума), а общество перестало отвечать по своим. Эта ситуация получила отражение в знаменитом афоризме: "они делают вид, что платят, а мы - что работаем". Сакрально-патерналистский договор в очередной раз продемонстрировал свою неспособность к мобилизации общественной энергии. Ведь на его основе могут получить развитие только вертикальные формы мобилизации, предполагающие жертвенность в качестве главного мобилизующего фактора, порождаемого наличием мощного сакрального комплекса (не случайно слово "сакральный" восходит к латинскому sacrum - "жертва"). Однако ни к концу советского периода, ни к началу постсоветского власть уже не располагала сакральным ресурсом, сопоставимым по своей мощи с традиционным православием или системой коммунистических верований.
Правда, в конце 80-х - начале 90-х годов наблюдалась столь же бурная, сколь и кратковременная реанимация патерналистских ожиданий, связанная с фигурой Ельцина и олицетворяемой им верой в мессианскую роль рыночных реформ. После неизбежного разочарования в реформах наступил период неопределенности, в течение которого одна часть общества как бы "расторгла" общественный договор в одностороннем порядке, а другая впала в прогрессирующее озлобление, выдвигая все новые и новые иски к государству, не выполнившему свои обязательства по привычному для всех договору. Ни к чему не привели и попытки реставрировать сакральную составляющую патерналистского договора под видом "национальной идеи".
В результате мы на сегодняшний день имеем ситуацию взаимного отчуждения общества и власти, характеризующуюся ростом политической апатии и цинизма, нарастанием массового психоза безысходности, низком уровне общественной активности, повсеместным отсутствием гражданского сознания; а с другой стороны - в эскалации заведомо нереальных требований к власти, усилении авторитарных настроений и т.п. Подобная общественная атмосфера абсолютно непригодна для проведения в стране сколь-нибудь эффективных реформ и развития демократических институтов и, напротив, является весьма благоприятной питательной средой для "процветания" таких явлений как всеобщая коррупция, монополизм, усиление корпоративных структур, а также сосредоточение власти и влияния в руках олигархических группировок.
Но эта же атмосфера содействует усилению многочисленных партий коммунистической и националистической ориентации, пытающихся предложить российскому обществу ту или иную разновидность национализма в качестве нового сакрального комплекса, способного обновить окончательно деградировавшие механизмы вертикальной мобилизации. Ни одна из этих партий не выходит за рамки сакрально-патерналистского договора, причем роль священного идола на этот раз отводится мифологизированному Государству, сплачивающему в единую русскую (либо неосоветскую) нацию спасаемое им население России.
При этом различия в подходах выглядят минимальными. Олицетворять могущественного вождя-отца призваны политические вожди - единоличные (Лебедь, Жириновский, Лужков и др.), либо коллективные (КПРФ). Таким образом, все эти партии (как реальные, так и - в случае Лужкова - потенциальные) являются в той или иной степени вождистскими, - не столько по своей внутренней структуре, сколько по духу своих идеологий, а также менталитету своих избирателей и членов. Все они исходят из общей патерналистской установки, согласно которой государство должно решать основные проблемы населения. И в случае своего прихода к власти большинство из них не сможет предложить в качестве рецепта спасения ничего, кроме традиционной для России и не раз уже обанкротившейся модели вертикальной мобилизации с ее неизбежными атрибутами - насилием и культом вождей. Какой политический режим послужит инструментом подобной мобилизации, будет ли это украшенная демократичекими декорациями партийная олигархия, диктатура латиноамериканского типа, либо аналог белорусского авторитаризма, - в принципе не так уж важно. Любой из этих вариантов будет равнозначен очередному тупику в историческом развитии России и потере драгоценного времени, необходимого ей сегодня для прорыва в число ведущих стран современного мира.
Провозгласив необходимость нового общественного договора, "Яблоко" сделало попытку заявить о себе как о политической силе, предложившей российскому обществу альтернативу "вечному возвращению" в один и тот же тупик. Суть этой инициативы заключается в следующем: мы, группа граждан - членов Объединения "Яблоко", предлагаем другим российским гражданам относиться к власти принципиально иначе, чем это было предусмотрено во всей предшествующей истории России. Мы предлагаем не рассматривать государство как некую мифологическую силу, способную решать за людей все их проблемы, и уж тем более не верить тем партиям и политическим деятелям, которые обещают стать такой силой после своего прихода к власти. Мы исходим из того, что власть должна быть не руководителем и не покровителем общества, а его партнером в решении тех проблем, которые оно не в состоянии решить своими силами. И в случае своей победы на выборах мы будем принимать решения не вместо вас, а вместе с вами. Мы будем рассматривать вас не как подопечных, а в первую очередь как партнеров.
Речь, разумеется, не идет о том, что государство должно отказаться от социальных обязательств по отношению к населению. Напротив, отказавшись от роли снисходительного благодетеля незащищенных групп населения и осознав себя их равноправным партнером, государство будет вынуждено окончательно перевести отношения с ними в гражданско-правовой режим, предполагающий санкции за невыполнение обязательств.
Общественный договор гражданского типа закладывает предпосылки для включения механизмов горизонтальной мобилизации, под которой подразумевается объединение граждан с целью решения ими своих общих проблем. Речь прежде всего идет о таких ассоциациях, самоуправляющихся общинах, группах взаимопомощи, профессиональных и прочих союзах, которые способны отстаивать общественный интерес перед лицом как государства, так и узкокорыстных группировок любого (в том числе криминального) толка. Мировой опыт показывает, что горизонтальная мобилизация превосходит вертикальную как по объемам высвобождаемой ею общественной энергии, так и по длительности и устойчивости своего действия во времени. И направлена эта энергия не на решение спущенных "сверху" глобальных идеологических задач (как происходит в случае вертикальной мобилизации), а на реализацию повседневных и большей частью локальных интересов самих граждан, связанных с обустройством и улучшением их жизненной среды.
Но в тоже время вся эта активность имеет и глобальные последствия. Это - появление в России "сильного" общества, заинтересованного не только в сотрудничестве с властью, но и в контроле над ней, - без чего не имеет смысла строить какие-либо планы борьбы с коррупцией; это и противодействовие "приватизации" власти, растаскиванию ее по олигархическим и региональным вотчинам; это - сдвиги в общественном климате от невротической подавленности к устойчивому оптимизму, вытекающему из духа гражданского сотрудничества и воли к разнообразным формам социальной кооперации.
Неудача радикальных реформ в России не в последнюю очередь была предопределена тем обстоятельством, что они осуществлялись в рамках традиционной парадигмы общественного договора с вытекающей из него инерционной управленческой моделью, в которой власть является субъектом управления, а слабое, неорганизованное общество - его пассивным объектом. В действиях реформаторов не прослеживалось даже малейшего намека на политику стимулирования и постепенного наращивания союзнических реформам организованных структур гражданского общества.
Идея гражданского общественного договора прокладывает дорогу новой стратегии реформ, в соответствии с которой приоритетной задачей является содействие становлению сильного общества, осознающего себя в качестве полноценного субъекта управления реформами.
Независимая газета 20.05.98, с. 3

***

Чеченский вызов и будущее российского государства

Задача построения в России цивилизованного государства по своим масштабам сопоставима с проблемой создания новой цивилизации.
Согласно теории А. Тойнби, первые цивилизациии появлялись не там, где существовали благоприятнные условия для обитания человека, а совсем наоборот: в обстоятельствах тяжелых и трудных, т. е. там, где человеку приходилось отвечать на вызов, брошенный природой.
Ситуацию вызова скорее всего можно интерпретировать так: либо ты погибаешь, либо радикально меняешь модус своего существования, что позволяет тебе не только выжить, но и осуществить скачкообразный рывок в развитии.
Чеченский кризис сегодня является для российского государства именно таким вызовом, следствием которого может стать либо полный развал России, либо ускоренное становление сильного обновленного государства. В истории эта ситуация не нова. В ней оказывались очень многие государства, потерпевшие поражения в войнах. Для ряда из них поражение послужило импульсом, давшим ход динамичному развитию.
Такая постановка вопроса позволяет по-новому взглянуть на проблему сохранения Чечни в составе России. Представляется, что решаться она должна в зависимости от того, какой из этих вариантов спровоцирует долгожданный прорыв. Или наоборот: какой вариант приведет к углублению процессов хронического распада.
Наиболее легкий путь решения проблемы - тот, который, похоже, избрали сегодня Правительство и Совет безопасности. Его квинтэссенция: сделать вид, что Чечня остается в составе России. Произносить это заклинание во всех публичных выступлениях, сделать его главным лозунгом России на международной арене. И во внутренней политике вести себя так, будто это заклинание содержит в себе истину: назвать Чечню субъектом РФ, заключить с ней договор, начать восстановление хозяйства, затрачивая на это все новые и новые триллионы. Предоставить немыслимые льготы. И в то же время - смириться со всем, что позволят себе сепаратисты: иметь и укреплять собственную армию, вводить шариат, покровительствовать криминальному бизнесу, - благо что никаких препон ему во избежание политических осложнений чиниться не будет.
Есть и другой путь, болезненный и тяжелый. Начать не с политики а с безопасности. В течение пяти лет, предоставленных хасавюртовским договором, выселить из Чечни всех, кто желает уехать. Оборудовать по ее периметру защитный кордон, прекратить поступление туда оружия, боевиков и нелегальных товаров. Обеспечить дипломатическую изоляцию сепаратистов - вплоть до разрыва с симпатизирующими им странами. Модернизировать войсковую группировку на южном направлении с учетом возможного ведения ею партизанской войны. Восстановить дееспособность частей спецназа. И сделать еще многое другое. Что же касается политики - никуда не спешить. Все разговоры о статусе Чечни отложить на 5 лет. Деньги из федерального бюджета выделять ей только в обмен на конкретные уступки, необходимые для реализации вышеприведенной стратегии.
От того, каким из этих путей пойдет Россия, зависит насколько сильной стороной переговоров она окажется через пять лет. В первом случае - более дешевом - ослабление позиций даже по сравнению с нынешним днем. И наоборот - усиление Чечни, которая будет в силах диктовать любые условия, давая развращающий пример всем остальным субъектам федерации. Пойдя вторым путем - дорогостоящим и трудным - Россия сможет диктовать условия сама. Повторяю, не так уж важно, отделится в результате Чечня, или нет. Гораздо важнее вопрос, насколько Россия окажется готовой к любому из этих вариантов.
Добиться мира в Чечне без потерь для себя сможет только такая Россия, которая будет готова к войне.

***

СОБИРАНИЕ СТРАНЫ

Многочисленные прогнозы о возможности распада России не являются беспочвенными. Государство распадается, когда центробежные тенденции в нем берут верх над центростремительными - именно это и происходит сегодня в нашей стране. Симптомом надвигающейся беды является нежелание и неспособность федеральной политической элиты преодолеть инерцию распада, противопоставить государственную волю дезинтегрирующим устремлениям региональных элит, для усиления которых в последние пять-шесть лет было сделано все мыслимое и немыслимое.
Идеология федерализма сыграла с Россией злую шутку. Не потому, что федерализм органически противопоказан России, а потому что избранная реформаторами модель федерализма совершенно не учитывала специфику постсоветской евроазиатской страны. Эта специфика заключается в том, что на выходе из коммунистического эксперимента многонациональное и (что, может быть, еще важнее) многорегиональное население России не обладало сколько-нибудь значимой степенью национального единства. Под рухнувшим каркасом "новой исторической общности людей" скрывалась отнюдь не российская нация, а некий достаточно аморфный конгломерат человеческих сообществ, тяготеющих к различным ценностным, культурным и даже цивилизационным парадигмам общественного бытия.
Если бы новое российское руководство взяло за образец поведение европейских правительств эпохи становления наций (в XIX веке), то все мы стали бы свидетелями энергичных действий, направленных на максимально возможные в имеющихся условиях
· централизацию государственного аппарата, создание единой системы правосудия, полиции и государственных финансов;
· ограничение политического влияния сепаратистки настроенных территорий;
· распространение на всей территории страны общенациональных стандартов образования и культуры, а также государственной идеологии, несущей в себе определенный набор либеральных ценностей;
· содействие развитию достаточно обширного (по происхождению городского) класса - буржуазии - носителя общенациональной идеологии, не терпящего внутринациональных препон свободному предпринимательству.
Результатом подобной стратегии было бы (пусть и не в самой ближней перспективе) становление современной российской нации, способной снизить значение внутренних (этно-культурных, региональных, цивилизационных) различий до уровня, который не ставит под угрозу существование и динамичное развитие страны.
Однако, с самого начала руководство России выбрало прямо противоположный путь. Крайне утопический подход к российским реалиям сказался в том, что стратегическим направлением государственных реформ была названа федерализация, причем из всех ее возможных моделей выбор пал на чуть ли не самую радикальную. Известный мыслитель Д. С. Милль говорил, что условием существования нации является желание ее членов "подчиняться единому правительству". Эта мысль была как будто специально вывернута наизнанку творцами российской политической системы, создавшими помимо центрального правительства около девяти десятков региональных, почти независимых от первого, но сопоставимых с ним по концентрации полномочий. (Удивительна наивность людей, думавших, что при таком масштабе децентрализации власти можно осуществлять какие-либо реформы.) Результатом избранной Россией модели федерализма стало отсутствие в стране единой системы
· права (чуть ли не каждый второй региональный закон противоречит федеральному законодательству);
· правосудия, полиции и правового надзора (суды, милиция и прокуратура попадают в зависимость от администраций как легальным, так и нелегальным путем);
· государственных финансов (федеральное правительство располагает лишь косвенными рычагами воздействия на региональные и местные бюджеты. Никто не может сказать, сколько миллиардов ежегодно уходит в песок через региональные и местные бюджеты. В этих условиях бороться с дефицитом федерального бюджета - все равно, что носить воду в решете);
· образования (до сих пор отсутствует закон о федеральных образовательных стандартах; начальники региональных управлений Минобразования уверждатся не министром, а администрациями регионов, проводящих свою образовательную политику).
Фрондирующие регионы не просто отстояли свои привилегии, но и перехватили у центрального руководства влияние на другие территории.
Гражданские права и свободы, права человека, хотя и легли в основу государственной идеологии (сформулированной в первых статьях Конституции), но защищаются федеральной властью очень слабо, открыто попираются региональными элитами.
Наконец, отечественная буржуазия формировалась таким образом, что максимум преимуществ был захвачен узкой группой сверхкрупных собственников, а более широкие слои предпринимательства не получили от государства ни собственнсти, ни защиты (от чиновника и криминала), были задавлены высокими налогами и попали в унизительную зависимость от власти. Средний класс, который можно считать современным аналогом классической буржуазии, предназначенным выполнить национальную миссию в форме создания гражданского общества, деморализован экономическим кризисом и отсутствием какой-либо поддержки со стороны государства, готового предавать его интересы в угоду олигархам и региональным баронам.
Наиболее существенным результатом такого рода "политики" стала утрата перспектив становления российской нации. Нации всегда и везде возникают на волне централизации государственного организма. Центробежные тенденции вроде тех, которые до сих пор поощряются российским руководством, никогда и нигде не ведут к появлению наций. Глубокая децентрализация власти может пойти на пользу сильному государству - выразителю достаточно мощного национального консенсуса. Для государства слабого, не имеющего подобной основы, форсированная децентрализация может оказаться смертным приговором.
Именно в такой ситуации находится сегодня Россия. Аморфный конгломерат сообществ, унаследованный от российской и советской империй, на исходе ельцинской эпохи демонстрирует тенденцию к образованию нескольких региональных протонаций, почти ничем между собой не связанных. Мы имеем с одной стороны российский Северо-Запад, тяготеющий к европейской цивилизации; с другой стороны - юг России, формирующий особый вид государственности, основанный на этнократической идеологии. Мы видим вызревание типично азиатских деспотических режимов в ряде республик Поволжья, Южного Урала, Северного Прикаспия и Восточной Сибири. Особый тип цивилизации, уходящей корнями в общинно-родовой уклад, все более настойчиво (а подчас и в ужасающих формах) заявляет о себе на Северном Кавказе. В ряде регионов заявляют о своих правах криминализованные режимы латиноамериканского типа. Наконец, в этом контексте нельзя не вспомнить и о размежевании регионов на реформаторские и "красные". Было бы непростительной наивностью отрицать очевидное: чем больше свободы будет предоставлено субъектам РФ в рамках системы федерализма, тем дальше они продвинутся в наращивании элементов такого рода "самобытности", способной поставить под вопрос существование России как страны, сохраняющей общенациональную цивилизационную идентичность. Именно это может стать началом окончательной фазы распада.
Избранная Россией модель федерализма была заимствована (хотя и весьма непоследовательно) из политического опыта стран, обладающих высокой степенью национальной гомогенности. Напротив, в условиях столь ярко выраженного гетерогенного характера образующих Россию региональных сообществ применение данной модели ведет к полной потере управляемости страной. Она ставит крест на способности центральной власти проводить в какой-либо сфере единую национальную политику, гарантировать правовую защиту своих граждан, обеспечивать выполнение федеральных стандартов - т. е. делать все то, без чего невозможно существование современной нации.
В настоящее время еще остается возможность скорректировать эту модель, не выходя за границы конституционного поля. На практике это означает:
· не посягая на нынешнюю компетенцию регионов, обеспечить жесткую централизацию федеральных полномочий, добиться функционирования на всей территории России единых систем законодательства, правосудия, образования и государственных финансов;
· в кратчайшие сроки сформировать корпус федеральной бюрократии, руководствующейся единой государственной идеологией, основанной на идее целостности России, приоритете гражданских прав и российском патриотизме; обеспечить трансляцию этой идеологии через СМИ, школьные программы, а также системы политического образования в армии и правоохранительных органах;
· выстроить эффективную систему федерального надзора, упреждающую принятие на местах неконституционных законов, высокодефицитных бюджетов и незаконных решений;
· сконцентрировать максимум усилий на формировании мощных общественных сил, заинтересованных в поддержке сильной федеральной власти: свободного предпринимательства, не задавленного налогами и произволом чиновников, среднего класса как носителя общенациональных жизненных стандартов, активного гражданского общества, способного противостоять произволу региональных элит.
Политическая элита России оцепенела в безвольном созерцании центробежных процессов, уносящих страну в историческое небытие. Между тем, от нее требуется сегодня нечто противоположное: проявить ясно выраженную волю к сохранению страны, к собиранию страны. Только такая воля в сочетании с трезвым государственным мышлением способна остановить ползучий распад и консолидировать нацию для решения тяжелейших задач в настоящем и будущем.

Независимая газета

Список опубликованных работ С.С.Митрохина.

1989

Митрохин С. О демократах "фашистах" и будущем России.// Панорама. №12. Москва, декабрь 1989. С.1-2.
Митрохин С. Российская власть: кризис парадигмы. Ч.1.// Панорама. №12. Москва, декабрь 1989. С.12.

1990

Митрохин С. Бесовщина время толпы.// Содействие. №13(29). Вильнюс, 17-31.07.90. С.3.
Митрохин.С. Вокруг метлы. Краткое пособие по превращению из грязи в князи.// Панорама. №13. Москва, декабрь 1990. С.7.
Митрохин С. Дневник инакомыслящего.// Пульс. №№23-24. Москва, ноябрь 1990. С.4-6.
Митрохин С. Маги-политики.// Панорама. №2. Москва, 1990.// Век XX и мир. №6. Москва, 1990. С.38.
Митрохин С. Трактат о толпе.// Панорама. №9. Москва, август 1990. С.4.// Век XX и мир. №11. Москва, 1990. С.46-48.

1991

Митрохин С. Феномен протопартии.// Век XX и мир. №10. Москва, 1991. С.24-28.
Митрохин С. Движение "Демократическая Россия" как партийная машина. [фрагмент из статьи С.Митрохина "Новые партии в политическом спектре России "].// Панорама. №1(28). Москва, июль 1991. С.5.
Митрохин С. Консервативный лагерь в условиях центростремительной динамики политического спектра [фрагмент из статьи С.Митрохина "Новые партии в политическом спектре России"].// Панорама. №2(29). Москва, сентябрь 1991. С.7.
Митрохин С. Юрисдикция урлы или Кое-что о перспективах охлократии в России.// Панорама. №3(30). Москва, декабрь 1991. С.8-9.

1992

Митрохин С. КАК ОТЗОВУТСЯ УДАРЫ ТОПОРА? Новое неравенство как социальный динамит. // Век XX и мир. № 5. Москва, 1992. С.21-28.

Митрохин С. Российская власть: кризис парадигмы.// Панорама. №1(31). Москва, апрель 1992. С.12.
Mitrochin S. Die russische Parteien nach dem Putsch: Eine politologische Profilskizze. Forschungstelle Osteuropa an der Universitaet Bremen, 1992, 32 S.

1993
Гельман В., Игрунов В., Митрохин С. Кризис политики в России.// Политический мониторинг. Москва, ИГПИ, 1993. №1. С.5-13.// Авторское право. №2. Саратов, 05.03.93. С.1, 8-9.// Санкт-Петербургское Эхо. №5. Санкт-Петербург, 1993. С.22.// Очерки российской политики. Исследования и наблюдения 1993-1994 г.г. Москва, 1994. С.31-34.

1994
Митрохин С. В интересах величия. О необходимости новых идеологий.// Век XX и мир. №№9-10. Москва, 1994.
Митрохин С. Демократия [О событиях сентября-октября 1993 г.].// Век XX и мир. №1-2. 1994. С.61-62.
Митрохин С. Конституционная мина как оружие коллективного президента. Разлагающаяся власть опасна.// Независимая газета. 17.11.94. С.2.
Митрохин С. Комплекс национальной неполноценности. Курдская проблема как вызов России и миру.// Независимая газета. 29.07.94. С.2.

1995
Митрохин С. Ядерный бумеранг для России.// Общая газета. №30. 27.07-02.08.95. С.3.
Прощание с радикализмом. Депутат фракции "Яблоко" Сергей Митрохин о возможности объединения "Яблока" и "Выбора России". [Интервью С.Митрохина.].// Нижегородская правда. Нижний Новгород, 05.09.95. С.2.
Кузнецов В., Митрохин С. Радиоактивная коммерция и геополитическое будущее России.// Зеленый мир. №24(194). 1995.
Митрохин С. Реабилитация демократии. Фракция "Яблоко" в споре с идеологическими противниками.// Бизнес и политика. №3. Москва, февраль 1995. С.20-24.
Митрохин С. Ядерный бумеранг для России.// Общая газета. №30. Москва, 27.07-02.08.95. С.3.

1996
Митрохин С. Акт коллективного политического самоубийства.// Правда-5. №20(49). Москва, 31.05-07.06.96.
Митрохин С. В вопросах местного самоуправления у нас нет противоречий.// Интерфакс. Бюллетень. Москва, 1996.
Митрохин С. Вся власть большим деньгам: [Анализ политических событий 1996 г.]. // Деловые люди. №12(72). Москва, декабрь 1996. С.14-15.
Митрохин С., Попов С. Президент не хочет платить по векселям претендента. Борис Ельцин официально признал, что во время президентской кампании он сознательно вводил в заблуждение своих избирателей. [Об указе Президента РФ №1208 "О неотложных мерах по обеспечению режима экономии в процессе исполнения федерального бюджета во втором полугодии 1996 года"].// Общая газета. №35. Москва, 05-11.09.96. С.8.
Митрохин С., Попов С. Президент решил сэкономить на правопорядке.// Правда-5. №53. Москва, 30.08-06.09.96. С.2.
Митрохин С. Редкий губернатор не мечтает стать ханом.// Общая газета. №44(172). Москва, 06-13.11.96. С.8.// АИФ Удмуртии. №11. 21.02.97. С.4.
Митрохин С. Выборы 17 декабря как этап становления многопартийной системы в России // ИТОГИ ВЫБОРОВ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ ДУМУ И ПЕРСПЕКТИВЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ, Москва 1996.

1997
Митрохин С. Демократия по сути.// Независимая газета. Москва, 11.01.97.
Митрохин С. Как избежать распада России. Ресурсы нашей внутренней интеграции.// Независимая газета. Москва, 18.01.97.
Митрохин С. Имитация бурной деятельности (ФСБ пресекает торговлю секретами полишинеля).// Независимое военное обозрение (приложение к Независимой газете). Москва, май 1997.
Митрохин С. Когда закон не выполняется, распадается государство.// Труд. №2(22742). Москва, 06.01.97.
Митрохин С. Политика государства и ценности общества. // ПОЛИС, Москва, № 1. 1997, с. 34
Митрохин С. Отчего Ивановская область беднеет, а Москва богатеет?// Яблоко Подмосковья. №6(54). 11.02.97. С.11.
Urban M., Igrunov V., Mitrokhin S., The rebirth of politics in Russia.// Cambridge, 1997.
Митрохин С. Модели федерализма для России. В поисках альтернативы хаосу и распаду. // ФЕДЕРАЛИЗМ 1 (5). Москва, 1997.
Митрохин С. Закон о местных финансах: каким ему быть?// Независимая газета. Москва, 18. 06. 97.
Митрохин С. И все-таки свой путь. // РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ, № 13, Москва, 1997.
Митрохин С. Бюджет должен делиться с муниципалитетами. //
Независимая газета. Москва, 23. 08. 97.
Митрохин С. Позор страшнее разгона! //
Независимая газета. Москва, 14. 09. 97.
Митрохин С. И снова о мифах // РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ СЕГОДНЯ , № 1 (16), Москва, 1997., С. 22
Митрохин С. Отчет о работе в Комитете ГД по вопросам местного самоуправления // Городское управление, № 3, 1997,
с. 11.
Митрохин С. Верните наши деньги. Местные органы власти должны знать, куда идут федеральные налоги, // РОССИЙСКАЯ ГАЗЕТА, Москва, 4. 12, 1997.
Митрохин С. С., Фасеев И. Ф., Надеев Р. К. КОММЕНТАРИЙ к федеральному закону "Об обеспечении конституционных прав граждан Российской Федерации избирать и быть избранными в органы местного самоуправления", Издание Государственной Думы, 1997, 96 с.
Mitrokhin S. System of Financing Local Selfgoverment in Russia: Problems and Solutions, In: Financing of Cities and Regions: Subsidiarity and Finance potentials? Conference 16 - 18. X. 1996 Muenchen, S. 254 -258.

1998

Митрохин С. Местное самоуправление: аргументы, проблемы, мифы //
ГОРОДСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ, № 1 (18), январь 1998
(также в: МЕСТНОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА, Библиотека либерального чтения, Актуальные тетради, Москва, 1997)
Митрохин С. Редюхин В. Образовательная реформа в муниципальном масштабе // В: МУНИЦИПАЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ, сб. статей // М. 1998.
Митрохин С. Мы не должны потакать туркам. Интервью,
Коммерсант - ВЛАСТЬ, № 6, 24. 02. 1998, стр 39
Митрохин С. Федеральная законодательная политика и региональные органы власти. В: Органы государственной власти в субъектах РФ. Учебное пособие. ИГПИ и Институт восточной Европы, М. 1998, с. 123 - 128.
Митрохин С. Выступление на собрании Союза российских городов 17.10.97,
Муниципалитет, №1, 1998, с. 12.
Митрохин С. Общественный договор - версия "Яблока"// Независимая газета № 88, 20.05.98, с. 3
Митрохин С. Не надо бояться прямой демократии // Местное самоуправление, № 3-4, март- апрель 1998, с. 1.
Митрохин С. Российский федерализм: история болезни // НГ-регионы № 17 (20), октябрь 98, с. 9-10.

1999

Mitrochin S. Die Etappen der Dezentralisierung der Staatsgewalt in Russland. Ein Ueberblick. Forschungstelle Osteuropa an der Universitaet Bremen, 1999, 32 S.
Митрохин С. Дефективный федерализм: симптомы, диагноз, рецепты // ФЕДЕРАЛИЗМ, №2 1999, С. 61 - 74.

Примечания:

(1) Понятие "ресурс" употребляется здесь в самом общем виде как наиболее оптимальное и легко управляемое средство достижения определенной цели. Следует проводить различие между ресурсами и предпосылками интеграции. Такими предпосылками могут быть территория, занимаемая членами сообщества, их этническая принадлежность, общность языка и культуры и тп. Впрочем, эти же самые факторы при некоторых обстоятельствах могут выступать как ресурсы. Например, централизованное насаждение культуры и языка может используется в качестве средства достижения большей однородности членов сообщества, что облегчает задачу интеграции.

(2) Под сакральным (священным) здесь подразумевается феномен, базирующийся на отношениях жертвования.В латинском языке слова "священный" и "жертвовать" - однокоренные. Психологическим субстратом сакральной интеграции выступает эмоциональная сфера, или, по терминологии Вебера, аффективный тип социального действия. В числе основных аффектов, подчиняющих индивида сакральному центру, в первую очередь следует назвать благоговение (восхищение, преклонение, восторг) перед сакральными объектами и ненависть к некоему врагу, несущему угрозу сакральным ценностям.

(3) Необходимость этого ресурса для сохранения стабильности крупномасштабных сообществ объясняется тем, что в любом из них имеет место большее или меньшее количество членов, потенциально предрасположенных к "отложению" в той или иной форме от данного сообщества. Во избежание вытекающей из этого дезинтеграции любое сообщество заинтересовано в наличии средств, позволяющих обеспечивать лояльность определенного контингента своих членов, поддерживая в них страх перед возможностью применения репрессий. Особым элементом репрессивного комплекса является оборонный ресурс, предназначенный для подавления внешних по отношению к сообществу источников дезинтеграции, но имеющий также значение для внутренних целей в качестве "гаранта" репрессивной мощи внутренних инструментов насилия.

(4) Существует еще целый ряд иных ресурсов, которые я не буду здесь перечислять по той причине, что они либо не имеют универсального значения, либо не являются достаточно управляемыми и эффективными.

(5) Степень автономии во многом зависит от характера самого ресурса. Так, регулятивный ресурс по своей природе предопределен к гораздо большей автономии, нежели сакральный.

(6) Причина этого явления, видимо, заключается в том, что языческие верования уходили корнями в многовековые традиции родо-племенного образа жизни. Традиция сама по себе обладает огромной силой инерции; будучи к тому же силой, консервирующей родоплеменные связи, она абсолютно неспособна выступать в качестве ресурса, послушного воле созидателя какого-либо сообщества - будь то государство или религиозная община. Именно в этом духе следует понимать слова Христа о мече, который должен рассечь родовые связи, отделить человека от родственников, тем самым освободив его для приятия в лоно такого новаторского сообщества, каким была в свое время христианская церковь.

(7) "Вплоть до конца XI века западное христианское духовенство находилось куда больше под властью императоров, королей и крупнейших феодалов, чем под властью пап" См. Г. Дж. Берман, Западная традиция права: эпоха формирования, М. 1994, с. 95. (8) "Папская революция впервые вызвала к жизни автономное церковное государство ... а также политические формирования без церковных функций и нецерковные светские правовые порядки ... Все они требовали новых видов права хотя бы потому, что их религиозные функции, их "духовные" аспекты оказались в руках отдельной и независимой организации, которая носила вселенский характер и глава которой находился в Риме." (Там же, с 261), По-видимому, раньше всего этот цивилизационный сдвиг происходит в Англии второй половины XII века, где король Генрих II Плантагенет, столкнувшийся с мощным сопротивлением церкви в лице архиепископа кентерберийского Фомы Бекета, произвел судебную реформу, в результате которой суд присяжных превратился в "достояние всех и каждого из подданных его королевства". Тем самым было полностью вытеснено архаическое сакральное судопроизводство и заложен краеугольный камень английской судебной системы на все последующие века. (Акад. Д.М. Петрушевский, Очерки из истории английского государства и общества в средние века, М. 1937, с. 109) Во Франции начиная с XIII века идет процесс концентрации судебной власти в руках королей, выразившийся с одной стороны - в сформулированной легистами к середине XIV в. юридической доктрине могущества королевской власти, а с другой - в создании инфраструктуры королевского судопроизводства, принявшего форму иерархии судов (парламентов) и постепенно вытеснившего из употребления обычное право. Историки отмечают, что "государственное судопроизводство превратило население страны в подданных короля" и тем самым сыграло определяющую роль в создании централизованного государства. (См. Н. А. Хачатурян, Сословная монархия во Франции XIII-XV вв.) (9) Мобилизация сакрального ресурса Иваном Калитой носит характер тщательно продуманной многоходовой стратегии. Первым его успехом в этой деятельности было склонение митрополита Петра избрать Москву местом своего погребения. Затем, после получения от Орды титула великого князя - обретение Москвой статуса кафедрального города. Вовремя произошедшие чудеса на могиле Петра. И все это сопровождается интенсивным строительством каменных храмов.

(10) Значение этого события для России усиливалось тем обстоятельством, что накануне своего падения Константинопольский патриарх заключил Флорентийскую унию с папским престола, что выглядело в глазах русских как предательство православия.

(11) "Власть русских митрополитов в церковном и особенно политическом отношении, поднявшаяся на небывалую высоту, с момента разрыва с константинопольским патриархом быстро упадает, потому что теряет внешнюю могучую опору своей независимости", А. В. Карташев, Очерки по истории русской церкви, М. 1991, с. 289

(12) "Это, конечно же, преувеличение: какое-то феодальное право было и в России, и в империи франков, но оно было распылено и не систематизировано (Берман, Указ. соч., с. 283.)

(13) Эти конфискации происходят как раз в те времена, когда совершается переход от удельной системы распределения земель к системе поместной, предполагавшей сохранения за государственной казной право собственника за пожалованными землями. В терминах настоящего доклада данный процесс можно охарактеризовать как интенсивную мобилизацию распределительного ресурса. Другой его стороной является приращение репрессивного ресурса в ходе возникновение поместного ополчения.

(14) Яркое свидетельство этому - активное участие московской митрополии в военном и духовном порабощении Новгорода.

(15) В начале XVI века Иосиф Волоцкий заявляет о подобии государя "вышнему Богу", а несколько позже инок Филофей формулирует идею "Москва - третий Рим" и провозглашает русского самодержца царем всех христиан.

(16) там же, с. 136.

(17) По сути дела Никон был последним иерархом, пытавшимся проводить сколько-нибудь самостоятельную церковную политику.

(18) Использование православия в качестве ресурса приобрело в России гораздо большие масштабы, чем это имело место в Византии. Несмотря на то, что византийский император формально считался главой Церкви, его вторжение в церковную жизнь и влияние на церковную организацию было ограничено вековыми религиозными традициями, которых придерживался не только клир, но и миряне. В России, также как, впрочем, и во многих странах Западной Европы, принявших христианство в конце первого тысячелетия, подобный ограничитель, естественно, отсутствовал. Именно поэтому на новообращенных территориях религия является более управляемым ресурсом и вопрос о том, какой властитель - светский или духовный - контролирует религиозную жизнь, более актуален, нежели это имеет место в странах с устоявшейся религиозной традицией наподобие Византии.

(19) Данное обстоятельство было отчетливо выражено идеологом самодержавия Катковым, который писал: "русский царь есть не просто глава государства, но страж и радетель восточной Апостольской Церкви, которая отреклась от всякой мирской власти и вверила себя хранению и заботам Помазанника Божия". См. М.Н. Катков: "О самодержавии и Конституции. М., 1905, с. 13

(20) Религиозный культ царя включал в себя несколько взаимопереплетающихся направлений: помимо представления о царе как о помазаннике божьем, было также распространено его прямое отождествление с Богом (иногда с добавлением "земной", а часто и без оного), Христом и "образом Божьим". При этом можно констатировать, что относительно данного культа существовало глубокое общественное согласие. Почитание царя как Бога прослеживается не только в панигириках таких идеологов самодержавия как Феофан Прокопович, митрополиты Платон (Левшин), Филарет и т. д., но и в проявлениях народной религиозности. Екатерина II в одном из писем сообщает, что у дороги, по которой она проезжала, мужики собирались ставить свечки. Неоднократно фиксировались случаи, когда простолюдины крестились перед лицом царя как перед иконой. (См. Б. А. Успенский, Царь и Бог, в: Избранные труды, Т. 1, 162)

(21) Считается, что концепция административного подчинения церкви была заимствована Петром у протестантских государств, чьи правители действовали по известному принципу cuius regio eius religio (чья власть, того и вера).Впрочем, это заимствование не могло бы произойти с такой легкостью, если бы почва для него не была подготовлена предшествовавшими веками взаимоотношений церкви и государства. С другой стороны, было бы крайне поверхностно и в корне неверно выводить из этого заимствования аналогию между Россией и протестантскими странами, где церковь подчинялась монархам (например, в Англии). Такая аналогия не учитывает коренного отличия православия от протестантских доктрин, согласно которым верующая душа общается с с Богом без посредника в лице церкви, а эта последняя выполняет лишь служебно-вспомогательные функции, т.е. является не "мистическим телом", а гражданским учреждением. Следовательно, использование ее в качестве сакрального ресурса протестантскими монархами могло иметь лишь крайне ограниченный характер. Именно это обстоятельство явилось причиной того, что религиозный раскол XVI на Западе не перерос в цивилизационный . Запад не разделился на две самостоятельных цивилизации именно потому, что протестантизм не предложил альтернативную комбинацию ресурсов централизованной интеграции. Напротив, раскол христианской церкви на католическую и православную явился цивилизациогенным фактором, поскольку в конечном счете имел следствием два противоположных решения этой проблемы в рамках христианского мира.

(22) там же, с. 151.

(23) Нельзя упустить еще одну причину достаточно слабого использования правового ресурса в России. Интеллектуальная элита православного мира была отделена непреодолимым культурным заслоном от источников римского права. Этот заслон складывался как бы из двух барьеров: во-первых, каноническим языком православия был греческий, а не латынь; во-вторых, православная традиция приветствовала перевод богослужения на национальные языки. Таким образом, российская элита была лишена возможности осуществить рецепцию римского права с тем, чтобы на основе интенсивного взаимодействия с его источниками выработать национальную концепцию права и породить профессиональный слой юристов, без наличия которого право не может быть использовано в качестве ресурса.

(24) Все это служит дополнительным подтверждением гипотезы о том, что эффективное внедрение нового сакрального компекса требует агрессивного разрушения предшествующей традиции.

(25) В течение 30-х годов формируется, а после Великой отечественной войны окончательно складывается важнейший компонент сакрального комплекса как русско-советский великодержавный патриотизм.

(26) За пределами данного доклада остается анализ социальных сдвигов, связанных с переходом России от традиционного к массовому обществу. Разрыв с традиционным образом жизни, массовое переселение из деревни в город влекут за собой атомизацию общества, которая, в свою очередь, создает предпосылки для легкого усвоения новых версий сакрального комплекса.

(27) Пресекается деятельность не только политических партий, независимых профсоюзов, общественных организаций, но и неформальных групп (самодеятельных обществ, дискуссионных клубов, кружков по интересам и т. п.). Под подозрение попадают любые сравнительно многочисленные дружеские кампании. В качестве специальных инструментов разрушения горизонтальных связей максимально используются институты доносительства и взаимного надзора (в рамках различного рода организованных коллективов).

(28) Сталин отказался сделать то, что впоследствии сделал Ким Ир Сен в Северной Корее. Его режим устоял после его смерти не в последюю очередь по той причине, что он вырастил себе сакрального преемника в лице Ким Чен Ира.

(29) К. Симонов: "Что-то в нас, во всяком случае во мне, оборвалось в этот момент. В. Буковский: "Смерть Сталина потрясла нашу жизнь до оснований ..."

(30) В. Буковский: "чувствовалось, что каким-то образом не было больше власти... Люди говорили совершенно открыто: за кого теперь умирать? Может быть, за Маленкова? Нет. Народ не пойдет умирать за Маленкова." С. Осипов: "Я с энтузиазмом работал и учился. Я верил в конечную победу социализма... После смерти Сталина мои настроения изменились".

(31) Для основателей одной из подпольных групп Л. Ренделя и Л. Краснопевцева смерть Сталина явилась событием, побудившим их "искать собственный путь в партийной жизни".

(32) Решить эти задачи можно было только средствами тотального насилия, которые были уже немыслимы в рамках послесталинской структуры ресурсов централизованной интеграции.

(33) Справедливости ради надо отметить, что радикально-демократическая идеология, взятая на вооружение реформаторами, не могла реально претендовать на роль нового сакрального ресурса хотя бы в той мере, как это произошло в большинстве стран Восточной Европы. Цивилизационное отличие России от этих стран коренится в мессианском комплексе религиозной исключительности, развившемся в русском народе за века существования России в качестве оплота православной веры. Этот комплекс, который в советское время получил подтврждение в сознании мессианской роли русских в деле "освобождения" всего мира от капитализма, не мог удовлетвориться идеей "присоединения России к семье цивилизованных (читай - западных) стран". См. об этом: С. Митрохин "В интересах величия" Век XX и мир, № 9-10, 1994 с. 192-159.

(34) Некоторые западные наблюдатели предсказывали такой ход вещей , говоря о том, что "раздел собственности в России будет проводить коррумпированная бюрократия, а осуществлять контроль - абсолютно не готовая к этому правовая система. (Mead W. To Help or not to Help, Los Angeles Times, 1991, June, 30.

(35) В полуразрушенном состоянии находится также оборонный ресурс, являющийся важнейшим компонентом оборонного ресурса.

(36) Речь идет об отдельных элементах православной, западной, мусульманской и буддистской цивилизаций.

(37) Речь идет о проблеме идентичности, отчетливо стоящей перед Россией (в первую очередь в лице ее интеллигенции) начиная с XIX века и возродившейся с новой силой с началом дезинтеграциионных процессов в СССР.

(38) В очень грубом и упрощенном виде этот конфликт можно изобразить как дихотомию между "цивилизацией" и "варварством"("азиатчиной").

(39) Само собой разумеется, что при наличии столь глубоких цивилизационных разрывов, обеспечить господство регулятивного ресурса способно только сильная центральная власть. Поэтому принципы федерализма должны быть пересмотрены в сторону усиления позиций федерального центра.

(40) События и реалии последнего времени (расширение НАТО, бесцеремонные действия этого блока в Боснии и Косово, наглые бомбардировки Ирака США, содействие западных стран геноциду курдов в Турции и т.д.) показывают, что правозащитная позиция в ряде случаев может носить открыто антизападный характер.

(41) Ресурсы в силу своей природы являются средствами и потому по определению не могут быть целями.

(42) Из стенограммы встречи Б.Н. Ельцина с трудящимися города Алметьевска ТАССР 6 августа 1990 года. Цитируется по НГ, 27.03.1992, С. 3.

Уважаемые читатели! Мы просим вас найти пару минут и оставить ваш отзыв о прочитанном материале или о веб-проекте в целом на специальной страничке в ЖЖ. Там же вы сможете поучаствовать в дискуссии с другими посетителями. Мы будем очень благодарны за вашу помощь в развитии портала!